<13 апреля 1921 г.>
Убедительно прошу прочесть.
Очень важно
Дорогой Владимир Ильич.
У нас разразилась профессорская забастовка в Высшем техническом училище. Тов. Преображенский, вероятно, будет говорить с Вами об этом.
Я хочу со своей стороны осведомить Вас, так как вопрос это сложный, в нем уже заинтересовался целый ряд лиц из ЦК.
Как Вы знаете, мы сговорились с профессурой относительно принятия, так сказать, их кандидата в качестве помощника т. Преображенского. Таковым намечен петроградский профессор Залуцкий. Несмотря на то, что я дважды телефонографировал о немедленном его выезде сюда, он почему–то не едет. Сегодня послал еще одну решительную телефонограмму с копией т. Зиновьеву.
Между тем у нас был выработан устав для всех высших учебных заведений. Этот устав резко порывает со всею автономией и устанавливает ректоров по назначению и двух советников при них, из которых один должен быть студентом. Все по назначению. По существу устав этот идет некоторым образом в разрез с той политикой, которую Вы нам рекомендовали, с политикой некоторого сближения с профессурой, с другой стороны, за него говорит крайняя контрреволюционность, по крайней мере московской, профессуры.
Я не очень убежденный сторонник этого устава, скажу Вам об этом прямо; т. Покровский тоже несколько колебался, тем более, что, кроме правления, мы наталкиваемся там на очень сложный вопрос о строении факультетов, отделений, кафедр и т. п. Этот последний вопрос мы с Мих<аилом> Ник<олаевичем> <Покровским> решили не только весьма внимательно обсудить в Академическом центре, но и собрать конференцию из профессоров по назначению нашему.
Ввиду всего этого Коллегия Наркомпроса, на основании предложения т. Покровского, 3 апреля распорядилась приостановить введение нового устава. Между тем 5 апреля т. Герштейн, заведующий высшими техническими учебн<ыми> заведениями в Главпрофобре, назначил в это училище новую тройку.
Немедленно ко мне явился профессор Круг, которого т. Рыков рекомендует как одного из сравнительно левых профессоров, прекрасно работающих в ВСНХ. Он заявил мне, что ректором назначается некто Игнатов, заведомый психопат, а одним из советников — Лемберг, человек, вступивший в столь острые отношения с профессурой, что профессора ни в каком случае работать с ним не будут. Круг указал на назначение тройки как на абсолютный слом тех добрых отношений, которые начали было устанавливаться, благодаря Кржижановскому, между Наркомпросом и профессурой.
Считая, что введение новой тройки до вступления т. Преображенского в должность и до назначения его помощника, компетентного спеца, приемлемого и для профессуры, является шагом преждевременным, я отдал распоряжение т. Герштейну отменить это назначение и выждать окончательного входа в дело т. Преображенского и Залуцкого, если мы остановимся на нем.
Это мое распоряжение вызвало большое волнение в комячейке, которая очень держалась за свою тройку и у которой, как и у Рабфак<а>, ужасающие отношения с профессурой, а также и у т. Герштейна, который находит, что отмена его, на мой взгляд, преждевременного и необдуманного распоряжения, наносит удар престижу Главпрофобра.
К сожалению, т. Преображенский стал на ту же точку зрения и просил меня за своей политической ответственностью отменить моё распоряжение и не препятствовать введению тройки ради поддержания престижа Советской власти.
Тройка введена. Профессура забастовала и обратилась по всем руслам с жалобами на нас. Дело рассматривается Конфликтным отделом ЦК.
Мой взгляд на эти вещи: данного конфликта, в частности, возбуждать не следовало, тройки назначать не надо было с самого начала, и Герштейн сделал ошибку. Отмена его ошибки мной была правильна. Отмена моего распоряжения Преображенским — повторением ошибки. Но раз эта ошибка уже совершена, надо признать дальнейшие действия профессуры возмутительными. Вообще профессура Высш<его> техн<ического> уч<илища> — отвратительная профессура. Вместо того чтобы жаловаться мне или в Коллегию Наркомпроса и дать нам возможность разобраться в деле — они забастовали и обжаловали дело Рыкову и, кажется, целому ряду других лиц из ЦК. Рыков ко мне звонил очень возмущенный. Но если в возмущении т. Рыкова и есть доля истины, то тем не менее сейчас я безусловно сторонник разъяснения профессуре, что забастовок мы не допустим, что на них мы ответим закрытием училища и лишением академического пайка. Теперь уж надо во что бы то ни стало вводить эту тройку, иначе действительно выйдет удар по престижу Главпрофобра. Затем, конечно, придется эту тройку исподволь и довольно скоро заменить.
