<21 июня 1920 г.>
Дорогой Владимир Ильич,
Посылаю Вам очень интересное письмо великого физиолога Павлова.
Что касается его обывательского настроения и политического младенчества, то оно, так сказать, само собой разумеется. Но для меня интересней вопрос об его отправке за границу.
Как Вы знаете, мы дважды предлагали ему уехать за границу (один раз Горький). Оба раза он ответил так: я хочу быть лояльным по отношению к Советской власти, между тем я за многое ее осуждаю. Если меня будут спрашивать за границей, я должен буду сказать правду, а поэтому предпочитаю не давать никаких обещаний о молчании.
При таких условиях я не решался возбудить в последних инстанциях (т. е. в органах ЧК) вопрос об его отсылке за границу. Теперь, как Вы увидите, он на этом настаивает. Будьте так добры, Владимир Ильич, ответьте мне на этот вопрос.
Вместе с тем я очень прошу Вас, Владимир Ильич, не оставить без ответа мое предыдущее письмо. Мне крайне важно знать, что Вы не будете протестовать против тех решений вопросов о Марии Федоровне и Левитине, которые приняты Наркомпросом. И Мария Федоровна и Левитин, так сказать, вхожи к Вам непосредственно и мне не хочется, чтобы решение, которое я приму, потом показалось Вам по освещении с их сторон (оно, кажется, уже имело место) неправильным.
Если Вы находите, что здесь нужно пойти на какие–либо уступки, напишите мне. Мы все в такой огромной мере считаемся с Вашим авторитетом, что пересмотрим наше решение. Но я продолжаю думать, что твердая линия по отношению к этим обоим нужным нам работникам, но очень переоценивающим себя людям, является единственно рациональной.
Крепко жму Вашу руку,
А. Луначарский
21/VI 20 г.
Публикуется впервые. ЦПА ИМЛ, ф. 461, оп. 1, ед. хр. 30918, л. 1.
25 июня Ленин направил письмо председателю Петроградского Исполкома, в котором подчеркивается настоятельная необходимость создать для работы академика И. П. Павлова благоприятные условия:
«Знаменитый физиолог Павлов просится за границу ввиду его тяжелого в материальном отношении положения. Отпустить за границу Павлова вряд ли рационально <…> Между тем ученый этот представляет такую большую ценность, что невозможно допустить насильственного удержания его в России при условии материальной необеспеченности.
Ввиду этого желательно было бы, в виде исключения, предоставить ему сверхнормальный паек и вообще озаботиться о более или менее комфортабельной для нега обстановке не в пример прочим.
Я слышал, что в петроградских домах отдыха жизнь для проживающих там налажена очень благоприятно. Нечто подобное можно было бы сделать и для профессора Павлова на его квартире. Тов. Луначарский обратится с соответствующими предложениями к т. Бадаеву. Я прошу Вас поддержать его в этом отношении»
(Ленин, т. 51, стр. 222).
Как свидетельствуют дальнейшие документы, Советским правительством при постоянном и непосредственном участии Ленина были приняты все меры для создания нормальных условий жизни и научной деятельности великого ученого на родине.
Одновременно с ходатайством, направленным Луначарскому, И. П. Павлов 15 июня 1920 г. послал письмо В. Д. Бонч–Бруевичу, с которым был знаком лично.(ЦГА РСФСР, ф. 2306, on I, ед. хр. 311, л. 160). Бонч–Бруевич немедленно обратился к Ленину. Вот как вспоминает он об этом времени:
«Революция шла вперед, неся и завоевание, и огромное разорение. Холод и голод надвинулись на нашу страну. Города пустели, ибо все стремились уехать куда–либо поближе к земле, к продуктам питания. Перед горожанами стал вопрос, как жить, чем жить. Подвоз прекратился. Железнодорожный транспорт почти бездействовал, еле справляясь с перевозкой войск, орудий, снарядов и провианта для Красной Армии. Наступило время, когда все вещи, расценивались на фунты муки, кружки молока, охапки дров. Шла борьба за само физическое существование. И если всем было тяжело, то совершенно не приспособленные к жизни представители науки, искусства, литературы переживали этот величайший кризис особенно тяжело и трудно. <…> Нужно было иметь железную волю и стальные нервы, чтобы не только пережить все это, но, главное, не растеряться и управлять страной, налаживая методы управления и самый управленческий аппарат. <…> Владимир Ильич в самом разгаре военных действий находил силы, возможность, хладнокровие и досуг устремлять свое острое внимание делу помощи специалистам и ученым. Когда голодные 1918–1919 гг. выявили крайне тяжелое положение ученых, решительно не приспособленных к такой тяжелой борьбе за существование, Владимир Ильич сразу дал пароль, что необходимо всеми мерами помочь ученому миру, по возможности обеспечить его. Но организовывать эту помощь было не так–то легко. Мы начали с Москвы, переводя многих ученых и литераторов на так называемый „совнаркомовский паек“, причем произошло недоразумение в самом названии. Многие думали, что этому пайку потому дали такое наименование, что его получали, только в Совнаркоме и что его применили теперь к ученым и литераторам. На самом же деле такое название было дано потому, что паек, предложенный Наркомпродом для ученых был утвержден Совнаркомом.
