Умер Анатолий Васильевич Луначарский, и везде, где только он ни работал, сказалась огромность этой утраты. Виднейший строитель социалистической культуры, эту область своей многообразной деятельности предпочитал он всем остальным. Философия, искусство и литература, их научное ведение и художественное претворение, вот на что с наибольшим желанием отдавал он свои силы. Именно художественность, по моему мнению, является основным свойством его творческого таланта. Но эта художественность была исключительно революционна. Ее так и характеризовал сам Анатолий Васильевич, называя себя „поэтом революции" и уточняя свое отношение к искусству словами: „я не эстет, я марксист". Анатолий Васильевич оставил столько ярких выражений своего труда, своего таланта, что характеристика его, как великого гуманитария, строителя социалистической культуры, слагается сама собою. Ее только можно и должно дополнить живыми воспоминаниями.
К сожалению, я не могу причислить себя к тем, кто долгие годы пользовался непосредственным общением с А. В. Луначарским.
Живя и работая до 30-х годов в Москве, я там еще не был лично знаком с А. В., но, конечно, мне уже приходилось слушать его публичные речи, и также на моей обязанности лежало распределение времени и места его лекций по истории западного театра в Московском университете на факультете литературы и искусства, где я, в качестве секретаря факультета, заведывал преподаванием. Занимаясь в литературе преимущественно средневековьем, я не мог особенно рассчитывать на близкое общение с Анатолием Васильевичем в этой области. Но постоянно интересуясь им по влечению к его таланту, я с жадностью слушал косвенные сведения об Анатолии Васильевиче, которые доходили до меня в Москве от моих товарищей по специальности новой русской литературы. Эти сведения, все без исключения, отличались теплотой и благодарностью к Анатолию Васильевичу, как всегда доступному руководителю и всегда благожелательному человеку.
Я не раз слыхал, как Анатолий Васильевич собирал около себя этих моих товарищей, в том числе и очень молодых по научному возрасту, и, читая им свои, только что созданные драмы, спрашивал у них совета по творческой линии.
По болезни, мне не пришлось присутствовать на докладе П. Н. Сакулина, будущего академика, о социологическом построении истории литературы, которое Павел Никитич считал марксистским; не был я и на прениях по этому докладу, но присутствовавшие рассказывали мне, с какой тонкостью и бережностью отнесся А. В. к тезам и выводам П. Н. Сакулина, как искусно выделил в них положительные, неоспоримые достижения и защитил докладчика от неумеренно суровых критиков.
А. В. высоко ценил П. Н. Сакулина, с которым, по моему, имел много сходства как в своем благожелательном характере, так и во многих выражениях литературной деятельности, в быстрейшем отклике на литературные явления текущего дня и в ораторской популяризации авторов и их произведений, замечательных в художественном и общественном значении.
Когда академик Сакулин скончался на посту директора Института новой русской литературы Академии Наук, этот пост так естественно перешел именно к А. В. Луначарскому, который и до этого имел сильное влияние на научные построения Сакулина, а теперь продолжил дело в Академии без разрыва с линией, взятой Павлом Никитичем по обращению нашего Пушкинского дома в настоящий Институт новой русской литературы.
Вместе с усилением марксистско-ленинской стихии в литературоведных работах, А. В. принес с собою в Институт наиболее глубокое понимание литературы как искусства, и расширил рабочий диапазон Института введением исследования сатирического жанра в общеевропейском масштабе.
Я присутствовал на двух первых и, к сожалению, кажется, единственных публичных заседаниях Комиссии по сатирическому жанру. Докладчиками были два моих товарища, один из Москвы — о текущей и будущей социальной роли сатиры, другой — здешний научный работник — о некоем собрании русских пародий. Анатолий Васильевич собственно не критиковал эти доклады, разбирая по частям, он их приветствовал и непосредственно вслед, неожиданно, ex improviso сам произнес обширные доклады на те же темы, так сказать — содоклады, полные такой новизны точек зрения, блеска, пластики мыслей и речи, правды восприятия и методологической верности, что докладчики призадумались опять над своими темами, и только с этой неожиданной помощью Анатолия Васильевича могли считать работу над ними завершенной.
Названная комиссия захирела однако и затем прекратила свою исследовательскую деятельность, потому что ее создатель не мог остаться ее пристальным руководителем. А. В. был несравним в социологизации данного жанра и, за его отвлечением на другие работы, дела комиссии ограничилось лишь собиранием материала.
В силу периодического, длительного отвлечения А. В. от руководства Институтом, был ему в помощь назначен я, включенный в Институт вместе с комиссиями по древней русской литературе, образовавшими в Институте руководимый мною отдел этой литературы.
Я был бы счастлив, если бы А. В. имел время почаще и подольше руководить мною самим в роли его заместителя по директорству в Институте и по-председательству в Пушкинской комиссии. Руководство А. В. сказалось здесь главным образом в виде заветов по тем или другим областям работы, заветов, получавшихся из уст А. В. во время его редких приездов всеми вместе и по отдельности каждым сотрудником Института. И эти заветы соблюдаются нами, начиная с основ методологии, кончая темами для работ аспирантов, предложенными А. В.
Самым отрадным воспоминанием и напоминанием об А. В. для меня являются его речи, речи мыслителя, поэта и глашатая революции. Почти все его произведения — это собственно устная речь, которая была так жива, когда он говорил, и оставалась такою же живою и свободною на письме и в печати. В каждой речи А. В. жил перед нами, развертывал перед нами свою работу над культурным строительством. Мы чувствовали, как рождаются его мысли, как революционное устремление слагает их в убедительные сочетания, как они облекаются в образы и в блестящий язык, которому нет подражания. Многих работников привлекли эти речи к культурному строительству и научили самой работе!