Я не стал бы писать Вам этого длинного письма только ради самого инцидента, хотя забастовка профессоров в самом большом техническом училище Москвы, конечно, вопиющий скандал, но я хотел, дорогой Владимир Ильич, чтобы ЦК партии установил раз навсегда какую–нибудь одну линию. Что от нас требуется: введение железного устава, от которого, конечно, не только московская профессура, но и петроградская взвоет. Осадчий прямо умолял приостановить введение устава и указал на то, что в Петрограде и без устава жизнь течет нормально, и что устав ее испортит. Так вот, требуется ли введение этого устава, поддержка коммунистов–студентов и коммунистов Рабфак<а> против профессуры, введение профессуры в чисто исполнительную роль с отстранением их от всякого управления, кроме учебного; или от нас требуется сговор с профессурой, назначение на высокие места в Главпрофобр людей, приемлемых для профессуры, введение в рамки, наоборот, студентов коммунистов и коммунистов Рабфак<а>, постепенное расширение автономии и профессорской, и беспартийной студенческой, конечно, с достаточной осторожностью.
Лично я сторонник этой второй, мягкой, культурной политики. Я очень хорошо знаю, что среди профессуры есть черносотенники, есть кадеты, есть эсеры, есть просто сволочь, но я думаю, что путь, по которому мы шли до вмешательства т. Кржижановского и Вашего, — чрезвычайно опасный, более опасный, чем путь соглашения, тоже, конечно, усеянный опасностями, не опасных путей у нас, коммунистов, нет. Но сейчас получается такая вещь: я стараюсь смягчить углы, так или иначе пойти навстречу профессуре, но встречаю сопротивление со стороны лично Мих. Ник. <Покровского> (который, однако, готов здесь на известные уступки), а сейчас, как будто, и со стороны т. Преображенского, хотя вообще политика его еще не выяснена ни для меня, ни для него самого. Весьма возможно, что в конце концов он станет на мою точку зрения.
Сейчас Академический центр решил первую часть устава о назначении тройки немедленно с субботы провести в жизнь, и я против этого не протестовал, так как и Мих. Ник., и Волгин, и Герштейн, и другие говорят, что при нынешних условиях дальнейшая задержка введения этой части вызовет развал в силу крайней неопределенности. Лучше ввести эти тройки, думалось мне, назначая их, конечно, с большой осторожностью и тактом, а затем, может быть, начать некоторое ослабление режима. Все же на это я иду как на уступку мнению моих компетентных сотрудников.
Вторую часть устава о строении факультетов, отделений и кафедр мы сговорились отложить и обсудить. Здесь мы можем очень много напортить во внутреннем строе университета, если не будем осторожны, и я рад, что Мих. Ник. пошел в этом отношении широко навстречу.
Своего личного мнения я отнюдь не выдвигаю как наиболее обоснованного. Весьма возможно, что т. Покровский, который лучше меня знает высшие учебные заведения, более прав; так же точно далека от меня мысль, хотя я и нарком, портить моим вмешательством работу такого политически ответственного лица, как Преображенский, но я должен твердо знать, что крутая линия (конечно, при условии все–таки известного такта) одобряется ЦК. В сущности, тогда мне останется в общем в этой работе Наркомпроса и Главпрофобра предоставить дело моим помощникам, заботясь только о том, чтобы вовремя дать совет относительно отдельных применений (т. е. в области вышеупомянутого «такта»). Если я не вступаю сам на такой путь, то потому, что т. Кржижановский, которого Вы, как будто, одобряете, весьма определенно подчеркивал в беседах со мной необходимость именно любовного сговора с профессурой. И так как моя–то душа именно к этому лежит, так как я считаю, что мне это в полной мере удалось бы без всякого ущерба, то я и ставлю этот вопрос перед Вами.
Еще раз. Мне хочется, чтобы мысль моя была понята: или дайте директиву на сговор и тогда я возьму это дело в свои руки и доведу его до конца, хотя придется пережить несколько конфликтов с очень зарвавшимися комячейками, или дайте директиву в духе строгости, тогда я предоставлю действовать т. Покровскому и т. Преображенскому, только изредка давая им те или другие частные указания.
Повторяю, что касается нынешнего конфликта, то здесь я и сам считаю необходимым именно меры строгие, т. е. немедленное прекращение забастовки профессоров, с указанием на репрессии, если нужно, вплоть до ареста наиболее скомпрометированных лиц. Забастовок вместо жалобы в Коллегию мы ни в каком случае терпеть не должны.
