Действующие лица
Носиков — молодой служащий в кооперативе.
Лидия Тюльпанова — молодая провинциальная актриса.
Гигантов — провинциальный актер, лет 50.
Действие происходит в железнодорожном, но очень глухом провинциальном городке СССР — Заблудинске. Время — наше время. Грязная и тесная комната местной гостиницы. Два больших чемодана стоят посреди комнаты вкривь и вкось. Другие дорожные вещи разбросаны на кровати, стульях и столе. Лидия раздевается, нервно ходит по комнате.
Лидия. Какая гадость... Если не удастся получить по телеграфу — можно застрять в этой берлоге.
Стук в дверь. Она не отвечает, вынимает одеколон из маленького баула, трет себе виски. Опять стук.
Лидия. Да войдите же, Никита Стратонович... Что за церемонии вы разводите?
Дверь медленно отворяется. Появляется Носиков. Оба смотрят друг на друга. Фигура и лицо Носикова выражают конфуз и нерешительность. Но потом он вдруг улыбается, несколько даже нахально, и подмигивает.
Лидия. Кто вы такой? Кого вам нужно?
Носиков (входя в комнату). В объяснение причин моего появления — лишь два слова, собственно, — три: я вас узнал.
Лидия. То есть... что это, собственно, значит?
Носиков (подходит ближе, лицо его сияет, он вынимает из большого старого бумажника открытку и подает ее Лидочке с неуклюжим галантным поклоном).
Лидия. Ну?.. Это открытка... тут кто же? (Присматривается, смеется.) Ах, вы думаете, что это я? Чертовски похоже в самом деле. Носиков (отступает торжествующе). Это вы и есть, мадемуазель Рене Ренуар... Не отпирайтесь... Я ведь никому не скажу.
Лидия (развеселившись, садится). Садитесь и вы, молодой человек.
Носиков (садясь на стул). Я пока прозаично называюсь Сидор Носиков, но, если бог поможет, буду называться Исидор Легранд.
Лидия (смеется). Очень приятно, так как же вы догадались?
Носиков. Во–первых, карточка. Эх, я ведь вас всех знаю. Все звезды... как бы спецастроном. Лидия де Путти там, или Лилияна Гарвей, или, скажем, наша уважаемая соотечественница Ксения Десни — ну всех знаю. (Многозначительно.) И еще как знаю. Конечно, после первого признания относительно вашей личности — потом вдруг усомнился: во–первых, что вы русская. Но тут же одумался: если вникнешь — так они многие русские. Фамилию, конечно, берут звучную, А видел я вас и в «Принцессе без долларов», и в «Лиловой шляпке», и в «Хозяйке Гранд–Отеля». Как не узнать? Затем еще спрашиваю себя: почему такая звезда может появиться в Заблудинске?
Лидия. Ну?
Носиков. И сам себе замечаю: проездом. А едет куда–нибудь на Алтай, или на Амур, или даже в Японию на свою знаменитую киноработу.
Лидия. Какой вы проницательный.
Носиков (с торжественностью). Во время рождения Христа звезда светила, так сказать, прямо в хлев, проще говоря, в конюшню. Имею в виду известную вифлеемскую звезду. Специально продвинулась. Вот и вы звезда в нашей конюшне.
Лидия (смеясь). Какой же это Христос у вас родился?
Носиков (с торжественностью, еще более напряженный). А может быть, хоть и не Христос, но гениальный киноартист рождается в этот час в моей груди. (Ударяет себя в галстук.) Мадемуазель Рене, я бы сам по себе не решился к вам. Мой главный порок, позволю себе вам объяснить, — скромность, я прямо как девушка. Так что многие даже помыкают мною. Я себе разрешил выпить бутылку мадеры — целиком и полностью: отсюда моя отважность — явиться к такой диве с приветом и жгучими вопросами.
Лидия. Ну, раз вы меня узнали, я не стану отрицать. Я еду в Токио. По дороге меня обокрали какие–то ваши жулики и бандиты.
Сейчас я жду по телеграфу 2000 долларов и двинусь дальше — еду, конечно, инкогнито.
Носиков (улыбается широкой, счастливой улыбкой и хлопает в ладоши). Точка в точку. Мадемуазель, появление звезды в конюшне есть сияние надежды. Видел живую звезду своими глазами. Теперь пойдет и повезет.