Мы не успели еще распространить эту меру на другие города, как неожиданно я получил в адрес Управления делами Совнаркома заявление от известного нашего ученого И. П. Павлова, в котором он просил, чтобы правительство разрешило ему выехать за границу для продолжения своих научных работ. Мне стало очень грустно. „Неужели, — подумал я, — мы подошли к такому времени, когда нас начнут покидать и такие люди, как Павлов“, свободолюбивый образ мыслей которого, помимо его гениальной учености, мне был известен не только по слухам, но и из собеседований, при которых мне приходилось присутствовать, встречаясь с И. П. Павловым в Петрограде у известного психиатра, моего хорошего знакомого А. В. Тимофеева.
Я пошел к Владимиру Ильичу и показал ему это заявление, высказав свое мнение, что надо что–то делать и делать немедленно, решительно.
Владимир Ильич жестоко попенял нашему Петроградскому Исполкому и лицам, стоявшим во главе его, что сами они не догадываются, что нужно сделать по отношению к ученому миру, и вдруг воскликнул:
„Ведь надо оповестить всех наших ученых, что мы хотим и обязательно сделаем, чтобы все ученые имели решительно все — от личной обеспеченности до самых лучших лабораторий, библиотек и научных кабинетов. Мы добьемся, что у нас расцветет наука так, как нигде в мире, совершенно освободившись от зависимости от капиталистов и их желаний… Наука у нас действительно будет свободной… Сейчас приходится терпеть: война, кругом война… Напишите Павлову в таком духе, — я сам, написал бы, но вы видите, что у меня … — и он показал на свой стол, весь заваленный, расшифрованными телеграммами, письмами, докладами… — Только напишите осторожно, вежливо…“
Я сказал Владимиру Ильичу, что я лично знаком, хотя и мало, с профессором Павловым, и так глубоко его уважаю, что, кроме самого лучшего, ничего другого и написать ему не могу.
„Это хорошо, очень хорошо…“ — обронил мне в ответ Владимир Ильич. И сейчас же расспросил меня подробности о Павлове, начиная с его наружности. Я рассказал все, что только знал.
„Помимо письма, сейчас же по прямому проводу вызовите Зиновьева и передайте ему мою просьбу, под личную его ответственность, совершенно немедленно обеспечить Павлова, его лично, его помощников, его лаборатории, его животных, всем, что он только найдет нужным <…> Ведь он в преклонном возрасте — это вы отметьте особенно — наши, может быть, этого и не знают…“
Владимир Ильич все это говорил с таким глубоким огнем в глазах, что чувствовалось, что он хотел всей душой прийти сейчас, немедленно всему ученому миру на самую братскую помощь и всем дать все, всех обеспечить для их творческой работы. Я был счастлив видеть Владимира Ильича таким и сейчас же бросился выполнять его распоряжения. <…> В тот же день я отправил письмо с курьером И. П. Павлову, в котором кратко изложил мысли Владимира Ильича и просил его не уезжать из России, сообщая, что уже отдано распоряжение немедленно обеспечить его работы всем, чем он только пожелает.
С этого для Владимир Ильич по несколько раз справлялся у меня, что сделано для Павлова. Велел зорко следить за выполнением его распоряжений в Петрограде.
„У них там очень тяжело, положение трудное, — говорил он, — могут забыть, отложить, а это дело неотложное и очень важное“.
Я информировал его постоянно»
(В. Д. Бонч–Бруевич. Воспоминания о Ленине. М., «Наука», 1969, стр. 426–429).
В ответном письме Павлову Бонч–Бруевич в частности писал:
«Я очень прошу Вас совершенно немедленно сообщить мне все то, в чем Вы нуждаетесь, чтобы Вашу работу довести до желаемого конца. Я убедительно прошу Вас сообщить мне, что нужно для того, чтобы чувствовать себя совершенно спокойно в Вашей нынешней деятельности, прежде чем испытывать судьбу, путешествуя за границу, где так же неспокойно и где так же неблагополучно в смысле питания и в пр<очих> отношениях. Нельзя ли прежде всего подумать о том, чтобы здесь, у нас на родине, Вам обеспечить все возможности Вашей работы. Получив от Вас ответ, я тотчас же сделаю доклад Председателю СНК тов. Ленину. Не сомневаюсь ни одной минуты, что Советская власть сделает все возможное, чтобы обеспечить Вас решительно всем, что Вы только пожелаете, дабы Вы не чувствовали в Вашей жизни решительно никаких недостатков. Примите мое глубокое почтение и уважение к Вам.