Очень прошу Вас высказать свое мнение по этому вопросу сегодня или завтра по телефону. В субботу 16<-го> утром я уезжаю в отпуск. В сущности говоря, мне не надо было бы ехать, так как положение тревожно, но менее тревожного времени у нас еще долго не будет, а под влиянием всех этих передряг винты у меня, конечно, развинчиваются.
Постараюсь за две недели интенсивного отдыха привести себя в совершенный порядок.
Все–таки крайне желательно, чтобы до моего отъезда была известна мне, если не директива ЦК, ее можно дать и после моего отъезда, то Ваше мнение, которое, по всей вероятности, ляжет и в основу официальной директивы.
А. Луначарский
13/IV
На первой странице письма сверху надпись Ленина: «В архив».
Публикуется впервые. ЦПА ИМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 18203, л. 1–1 об.
11 апреля 1921 г. собрание преподавателей Московского высшего технического училища обратилось с письмом к Ленину, в котором сообщало, что в связи с назначением 6 апреля 1921 г. Главпрофобром нового правления училища и сменой избранного коллегией преподавателей ректора создаются «невозможные условия для сколько–нибудь продуктивной работы в Московском техническом училище…», что собрание усматривает в этом назначении нарушение установленного законом порядка и т. д. Собрание заявляло, что в связи с этим прекращаются занятия до отмены Главпрофобром его распоряжения. Ознакомившись с этим письмом, Ленин в тот же день направил его наркому юстиции РСФСР Д. И. Курскому на заключение (Ленин, т. 52, стр. 141). Курский 14 апреля ответил Ленину, что он считает Главпрофобр правомочным назначить новое правление, так как дореволюционный устав МВТУ утратил силу, все законы свергнутых правительств отменены, но тактически он полагал бы, ввиду «поголовно» кадетского состава профессуры МВТУ, одно место в правлении дать профессуре (ЦПА ИМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 18139).
13 апреля 1921 г. Луначарский, не зная, что Ленин уже осведомлен об этом, сообщил Владимиру Ильичу о забастовке в МВТУ и изложил все подробности, связанные с нею (см. публикуемое письмо).
14 апреля Политбюро, заслушав заявление Луначарского, освободило Герштейна от должности, распустило назначенное Главпрофобром правление МВТУ, предложило Наркомпросу внести на рассмотрение ЦК РКП(б) проект устава высших учебных заведений и новый состав правления, а также проект директивы о роли и взаимоотношениях комячеек, беспартийного студенчества, профессуры и Наркомпроса. Наряду с этим Политбюро поручило Наркомпросу выступить с осуждением прекративших занятия преподавателей МВТУ (ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 3, ед. хр. 150, л. 2).
15 апреля Луначарский посылает телефонограмму Преображенскому (копия Ленину), предлагая срочно заменить назначенное приказом Главпрофобра правление МВТУ (см. стр. 279).
В тот же день Ленин с возмущением пишет Молотову:
«т. Молотов! Сейчас узнал от Рыкова, что профессора (Московского высшего технического училища) еще не знают решения (вчерашнего).
Это безобразие, чудовищное опоздание. Ставлю вопрос об аппарате ЦК на Политбюро. Ей–ей, нельзя так.
Вчера был готов проект заявления Луначарского. Вчера же обязательно было огласить.
Необходимо, чтобы Вы сейчас же распорядились все сделать и все проверить, исполнено ли?
Необходимо проверить и подогнать. Опоздание недопустимое.
Ленин»
(Ленин, т. 52, стр. 147–148).
19 апреля 1921 г. «Правда» напечатала сообщение Народного комиссариата по просвещению за подписью Луначарского и секретаря ЦК РКП(б) Молотова, в основу которого были положены решения Политбюро от 14 апреля 1921 г. Преподавателям МВТУ, прекратившим занятия, был вынесен выговор и указано на недопустимость и бестактность по отношению к пролетарской власти таких методов протеста. Наряду с этим комячейкам МВТУ и всех высших учебных заведений было предложено установить такие взаимоотношения с профессурой и беспартийным студенчеством, которые содействовали бы налаживанию нормальной учебной жизни.