Лидия. На что же вы надеетесь?
Носиков. Позвольте в коротких словах: во–первых, город наш — глушь. Одно уж название — Заблудинск. Что ты будешь делать. Хотели переименовать его в Красноблудинск. Но т. Хименесов, Амос Андреевич, редактор, опротестовал: если, говорит, Заблудинск — я звучит глухо, то Красноблудинск — будет звучать непристойно и соблазнительно.
Лидия (смеясь). Уж действительно... Папироску дайте.
Носиков (морщится). Ох, знаете, не курите лучше моих папирос. Табак, знаете, злой и странный. Что ты будешь делать.
Лидия. Дайте, дайте. (Закуривает.)
Носиков. Ну, есть у нас, конечно, кинотеатр. Паша Буланов, комсомол, говорит: я, говорит, его сожгу. Но почему? Потому что, объясняет, до нашего города доходит все больше буржуазная ерунда, старая и потрескавшаяся, и сюжеты тоже самые устарелые. Ну, вот, а мое суждение — их–то сюда и надо. Свет жизни, прямо скажу, кинотеатр тоже как бы звезда в конюшне. Были тут, например, советские картины. Гражданские и революционные. Но кому смотреть? Партийных — десятка два, комсомола — десятка два, рабочих — нет. Наши местные богатства — лыко, рогожа, значит, и деготь. Из лесу к нам везут, а мы — на железную дорогу. У нас тут, как Паша говорит, мещанин на мещанине едет, да еще мещанином и погоняет. Но и мещанин — человек. Я даже думаю, что он человек главный, то есть всеобщий, и ему надо подсластить горечь существования посредством мечты. Одной водки тут мало. Простите мое нахальство. (Подвигается к ней и говорит вполголоса.) Мадера помогает — я так могу сказать. Служу в кооперативе. Жалованье мое — 60 рублей, но я могу сказать... (еще тише) обладал всеми звездами... да... всякая, можно сказать, Свенсон там, Глория, понимаете, или же Генни Портен — совершенно порядочная дама по всем фильмам насквозь — после сеанса меня посещают по призыву роскошной фантазии.
Лидия. И я тоже вас посещала?
Носиков (торжествующе). Еще бы. Еще как.
Лидия. Однако вы нахал.
Носиков. Вам это не в убыток. Вы обо мне и всех таких Носиковых и не знаете. До вас только в конечном счете наши копеечки докатываются. А нам большая прибыль в жизни. Ну, Носиков. Носиков Носикову — рознь. Я не простой зритель, понимаете, как другие, я сам артист.
Лидия. Знаете что, артист... скажите мне... вот вы мадеру пили... ничего себе она у вас?
Носиков. Ничего. Я пил, понимаете, за рубь шесть гривен, а то есть еще два рубля восемь гривен. Ту у нас, пожалуй, один отец протоиерей пьет.
Лидия. Так пойдите купите бутылку получше и возвращайтесь. Выпьем вместе.
Носиков. Мадемуазель Рене, какое же выпало счастье на долю. В единый миг тут же, в гостинице, у хозяина... ни минуты промедления. (Убегает.)
Лидия (потягивается и зевает). Идиот... а Гигантова все нет. Вот гадость какая. (Раскрывает чемодан, вынимает оттуда очень пестрый шарф и набрасывает себе на плечи. Смотрит в разбитое зеркало на стене.) Ну уж и зеркало: посмотреть и удивиться. (Смотрит в собственное маленькое зеркало.) Между тем мы, Лидочка, хорошенькие. Прехорошенькие. Мы, Лидочка, похожи на Рене Ренуар. Мы с Лидочкой могли бы...
Носиков (возвращается с бутылкой и стаканами. Наливает). Мадемуазель Рене, за искусство, за мечту, за красоту!
Лидия. Какой вы эстет... Вообще, вы — неожиданно культурный человек. (Чокается с ним и выпивает полный стакан.)
Носиков (с открытым ртом следит за ней). Ну, вы, я вижу, мастерица.
Лидия (скромно). Могу.
