О Луначарском трудно говорить, ибо мозг его, сознание его вместили очень многое из того огромного мира, в котором мы жили и живем, и из того куска эпохи, который мы, более молодое поколение, уже не застали.
Это был ум, который никогда не застывал на одном явлении. Бывает большая умственная сила, которая с бурной стремительностью бросается в одну точку, концентрируется только на ней, застывает. Так рождается совершенно неподвижное понимание мира, здесь глубина, какой бы она ни казалась огромной, — глубина лишь внешняя и кажущаяся. Замечательным представителем такого мышления является Дж. Джойс.
Ум, интеллект Анатолия Васильевича был удивительно многосторонен. Он был чрезвычайно мощен в смысле охвата того, что было, что есть и что будет. И это находило свое выражение на каждом этапе, в каждом периоде его жизни. Возьмите ряд его работ после революции. Здесь и вопросы народного просвещения, и вопросы философии, истории и, в огромной степени довлея над всем остальным, вопросы искусства. Это было мышление, которое схватывает явления не в их разорванности и разъединенности, а в целом, как они в мире существуют.
Мир на каждого из нас наступает. Мир требует отношения к нему. Мир, если вы не сумеете его подчинить себе, — подчинит вас и раздавит, и ваше мышление будет уничтожено этим миром. И каждому, кто хочет думать, понимать, бороться, строить и разрушать (ибо нельзя строить без разрушения), нужно иметь целостную концепцию идей. У Анатолия Васильевича была совершенно стройная концепция понимания мира. Если взять вопросы культуры, чем в основном занимался Анатолий Васильевич, то мы увидим, что у него была сложившаяся система понимания этих вопросов, исходящая, конечно, из основных посылок марксизма.
Блеск отдельного высказывания, яркая мысль, — вырастали у А. В. на мощном фундаменте этой концепции.
Без понимания этой концепции — многое в работах А. В. ускользает, производит впечатление разбросанности. В чем же суть?
Шагая по рубежам эпох, столетий и веков, А. В. обычно брал отправной точкой самую радужную, органическую, полнокровную: античность, классический период развития греческого искусства и литературы. И это не было случайностью, ибо именно в это время, в VI—IV вв., в особенности в век Перикла, были созданы замечательные образцы искусства.
Анатолий Васильевич в своих очерках по истории западно–европейской литературы, в первой и второй главах, останавливается именно на этой эпохе. В чем были се особенности? В том, что были созданы произведения искусства, в которых с наибольшей глубиной, с наибольшей полнотой сочетались единство формы и содержания. Образ и идея были органически слиты. Почему в ту эпоху были созданы эти непревзойденные изумительные образцы? Потому что человечество было близко к природе, потому что в отношениях людей не было двух обстоятельств, которые в дальнейшем губительно повлияли на развитие искусств: не было угнетательской, ханжеско–иссушающей христианской религии и товарного фетишизма, который заслонил истинную сущность явлений — вещами, деньгами, куплей–продажей.
Переходя к искусству феодальному, Анатолий Васильевич отмечает, что природа христианства и природа товарно–капиталистических, индивидуалистических отношений стала разрушать античное искусство. В период феодализма искусство потеряло свой прежний счастливый, светлый облик.
В феодальном искусстве была утеряна тайна красоты, потому что человек встал в ложные отношения и к себе, и к обществу, и к природе. Пелена, мрачная пелена товарного фетишизма и христианства закрыла лицо искусства от мира. Отсюда понятна огромная любовь А. В. к людям, которые из мрака средневековья, из мрака феодализма, из мира крови и ужаса поднимались с огромными мучениями вверх. Это любовь А. В. к двум людям, к двум художникам, рожденным человечеством в эту эпоху. Первый— Данте. Анатолий Васильевич отмечал раздвоенность Данте. Художник пребывал в средних веках, был «христианским» художником, но жаждал иного. Отсюда гуманизм Данте, его стремление к абсолютной монархии, к мощному, сильному государству, которое уничтожило бы раздробленность феодализма. Это был художник, который родился во мраке средних веков, но устремился к будущему и умер, не перейдя грани.
Другой художник, о котором А. В. думал очень много, в особенности в последний период, — Шекспир. Анатолий Васильевич написал о нем работу, она еще не напечатана. Он мечтал написать книгу о Шекспире и Бэконе — о двух людях, которые поднялись из феодальной Англии, на рубеже XVI и XVII столетий. Говоря о Шекспире, А. В. замечательно раскрывает всю концепцию понимания вопросов культуры. Он говорит, что это был художник, стоявший на потрясенной земле. Это верно. Под Шекспиром почва колебалась, шаталась. Не ставя вопрос с достаточной полнотой в своих прошлых работах, А. В. в этой последней работе ставит его очень ясно и четко: Шекспир — это художник, стоящий на грани двух формаций. Капитализм, с одной стороны, и феодализм, — с другой.
Феодализм подсовывал ему суеверие вместо науки, астрологию вместо астрономии, алхимию вместо химии, вместо законов природы — законы церковные, вместо человеческих страстей — религиозные догматы.