В тот же день состоялось постановление Политбюро об утверждении нового состава правления МВТУ. Одновременно Ленин обратился с письмом к Преображенскому, указывая на то, что Наркомпрос не умеет изобличать и примерно наказывать специалистов, виновных в измене, и что комячейки в учебных заведениях «распущены» безобразно (Ленин, т. 52, стр. 155). Луначарский в 1925 г. в «Тезисах о политике РКП в области литературы» писал: «Ленин энергично предостерегал от скороспелых, выдуманных, искусственных „пролетарских культур“ и от проявления коммунистического и рабочего чванства под предлогом обострения классовой борьбы с буржуазной идеологией. При столкновениях наших великолепных в политическом отношении ячеек вузов с профессурой, которую Ленин сплошь и рядом прямо называл „буржуазной“, он даже в моменты зловредных стачек этих профессоров неизменно становился на сторону последних и на мое замечание на заседании ЦК. что ячейки переполнены ненавистью к буржуазной профессуре и невольно мешают работе по примирению и налаживанию сколько–нибудь нормальной работы с ней, ответил: „Ученые необходимы нам абсолютно, ячейки надо драть до бесчувствия“. Эту весьма выпуклую фразу я, конечно, не мог не запомнить» (см. «Литературное наследство», т. 74, 1965, стр. 29). Поскольку и Ленин и Луначарский при решении вопроса о забастовке ссылались на высказывания Кржижановского, считаем целесообразным опубликовать недатированное письмо Кржижановского Владимиру Ильичу с изложением его мнения о задачах технических учебных заведений, на котором Ленин сделал надпись «В архив. Кржиж<ановский> о техниках».
«Вл. Ильич!
Мое знакомство с современными техническими учебными заведениями весьма ограничено, но все же думается, что можно выделить следующие моменты:
1) Наша нужда в техниках различного калибра велика до такой степени, что первым правилом подхода к реформе технической школы должно быть то обстоятельство, что таковую реформу надо совершать на возможно полном максимальном ходе существующих учебных заведений, тщательно избегая всего того, что могло бы нарушить ход занятий. С этой точки зрения МВТУ для нас особенно важно, ибо давала и продолжает давать максимальные выпуски студентов.
2) Для облегчения задачи реформы высшей школы следует сделать резкое подразделение между университетами и общеобразовательными школами и школами техническими. По отношению к последним лозунги очень просты: поменьше „политики“, побольше знакомства с делом постановки технического образования на Западе, поменьше своей выдумки, побольше вдумчивого отношения к тому, что уже давно стало достоянием европейской технической мысли. На этой платформе весьма легко столковаться с преподавательской коллегией технических учебных заведений.
3) Как бы ни были интересны отдельные личности из профессоров–техников, гораздо важнее столковаться с академическим техническим миром в целом и поставить его в такие условия, чтобы он смотрел на работу технического преподавания как на свое собственное дело, в котором можно развернуть достаточно широко необходимую творческую мысль.
4) Нашей единственной задачей <является> приблизить техническое преподавание к требованиям жизни, превратить высшие учебные технические заведения в последнее и естественно дополняющее звено наших фабрик, заводов, транспорта и т. п.
5) Такого рода приближение отнюдь не может быть создано давлением так наз. „революционного“ студенчества, еще более опасно было бы наделение коммунистических ячеек студенчества какими бы то ни было административными правами и преимуществами. Коммунистические ячейки студенчества — органы исключительно идейной пропаганды, которая будет только тогда успешна среди учащейся молодежи, когда в этих студентах широкая студенческая масса будет воочию видеть наиболее самоотверженных и идейных своих представителей.
6) Если желаете гарантировать себя от т. н. „затхлого академизма“ и возвращения вспять к техническим школам капиталистического времени, то обдумайте, какие представители наших главных хозяйственных органов должны быть введены в академический совет для того, чтобы давать своевременно постановке технического образования надлежащий хозяйственный уклон.
7) Мы чрезвычайно нуждаемся в спешной подготовке квалифицированных рабочих: техников и инженеров, но эта спешность отнюдь не должна сопровождаться понижением квалификации. Совсем наоборот, и профессор, и инженер Советской России должны удовлетворять гораздо более повышенным требованиям, чем это было в прошлом. Казалось бы, что нужно сделать три резких подразделения: а) подготовка квалифицированных рабочих — здесь задача побыстрее покончить с прежними мучительными формами т. н. ученичества, с неряшливым подбором или вернее выбором специальностей; центр тяжести в том, чтобы приспособить для этой цели образцовые действующие государственные предприятия; б) среднее техническое образование, т. н. техникумы — должны развернуть самую широкую деятельность, и здесь придется вести весьма экстенсивное хозяйство; мне думается, что большинство граждан должны будут проходить такие школы; в) наоборот для инженерного преподавания надо вести интенсивное хозяйство и поставить себе задачей выпускать сравнительно ограниченное количество инженеров, но таких, которые по своим природным задаткам и по всей научной подготовке могли бы выдержать конкуренцию Запада»
(ЦПА ИМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 6574, л. 1–2).