Носиков. Я — культурный. Я говорю Паше Буланову: я тебе возьму за полтинник место. Пойди ты со мной на «Лиловую шляпку». Все же боевик, мадемуазель Рене. Пойди посмотри — тогда и говори. Пошли. Может, если и он свою полтину заплатил — досидел бы, а за мою — сидеть не стал, плюнул: разврат, говорит, раздражение чувств и провокация интервентов. Потом ветрел меня на другой день и говорит: Сидорка, если ты будешь продолжать пропаганду разложения да еще деньги ребятам давать на эту, говорит, муру — и даже обозначил какую, но не могу повторить, — так я, говорит, вот тебе мое прямое комсомольское слово, все зубы тебе вышибу. Ну что ты будешь делать.
Лидия (наливает и пьет). Да... дыра. Мне странно подумать даже: я — в каком–то Заблудинске.
Носиков. И странно, мадемуазель Рене, вот живем здесь, а и то странно тебе. Почему не Ленинград, или не Париж, или не Голливуд, а то еще есть Гонк Конк или, например, Пернамбук. Замечтаешься.
Лидия. Пейте.
Носиков. Не много ли будет — я ведь, во–первых, уже целую бутылку. (Отпивает из своего стакана.)
Лидия (ложится на кровать, спустив ноги вниз). Мадера? А вы знаете остров Мадеру? Вот где рай.
Носиков. Вы там бывали небось.
Лидия (потягиваясь). У меня там вилла.
Носиков свистит.
Лидия. Кругом пальмы. На пальмах — попугаи и мартышки вроде вас.
Носиков. Я не похож на мартышку, мадемуазель Рене.
Лидия. Вся вилла из мрамора, фарфора и этого... как его... алюминия. Налейте мне и дайте сюда. Да, ванна у меня из хрусталя. (Носиков подносит ей вино.) Когда я в ванне, то я вся видна. Вода приготовляется особо, со всякими эликсирами, лоционами и эссенциями. И вода, понимаете, все время кипит, как нарзан, и течет все время, понимаете вы — течет. Температура мгновенно регулируется такой электрической штучкой. Сидишь в ванне — чтец тебе читает всякие киножурналы или роман Декобра, выходишь из ванны — слуга...
Носиков. Негр.
Лидия. Конечно, негр. Берет тебя в нежные, пушистые–пушистые, словно мех, простыни и несет в постельку: еще полежать, понежиться. Тут подают шоколад в золотых чашечках. И я протягиваю ножку, розовую, маленькую, как лепесток розы, и там педикюр — тоже золотыми, конечно, всякими штуковинками отделывают там все и полируют. Вот как мы живем, звезды. Не то что разные артистки тут у вас. Там — слава, любовь. Все... Три любовника — чтоб деньги давали, трое — для сердца.
Носиков. Вот это я понимаю.
Лидия. Ничего этого вы понимать не можете, что вы здесь, в конюшне, можете понимать.
Носиков. А Паша говорит: только у нас, говорит, жизнь, строительство. Мы, говорит, не даем сволочам за счет многих строить себе роскошь и всякие излишества чувств. Мы, говорит, ровным шагом миллионов подымаемся до светлой жизни. (Пьяный, горько смеется.) Держи карман — для всех. Разве можно — для всех. Тут выкарабкаться надо — тогда поезжай. А не выкарабкался — вези другого на горбе.
Лидия. Выкарабкаться? А разве легко? Вот как подумаешь, как живем мы, звезды, по каким коврам ходим, какие флаконы... какие конфеты, туалеты... И как подумаешь, как какая–нибудь артистка... не знает, чем худые ботинки заменить... впроголодь... да еще хамы лапают тебя... да надо с каким–нибудь Гигантовым жить, да еще не рассердить его как–нибудь, а то тут же бросит — другую возьмет: таких много... Эх–ма, дайте вина, осталось там. На донышке. Ну, дайте. (Пьет.) Жалко мне их. Вот этих разных Лидочек, так жалко. (С дрожью в голосе.) Бедненькие мои, пьяненькие мои, обиженные мои сиротиночки. (Плачет.) А между тем такая Лидочка там какая–нибудь, чем она хуже меня? Может быть, она на меня как две капли воды похожа? А вот выкарабкалась, подлая. На такую Лидочку не взглянет, и горничные не возьмет, стерва, проститутка раззолоченная.