И вот Шекспир, выросший среди всего этого, пытается вырваться на свежий воздух. И в этом была трагедийность всего творчества Шекспира, который не мог решительно перейти из одного мира в другой. Эта мысль А. В. проливает новый яркий научный свет на всего Шекспира.
О Шекспире написаны тысячи книг, но вся эта литература, в большинстве случаев — хлам, пыль, частью бред. Несчастный, который только по ним возьмется изучать, будет всю жизнь читать эти книги, но Шекспира не поймет. Замечательная сила А. В. в том, что он дал ключ к пониманию Шекспира в целом. Тут сказалось одно из его совершенно изумительных свойств ученого и мыслителя — разрубать узел научной проблемы. И если всматриваться в направление этого удара, то можно создать вещи, которые науку мощно двинут вперед. Так было и с Шекспиром. Анатолий Васильевич естественно должен был с особым вниманием, с особой любовью обращаться к гигантам буржуазного мышления. Его отношение к наследству было всегда отношением человека, который с большой любовью и с уважением это наследство берет, но берет не как архив, а как подлежащее переработке. Это было активное отношение к прошлому. Анатолий Васильевич в своей работе над этим наследством был воинствующим ученым.
Что было для Анатолия Васильевича главным? Взять из наследства прошлого элементы, материалы для построения новой культуры. Мне думается, что он очень верно сформулировал эту задачу в своей брошюре «Культура на Западе и у нас».
Из каждой отрасли человеческой истории он брал лучшие соки мысли, соки культуры, теории, большого человеческого опыта, чтобы все это формовать по–иному для строительства культуры новой. Его деятельность, как теоретика, была направлена в сторону создания нового огромного искусства пролетариата. И никогда Анатолий Васильевич это искусство в обиду не давал.
Концепция у Анатолия Васильевича была очень стройная и продуманная. В одной из последних своих статей о Марксе, напечатанной в Вестнике коммунистической академии, Анатолий Васильевич свои отдельные высказывания, отдельные положения соединяет в систему, опираясь целиком на учение Маркса. Анатолий Васильевич в этом отношении проделал большую самостоятельную работу. Это был ученый, вооруженный всем, что нужно для исследователя, для настоящего мужественного открывателя новых стран в науке.
Помимо всего прочего Анатолий Васильевич был полиглотом. Я вспоминаю юбилейную сессию Академии наук, когда перед делегатами буржуазных стран Запада и Востока выступил Анатолий Васильевич. Он начал по–французски, потом по–немецки, потом по–английски, затем по–итальянски и, наконец, раздалась литая медь латыни. Представители буржуазной науки были изумлены.
И еще одна особенность была у Анатолия Васильевича. Есть очень умные люди, прекрасно знающие свое дело, но слова, закрепленные ими в книге, в статье, в выступлении, становятся пеплом, осыпаются, не горят. Особенность Анатолия Васильевича была в том, что он свое исследовательское мышление заключал в изумительную форму. Это было мышление, которое можно было осязать буквально руками. Можно сказать, что он мыслил картинами, образами. Это было мышление, окрашенное в чувственную форму.
Что же давало содержание всему лучшему в деятельности Анатолия Васильевича? Я взял как–то его анкету. Там был вопрос: «С какого времени состоите в ВКП(б)?» Анатолий Васильевич ответил — «с основания». Вот это придавало всему его мышлению воинствующее содержание. Это был большевик, который, идя в основном по верному пути, иногда ошибался, отступал, искал даже бога, делал крупные философские ошибки, шел за Богдановым. Анатолий Васильевич рассматривал иногда явления искусства с биологической точки зрения; его книга «Основы позитивной эстетики» ошибочна во всех своих основных положениях, по всей своей методологии. Ему были свойственны идеалистические ошибки, целый ряд его работ требует очень критического отношения к себе. Он был силен как мыслитель, как теоретик только тогда, когда твердо стоял на позициях марксизма.
Партия, большевизм давали этому необычайному уму яркость, давали ему огромную силу, широту. И то, что Луначарский был в наше время одним из первых знатоков наиболее сложных областей культуры, то, что какое бы слово он ни сказал, оно долетало до Запада, к нему прислушивались там лучшие люди, — вот это все дала ему партия. Он умел силой своего очарования влиять на ученых, на интеллигенцию Запада. Из партийности Луначарского вытекало активное отношение его к вопросам культуры.
Все последнее время было для Анатолия Васильевича, по существу, прощанием с тем миром, в котором он жил. Но прощание было боевое. И вот в этот последний его период, когда мрак тяжелой болезни давил на него, — он не сдавался.
Именно от того, что он был связан с партией, которая строит настоящую красивую человеческую жизнь, он был бодр и деятелен даже перед смертью. Он последние годы работал над книгой о смехе. И это делал человек, осужденный на смерть!
Погасли молнии мыслей Анатолия Васильевича. Ушел из жизни крупный и блестящий ум, замечательный человек, настоящий мастер и строитель нашей культуры. Лучшей памятью о нем будет самоотверженная работа по созданию подлинно народного социального искусства, борьба за социалистическую культуру, за нашу социалистическую родину.