В 1922 г. положение в МВТУ и некоторых других вузах продолжало оставаться остроконфликтным.
17 февраля 1922 г. в «Правде» была помещена статья «Кадеты за работой», в которой сообщалось, что профессора вузов ведут бешеную кампанию против Советской власти, бойкотируют членов преподавательской и профессорской коллегии, не согласны с большинством, и дирижируют «этим профессорским оркестром кадеты из парижских „Последних новостей“». В статье указывалось, что эти профессора не связаны со студенческой массой, которая в значительной степени за время революции обновилась. «Правда» ссылалась на статью «Последних новостей» 22 ноября 1921 г., в которой давались директивы бывшим и настоящим членам ЦК кадетской партии, находящимся в России, и выражалась надежда, что «посильные протесты» не сегодня–завтра могут и должны вылиться в активные действия. Статья оценивала ситуацию в МВТУ как подтверждение этих указаний.
21 февраля «Правда», в статье «Милюков только предполагает», утверждала: «Профессура бастует по директивам Милюкова, но студенчество и рабочие предлагают забастовщикам работать. Милюковцы остаются в состоянии одиночества и бессильны осуществить контрреволюционные директивы». Говоря, что без студентов игра преподавательского состава ничего не стоит, «Последние новости» рекомендовали всеми силами опираться на студенческую массу. «Правда» привела три факта, связанных с положением в МВТУ:
I. 13 февраля общее собрание профессорско–преподавательской коллегии МВТУ констатировало, что при бойкоте со стороны профессоров ректора МВТУ Тищенко, которого поддерживают студенты, занятия в весеннем семестре не могут быть начаты.
II. 16 февраля 1922 г. рабочие и служащие МВТУ единогласно вынесли резолюцию, в которой их общее собрание «заявляет свое возмущение позицией преподавательской коллегии, объявившей забастовку». «Правда» указывала, что директива Милюкова провалилась, предполагаемая опора на студентов оказалась несостоятельной и профессура обнаружила полную изолированность.
III. 18 февраля общестуденческое собрание после 6 часов дебатов, большинством 2000 человек против 20 приняло резолюцию: «Избранные профессурой методы борьбы при настоящих условиях в виде отсрочки начала занятий и перерыва таковых являются вредными для студенчества и потому собрание просит профессорскую коллегию в ближайшее же время приступить к работе, не разрешая вопроса о новом уставе ВУЗ».
Ленин в постскриптуме письма Каменеву и Сталину 21 февраля, т. е. в тот же день, когда в «Правде» была напечатана эта статья, написал, что нужно поместить в «Правде» и «Известиях» дюжину статей на тему «„Милюков только предполагает“ <…> Если подтвердится, уволить 20–40 профессоров обязательно. Они нас дурачат. Обдумать, подготовить и ударить сильно» (Ленин, т. 54, стр. 127)..
Выступая 28 марта 1922 г. на XI съезде РКП(б), Ленин в «Заключительном слове по политическому отчету ЦК РКП (б)» сказал:
«Говорят, правильная линия была рабфаков и комячеек, а не тех, которые говорили: „Поосторожнее, поумереннее будьте с этими спецами“. Что комячейки есть прекрасные комячейки и рабфаки есть прекрасные рабфаки, — это так, но они не застрахованы от ошибок, они не святые.
Да, комячейки есть представители нашей партии, и рабфаки есть представители нашего класса, но что они делают ошибки и мы должны их исправлять, это — азбучная истина. Как тут поправлять, я не знаю, потому что лично в собраниях ЦК, где обсуждался этот вопрос, не участвовал. Но я знаю, что пересол у нас имеется в смысле линии рабфаков и комячеек против профессоров. Но когда ЦК, рассмотрев дело со всех сторон, увидел, что тут был пересол и что по отношению к этим профессорам, чужим, представителям не нашего класса, нужно взять линию поосторожней, тогда является Преображенский, вынимает программу и говорит: никаких политических уступок этому слою, иначе это — нарушение программы.
Если так начать управлять партией, то это приведет нас, наверное, к гибели»
(Ленин, т. 45, стр. 121).
