<9 марта 1921 г.>
В УПРАВЛЕНИЕ ДЕЛАМИ СОВНАРКОМА тов. Н. П. ГОРБУНОВУ
В ответ на секретное отношение Управдела Совнаркома за № 2244 сообщаю, что сейчас могу прислать отзыв о личных впечатлениях моих о некоторых из этих ученых, с которыми приходилось иметь дело, об остальных будут собраны мною сведения через Научный отдел в недельный срок.
Вице–президент Академии наук Стеклов — выдающийся математик, крайне симпатичный человек, выступил в миролюбивом и даже почти советском духе еще на первом митинге интеллигенции, созванном Зиновьевым и мною в Петрограде. Все время держится чрезвычайно лояльно, сторонник радикальной реформы и демократизации Академии наук.
Академик Иоффе — недавно избранный. Об избрании такого радикального в политическом убеждении человека и еврея в Академию в старое время не могло быть речи, между тем Иоффе замечательный физик, в особенности в области рентгенологии и теории строения атомов. Недавно издал прекрасный учебник молекулярной физики. Состоит, вместе с выдающимся врачом–организатором Неменовым, директором нашего Института рентгенологии и радиологии, целиком созданного революцией и уже приобретшего европейскую известность.
Академик Кони — пожелал познакомиться со мною еще в начале 1919 г. Мы имели с ним большой разговор, в котором и высказался чрезвычайно дружески по отношению к новому режиму, от души желал успеха новой России, говоря, что только такой «свирепо–радикальный» переворот и переход власти в руки одновременно смелых и близких народу людей и в то же время знаюших, что в России силой авторитета ничего не сделаешь, — был единственным выходом из создавшегося положения. Кони говорил мне тогда: «Между монархией и большевизмом решительно ничего жизнеспособного не вижу». С тех пор Кони принимал участие в качестве лектора в разных наших учебных заведениях, например, в Институте живого слова, выступал с разными воспоминаниями и окрашивал их неизменно в более или менее симпатичный для Советской власти дух. Кони предлагал даже через меня Л. Р. Менжинской организовать группу старых маститых литераторов и ученых, стоящих приблизительно на той же точке зрения (Таганцев принадлежал к ним) для внешкольной работы, но Л. Р. Менжинская не воспользовалась этим предложением.
Академик Платонов — ума палата. Сейчас, кажется, избран в президенты Академии, замечательный историк правых убеждений. Несмотря на это, сразу стал работать с нами, сначала управлял архивом Наркомпроса, потом был привлечен Рязановым в качестве своего помощника по управлению архивами в Петрограде, а сейчас управляет ими более или менее единолично под общим контролем М. Н. Покровского. Держится в высшей степени лояльно и корректно.
<…>*
* Изъятый текст: ФЕРСМАН как ученый не представляет из себя большой величины. Это так сказать фактотум Академии, человек шустрый, всюду ездит, у всех бывает, знает все лазейки и шнурочки Советской власти; с внешней стороны чрезвычайно доброжелателен, из тех, которые того и гляди вскочут в коммунистическую партию; но настоящего доверия и уважения не внушает.
(Примеч. сайта)
Академик Щербацкий — превосходный ученый, за время революции написал замечательную брошюру о буддизме, где подходит к буддизму с социалистической точки зрения (отказ от личного эгоизма и личного имущества, обретение душевного покоя и радости в общественной гармонии). Как человек весьма передовой и симпатично относящийся к Советской власти, был отпущен нами за границу с поручениями Академии наук. За границей вел себя исключительно лояльно. Дал несколько заметок по положению науки в России, совершенно корректных и безукоризненных. Написал несколько официальных писем Наркомпросу с отчетом о своих впечатлениях. Собирается вернуться на днях в Россию со всякими научными новостями.
Академик Бехтерев — крупный ученый. Уклон его научных исканий интересен, так как относится к области физиологии и психологии труда и научного распознавания способностей и склонностей. Соответственно этому делал доклад на последней конференции по научному обследованию труда. Выдвинулся в Петрограде как один из советских ученых. <…>*
* Изъятый текст: Рядом с этим, однако, надо сказать, что этот организатор самого демократического высшего учебного заведения в России, именно Психоневрологического института — великий пролаза, любил действовать через всяких высоких княгинь, лебезил перед Распутиным, потом перед Керенским. После переворота немедленно явился ко мне с визитом и вел себя до противности униженно. За широкими научными интересами, ходатайствами о судьбе своего учебного заведения всегда стоит все–таки личный карьеризм и личные выгоды.