Носиков. Однако вы, мадемуазель Рене, перехватили немножечко мадеры–то. Уж очень вы к себе строги. Во–первых, фортуна, что ты поделаешь. Во–вторых, — возможно, конечно, что Лидочка там, Машечка не хуже вас, вот как я, допустим, не хуже там какого–нибудь Адольфа Менжу или там Гарри Лидтке. Но ведь тут работать надо. Мадемуазель, вы утритесь платочком, припудритесь и перестаньте их жалеть. Этих бедных вот актрисок. Не стоит их жалеть. Они тоже большие сволочи. Понимаете, тоже норовят кого можно обидеть или обобрать. Тех же щей, только много жиже влей. А главное — талант. Вы преуспели. Тут, можно сказать даже, такова воля божия. Это между нами. Ежели бы я при Паше Буланове — даже подумать неприятно. Но тайно я верю в перст. Ну, вот. Ну, вот, вы успокоились. Видно, что сердечко у вас слишком доброе. А какой же у вас шарфик богатый, верно, из какого–нибудь Нью–Йорка.
Лидия (пудрится). Вы угадали, там покупала. Вернее, подарили. Но ведь все же мои сундуки уехали вперед. У меня только самое необходимое с собой и даже мой большой несессер и дорожный кофр–армуар — все это украли.
Носиков. Дело наживное.
Лидия. О, мне не жаль. Только досадно.
Носиков. Еще бы... А теперь, мадемуазель Рене, одну минуточку, разрешите мне. Очень хочется показать наши достижения. Я, знаете, постоянно упражняюсь. У меня сценарии написаны. «Семь бандитов и одна бандитка», «Человек–носорог», «Тайна рябого монаха». Затем комические: одна фантазия — «Усмешка сатаны», а другая с натуры — «Матренов в бане, или Заблудинские ведьмы». Читать их здесь, конечно, некому. Стал было читать Паше Буланову, так он сразу выдернул у меня тетрадь — и хвать ее в лохань. Что ты будешь делать?
Лидия (испуганно). Нет, слушать сценарии у меня времени нет.
Носиков. И не прошу, мадемуазель Рене, и не прошу. Я просто к тому, что я, так сказать, молодой сценарист, молодой режиссер и молодой артист. Роли по преимуществу самые страстные и приключенческие. И вот позвольте предложить вам показать мимодраму, кусочек из неоконченного сценария, — «Дон–Папардон». Название — предварительное. Хотел назвать «Зверь, а шляпа». Это соответствовало бы теме. Но как–то... не того.
Лидия (смеется). Ну, какая же сцена?
Носиков (загораясь). Вы вот садитесь сюда, на стул, в этом вашем знаменитом шарфике из Нью–Йорка. Во. Вы — моя жена. Я, значит, Папардон. Паша заглянул в тетрадь и перекривил это имя, очень даже глупо. Но имя составлено с нашим библиотекарем и, как вы понимаете, означает «беспощадный». Жена Папардона согрешила с драгуном, понимаете, и известным образом весь этот их роман обнаружился — Папардон идет домой. Жена уже знает, чем пахнет. Молится мадонне. Ну, это мы пропустим. Он входит. (Убегает за дверь и входит сейчас же обратно, набросив на себя пальто как плащ и надвинув шляпу на брови.) Она — значит, это мы пропустим — вскакивает и страшно кричит... ежели немой фильм, так делает соответственный разрез рта, а пианист невозможным образом ударяет по многим клавишам. Он — тут мы и начинаем — идет вперед. Она падает на стул. Вот вы и сидите на стуле. Теперь Папардон будет к вам приближаться. (Трагически приближается.) Вы не смейтесь, так ничего не выйдет, вы страшитесь.
Лидия (сдерживая смех). Ну, я страшусь.
Носиков. Шаг... шаг... шаг... сбрасывает плащ, страшно выпрямляется. (Делает это все.) Заносит нож... момент. Но смотрит на ненаглядную красоту... закрывает глаза... шатается... и падает к ногам прелестной.
Лидия. А знаете — хорошо.
Носиков. Я еще раз представлю.
Лидия. Нет, не надо. Я уже заприметила ваши данные и поговорю о вас. А теперь я вам покажу, как я играю... но, конечно, говорящей... У нас в Европе неговорящих больше не делают. Что бы такое?
Носиков. Сцену, знаете, из «Принцессы без долларов», когда она перед камином у мистера Патрика Смита, миллиардера, раздевается. Ух и сцена же!
Лидия. Ну вот еще, ишь чего выдумал... Тоже — Носиков, а выбирает какое. Раздевайся ему. Вот выгоню вон.