Управляющий делами Совнаркома <Влад. Бонч–Бруевич>»
(Машинописная копия, ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 311, л. 161).
28 июня 1920 г. тексты письма Павлова и своего ответа ему Бонч–Бруевич направил Луначарскому:
«Посылаю при сем копию письма известнейшего русского ученого физиолога И. Павлова и копию моего ответа ему. Я предлагаю, что нужно немедленно, не дожидаясь ответа от этого всемирно известнейшего русского ученого, сделавшего колоссальные открытия в области физиологии, открытия, послужившие началом новой эры в изучении жизни человека и животных, сейчас же по нашей инициативе привести в движение решительно весь тот аппарат, которым мы располагаем, чтобы тотчас же снабдить и обеспечить И. Павлова решительно всем, как в его личной жизни, так и в условиях его работы в лаборатории, в которой он неустанно работает, несмотря на то, что вступил уже в восьмой десяток лет. Будет ужасно обидно, если мы, несмотря на все тяжкие условия гражданской войны, все–таки не сможем обеспечить такого выдающегося человека, действительно составляющего гордость и славу ученой России, — обеспечить всем, чтобы он ни в чем не нуждался, продолжая на склоне своих лет изумительные исследования.
Управляющий делами Совнаркома В лад. Бонч–Бруевич»
(ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 311, л. 159–159 об.).
Ответ Павлова Бонч–Бруевичу датирован 2 июля 1920 г. (Машинописная копия ЦГАОР, ф. 130, оп. 4, ед. хр. 294, л. 244–244 об.).
Выражая большую благодарность за сочувственное письмо, Павлов подробно описывал тяжелое материальное положение, в котором находятся многие его коллеги — ученые Петрограда, и со всей присущей ему искренностью говорил о том, какие чрезвычайные трудности испытывают они в своей ежедневной работе.
«На мое письмо к И. П. Павлову, — вспоминал Бонч–Бруевич, — <…> я получил от него ответ, полный негодования, глубокой грусти и великого достоинства.
Я прочел и перечел это письмо. Глубоко понимая и переживая все то, что писал наш знаменитый ученый, я сейчас же пошел к Владимиру Ильичу и молча подал ему письмо Ивана Петровича. Владимир Ильич быстро стал читать его.
«Да, он прав, совершенно прав! — воскликнул Владимир Ильич. — Он написал изумительно честно, и мы должны особо ценить таких людей. Сейчас же напишите ему, что правительство примет все меры к улучшению положения ученых. Еще раз просите его не уезжать из России. Сейчас же обдумайте, что нужно делать нам практически… Сегодня же вечером подробно обсудим это».
Я знал, что значат слова Владимира Ильича: „подробно обсудим это“. Это значит — никакой болтовни, одно дело, ясное, практическое, исчерпывающее, завершенное в своем построении, которое должно охватить весь вопрос в целом. Я сейчас же написал И. П. Павлову, прося его повременить с отъездом, сообщая, что правительство принимает серьезные меры помощи ученым<…>.
И. П. Павлов более не возобновлял просьб о выезде за границу. Его работы хорошо подвигались вперед. Владимир Ильич долгое время справлялся при докладах и о Павлове и принимал самое горячее участие в удовлетворении всех накапливающихся нужд в деле помощи ученым и литераторам».
Текст упомянутого письма Павлова 2 июля 1920 г. Бонч–Бруевич послал в несколько наркоматов (Наркомвоен, Наркомпрос, Наркомвнудел. Наркомсобес, Наркомтруд, Наркомюст, Наркомфин) со следующим обращением:
«Посылаю при сем письмо известного на весь мир академика Павлова, ответ на мое письмо, где я предлагаю ему употребить все меры, дабы предоставить возможность докончить его научные работы. Может быть, будет признано желательным принять какие–либо экстренные меры к улучшению положения быта ученых<…>»
(ЦГАОР, ф. 130, оп. 4, ед. хр. 294, л. 243–243 об.).
Письмо Бонч–Бруевича датировано 29 октября. Видимо, в той же связи Луначарский писал Горькому 12 ноября:
«Посылаю Вам документы, касающиеся академика Павлова, и прошу Вас немедленно ответить мне, если возможно, то по телефону, относительно мер, которые можно принять для некоторого улучшения положения, указанного в письме <…>»
(Машинописная копия, ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 385, л. 311).
9 ноября 1920 г. шведский Красный Крест обратился с письмом к Ленину, в котором выражалась просьба разрешить И. П. Павлову «выехать в Швецию, где ему была бы предоставлена возможность в благоприятной и спокойной обстановке проводить свои великие исследования». В письме подчеркивалось, что «эта идея возникла в научных кругах Института Нобелевских премий и была подхвачена шведским Красным Крестом; профессору Павлову ничего о ней неизвестно» («Документы внешней политики СССР», т. III. М., 1959, стр. 682).