Может быть употреблен с большой пользой, но увлекаться им не следует. Некоторый дух авантюризма и легкого шарлатанства, несмотря на европейское имя, имеется и в его научных трудах, по отзывам серьезных исследователей.
(Примеч. сайта)
Академик Александр Бенуа — тончайший эстет, замечательный художник и очаровательнейший человек. Приветствовал Октябрьский переворот еще до Октября. Я познакомился с ним у Горького, и мы очень сошлись. После Октябрьского переворота я бывал у него на дому, он с величайшим интересом следил за первыми шагами нового режима. Он был одним из первых крупных интеллигентов, сразу пошедших к нам на службу и работу. Однако постепенно он огорчался все больше, жизненные невзгоды, недовольство коммунистами, поставленными для контроля над всей работой, вызвали в нем известное брюзжание, постепенно перешедшее даже в прямое недовольство. Думаю, что сейчас он другом Советской власти не является, тем не менее, он как директор самой важной части Эрмитажа (Средневековье и эпоха Возрождения) приносит нам огромные услуги. Вообще человек драгоценнейший, которого нужно всячески беречь. В сущности говоря, европеец типа Ромен Роллана, Анатоля Франса и других. Тов. Зиновьев и т. Лилина, кажется, в последнее время делают шаги к улучшению его положения, что вероятно разгладит морщины на его эстетическом челе.
Кустодиев — весьма демократически настроенный и по–своему великий художник, думается — крупнейший из мастеров живописи, имеющихся сейчас в России. Знаю, что в последнее время страшно бедствовал. Когда это было доведено до моего сведения, я принял все меры к улучшению его положения, не знаю, достаточны ли они. Всегда был демократом с эсеровским налетом, как теперь — не знаю.
Академики — Романов, Щуко, Фомин, Преображенский — более или менее выдающиеся (особенно Фомин) архитектора. Все остались служить у нас чуть не с первого дня революции. Очень симпатизируют лично мне: я и привлек их на работу. Тонкие интеллигентные натуры, конечно, с разными характерами и темпераментами. Люди, с которыми очень легко можно кашу сварить, если только кормить их хотя бы даже той же кашей, что не всегда бывает.
Профессор Левинсон–Лессинг — директор Политехнического института, замечательный ученый чисто американского типа, в Америке, кажется, главным образом получил и свою высокую квалификацию. Устремления кадетского, тем не менее при сговорах с профессорами хотя и стал во главе правой группы техников, но все же значительно левее университетских профессоров. Был, так сказать, руководителем центра, с которым разговаривать было можно. Очень умен и довольно хитер.
Литератор Блок, вероятно, поэт Александр Блок. После революции присоединился к левым эсерам. Был арестован во время разгрома левых эсеров после известного восстания в Москве.1 Очень скоро примирился с судьбой своих недавних друзей, сейчас директор Большого драматического театра,2 организованного М. Ф. Андреевой под знаком советских, для культивирования героического театра. С тех пор написал несколько вещей, из них блестящую поэму «12», где изображена революция в весьма романтических, хотя несколько мрачных и сентиментальных чертах. Написал, кроме того, книгу о Катилине. Вообще во всем, что пишет — есть своеобразный подход к революции: какая–то смесь симпатии и ужаса типичнейшего интеллигента. Гораздо более талантлив, чем умен.
О большинстве ученых знаю более или менее понаслышке и поэтому не считаю нужным давать характеристики, подобные здесь приведенным.
Точные сведения об их научном значении и отношении к Советской власти постараюсь достать через неделю.
Нарком по просвещению <А. Луначарский>
9/III — 21 г.
Публикуется впервые по машинописной копии. ЦПА ИМЛ, ф. 147, оп. 1, ед. хр. 50.
Письмо является ответом на запрос Горбунова по поручению Ленина (см. предыдущ. письмо).