Носиков (испуганно). Великодушно простите, но я после ночи не спал. На другой вечер — опять в кино, а на третий — вновь. Так вы меня пробрали. Чуть было кассу кооператива не взломал, божусь вам.
Лидия. Нет, я вам сымпровизирую. Вот... вот что. Две роли буду играть сразу — это трюк. Я буду бедная актриса Лида, и я же буду кинозвезда Рене Ренуар, вот как я есть. Сидите и не смейте прерывать. (Дальнейшая игра должна быть очень серьезная, без всякой тени иронии.)
Лидия (смиренно). Простите, мадемуазель Ренуар, что я осмелилась.
Рене (она преображается, говорит пренебрежительно). Ну, только поторопитесь.
Лидия. Я надеюсь, вы получили записку от киноартиста Исидора Легран.
Носиков. Хы–хы.
Рене. Ну да... мне, однако, некогда, милочка.
Лидия. Он утверждал, что я на вас похожа.
Рене (с удивлением и возмущением). Вы? На меня? (Презрительно рассматривает просительницу, потом удивленно и даже встревоженно.)
Лидия. Я осмеливаюсь думать, что я не лишена таланта. Я подумала, и господин Исидор — он такой чудак — подтвердил мне, что может произойти такое чудо... вы захотите принять во мне участие, помочь мне.
Рене. Моя милочка, если вы бездарны, то мое время слишком дорого, чтобы я работала над вами зря. А если вы даровиты, то неужели этот идиот Легран не понимает, что я не стану создавать себе конкурентку, да еще похожую на меня.
Лидия. Выдвинуться, обратить на себя внимание, мадемуазель, — это так трудно. Я так измучена... нищета, унижение. (Голос ее дрожит.) Вы как сестра моя, вы словно другое мое я... Все мои последние надежды... Протяните мне вашу ароматную ручку, станьте моим провидением... О, не гоните меня! Послушайте: у меня нет больше выбора. Я уже давно брожу ночами по мостам Сены.
Рене (пожимая плечами). Скучная мелодрама. Меня ждут. Вот, возьмите сто франков.
Лидия. Сто франков, вы даете мне милостыню? Вы... (Выпрямляется, глаза ее сверкают.) Ах ты дрянь, пакостница! Выскочила, продаваясь каким–нибудь гнусным старикашкам, а теперь сестер своих пинаешь?..
Рене. О боже мой, это преступница, это сумасшедшая!.. Жан! Пьер! Мосье Ла–Бурден! Помогите!
Лидия. Мне ничего не страшно! Я всякое видела! Ты меня и гильотиной своей не запугаешь! Ну, знаменитая, — вот и я буду знаменитой, хоть тем, что уничтожу тебя, проклятая! И как мне сладко смотреть в твои перепуганные глаза! Издохни, ненавистный двойник! (Замахивается.)
Дверь растворяется, входит Гигантов.
Гигантов. Ну? Что такое? Прошла волна? Наводнение и крики?
Лидия (стараясь успокоить испытанное возбуждение. Почти благодарно простирает к нему руку). Ничего... ничего... раскисла. Носиков, ступайте.
Гигантов. В бешенстве я, Лидка. Этот Черновчаров перепутал мою фамилию, кретин! Еле добрались до всего. Вместо — Гигантов в телеграмму вписан Штантов, а телеграфист здешний для правдивости написал просто Штанов. И знаешь, какой мерзавец этот Черновчаров — прислал всего 47 рублей 72 копейки. Ведь это, если вычесть билет, — на колбасе верхом ехать!
Лидия. Какая низкая скотина.
Носиков. Позвольте, значит, я обманулся, вы также меня обманывали? Так, я начинаю понимать!..
Лидия. Выброси, пожалуйста, Никита, этого недоноска за дверь.
Носиков. Еще и издеваетесь над мечтами и чувствами... и талантом. А я за минуту готов был уже в самом деле пасть на колени перед дарованием.
Гигантов (подходя близко к Носикову). Исчезни... Понимаешь смысл слова?
Носиков поднимает свое пальто и шляпу и уходит.
А знаешь, за кого он меня принял? За звезду! (Хохочет.)
Носиков (приоткрывая дверь и просовывая голову). Шантрапа... (Захлопывает дверь.)
Занавес