2 января 1921 г. Ленин пишет Горбунову записку с поручением составить ответ (Ленин, т. 52, стр. 43). В тот же день Горбунов записывает в тетради поручений: «Составить проект ответа т. Ленина (по соглашению с т. Покровским и т. Семашко) на письмо шведского Красного Креста, в котором он просит разрешить академику И. П. Павлову выехать в Швецию для научной там работы. Поручение дано 2 января» (см. «Исторический архив», 1961, № 5, стр. 27).
6 января Ленин, получив через Горбунова проект ответа, дает ряд поручений и советов в этой связи (Ленин, т. 52, стр. 45).
24 января Ленин принимает в Кремле Горького и беседует с ним об улучшении условий жизни и работы И. П. Павлова (см. Ленин, т. 42, стр. 573). В тот же день Ленин подписал протокол Малого Совнаркома (прот. 622, п. 1) по докладу Горбунова об обеспечении акад. Павлова (ЦПА ИМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 16923, лл. 1, 10). Тем же числом — 24 января — датировано подписанное Лениным постановление Совнаркома «Об условиях, обеспечивающих научную работу академика И. П. Павлова и его сотрудников», в котором отмечаются заслуги Павлова, имеющие огромное значение для трудящихся всего мира.
«Совет Народных Комиссаров постановил: „1. Образовать на основании представления Центросовета специальную комиссию с широкими полномочиями в следующем составе: т. М. Горького, заведующего высшими учебными заведениями Петрограда т. Кристи и члена Коллегии Отдела управления Петросовета т. Каплуна, которой поручить в кратчайший срок создать наиболее благоприятные условия для обеспечения научной работы академика Павлова и его сотрудников.
2. Поручить Государственному издательству в лучшей типографии республики отпечатать роскошным изданием заготовленный академиком Павловым научный труд, сводящий результаты его научных работ за последние 20 лет, причем оставить за академиком И. П. Павловым право собственности на это сочинение как в России, так и за границей.
3. Поручить Комиссии по рабочему снабжению предоставить академику Павлову и его жене специальный паек, равный по калорийности двум академическим пайкам.
4. Поручить Петросовету обеспечить профессора Павлова и его жену пожизненным пользованием занимаемой ими квартирой и обставить ее и лабораторию академика Павлова максимальными удобствами».
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин) Управляющий делами Н. Горбунов.
За секретаря Гляссер.
(Ленин, т. 42, стр. 262–263).
31 января 1921 г. Горбунов записывает поручение Ленина — проверить исполнение постановления СНК об академике Павлове от 24 января 1921 г.
В ответном письме шведскому Красному Кресту 2 февраля 1921 г. Ленин, благодаря за предложенную помощь, отклонил его просьбу относительно переезда Павлова для научной работы в Швецию (Ленин, т. 52, стр. 302–303).
8 сентября Горбунов записывает:
«Ходатайство Максима Горького и профессора Словцова о предоставлении Институту экспериментальной медицины 1 242 050 руб. для производства необходимых ремонтных работ и приобретения материалов для лабораторий академика И. П. Павлова.
Поручено проследить за делом и довести его до конца. 8.IX.
Поручение принял Попандопулло — секретарь А. С. Киселева. Исполнено 14 октября (см. постановление МСНК от 14.X)»
(«Исторический архив», 1961, № 5, стр. 39).
Впоследствии И. П. Павлов высоко оценил великую историческую роль Советского государства в развитии науки. Он говорил: «Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей русской науке» (И. П. Павлов. Полн. собр. соч., изд. 2, т. 1, 1951, стр. 12). На приеме Правительством делегации XV Международного конгресса физиологов в Москве Павлов заявил: «… Мы, руководители научных учреждений, находимся прямо в тревоге и беспокойстве по поводу того, будем ли мы в состоянии оправдать все те средства, которые нам предоставляет правительство» (там же, стр. 22).
Упоминание Луначарского о М. Ф. Андреевой касается ее конфликта с ближайшими его помощниками (Менжинской и Штеренбергом), а также Экскузовичем (Театральный подотдел). Наркомпрос был намерен отклонить предложение М. Ф. Андреевой назначить ее заведующей Художественным подотделом.
В это же время Коллегия Наркомпроса рассматривала работу Института инструкторов физического труда, которым заведовал Левитин. Неудовлетворительное положение в Институте привело к его реорганизации (см. резолюцию, подготовленную Крупской и единогласно принятую Коллегией Наркомпроса. — ЦПА ИМЛ, ф. 461, оп. 1, ед. хр. 32484, л. 2).
