27 февраля 1920 г.
Прилагая при сем отношение в Реввоенсовет 7–й армии отдела музеев и охраны памятников искусства и старины, а также акт по осмотру Гатчинского дворца–музея специальной комиссией, включавшей в себя целый ряд первоклассных специалистов, прошу еще раз о внимательном рассмотрении этого дела и о разрешении его в смысле вывода войсковых частей из столь близкого соседства к одному из замечательнейших музеев России. Мне кажется, что прекращение такого варварского употребления исторического здания должно быть выполнено в спешном порядке для того, чтобы открывающиеся регулярные связи с Европой должны во всяком случае не повести за собою новых взрывов осуждения по нашему адресу. Мы с гордостью можем сказать, что сейчас с очевидным успехом защищаем исторические и художественные достояния русского народа.
Варварское отношение к Гатчинскому дворцу является единственным, бросающимся в глаза исключением. Об исправлении этой ошибки местной петроградской властью я и ходатайствую.
Нарком по просвещению А. Луначарский
За секретаря Е. Петрова.
Публикуется впервые. ЦПА ИМЛ, ф. 19, оп. 3, ед. хр. 111, л. 90.
К письму приложено обращение Отдела музеев и охраны памятников искусства и старины в Реввоенсовет 7–й армии и акт обследования Гатчинского дворца–музея специальной комиссией. Приводим полный текст этих документов.
«В Реввоенсовет 7–ой армии
На основании заявления, сделанного хранителем Гатчинского дворца–музея председателю Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины о предполагаемом занятии кухонного каре Гатчинского дворца–музея штабом одной из частей Красной Армии, Всероссийская коллегия по делам музеев и охр<аны> памятников искусства и старины настоящим заявляет, что в течение двух лет с великими усилиями нам удалось организовать первоклассный музей, имеющий мировое значение, и отстоять его от всех невзгод, связанных с гражданской войной, и что всякие попытки занять какое–либо помещение данного музея ведут только к разрушению музея, чему может служить пример пребывания комендантского управления и комендантской роты, результатом которого было сожжение ценнейшего архива Мордвинова; были взяты и отобраны назад вещи из Березового домика; парчовые подушки и матрацы, хранившиеся во дворце. Охрана музея не может быть организована, так как устройство здания не позволяет создать преграды между многолюдными канцеляриями и чисто музейными помещениями. Кроме всего вышеизложенного, вселение в кухонное каре другого учреждения, кроме небезопасности в пожарном отношении, разрушит музейную работу, так как весь верхний этаж занят картинной галереей, а антресоли — архивом, музейными кладовыми и пр. Нижний этаж также занят отчасти кладовыми и музейной канцелярией.
Ввиду всего изложенного Всероссийская коллегия по делам музеев обращается в Реввоенсовет с просьбой об отмене предполагаемого занятия нижнего этажа Гатчинского дворца–музея штабом Красной Армии и приискании другого помещения. По имеющимся во Всероссийской коллегии сведениям, в Гатчине имеется много брошенных обывателями, ушедшими с белогвардейцами, домов и помещений, удобных для размещения иод квартиры штаба.
Считая, что Реввоенсовет не допустит разрушения музея, а, наоборот, окажет нам содействие в охране этого культурного народного достояния, Всероссийская коллегия сообщает, что в случае, если по каким бы то ни было причинам будет занято помещение Гатчинского дворца–музея, Всероссийская коллегия сложит с себя всю ответственность за охранение музея».
«АКТ
осмотра Гатчинского дворца–музея специальной комиссией, командированной отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины, вследствие заявления хранителя дворца–музея о появлении в здании дворца сырости, угрожающей собраниям музея.
В состав комиссии вошли: Член Академии истории материальной культуры — А–др Н. Бенуа Хранители Эрмитажа — О. Э. Браз и А. А. Зилоти Заведующий архитектурной секцией Археологического отдела — арх<итектор> — Н. П. Никитин Хранитель Русского музея — Н. А. Околович Заведующий музейным отделом — С. К. Исаков Хранитель Гатчинского дворца–музея — В. К. Макаров Комиссар дворца–музея — Н. И. Васильев. Комиссия, осмотрев 15 января 1920 г. лестницу и третий этаж среднего корпуса дворца, нашла следующее: каменные ступени лестницы обледенели, стены покрыты инеем, в углах комнат налет плесени, с подоконников сильная течь; картины Щедрина и Мартынова („Виды Павловска и Гатчины“), расположенные на лестнице, покрыты слоем льда и инея; в прилегающих залах на серии картин Белотто („Виды Варшавы“) местами налет инея, а местами ярко выраженное помутнение лака — следствие пребывания картины под инеем; на ряде картин наблюдается осыпание краски, а две картины, писанные пастелью, покоробились от сырости и оставили часть своего красочного слоя на стекле.
Все замеченные гибельные для картин и обстановки музея явления, по единогласному заключению комиссии, происходят от притока теплого и влажного воздуха в холодный (—4°, 5°) музей из отапливаемых, соседних с музеем помещений, занятых в настоящее время учреждениями штаба 7–ой армии. Единственной мерой пресечения вышеупомянутого явления, за невозможностью отапливания всего дворца, по мнению комиссии, является устранение отопления соседних помещений.
Ввиду того, что смена различных степеней влажности не только разрушает лак картин и их красочный слой, но, заставляя холст натягиваться то сильнее, то слабее, угрожает в конечном итоге отделением красочного слоя картин от грунта и перенесение картин, постепенно приспособившихся к определенной, хотя бы и низкой температуре и определенному проценту влажности воздуха, в какое–либо другое помещение, является совершенно недопустимым с точки зрения их сохранности, — вышеуказанный приток теплого воздуха является особенно роковым и требует крайне срочного устранения.
Александр Бенуа
О. Браз
В. Макаров
С. К. Исаков
Н. П. Никитин
Н. Околович
А. Зилоти
С подлинным верно
делопроизводитель Музейного отдела <подпись>».
14 апреля 1920 г. (прот. 111, и. 13) состоялось заседание Совета Труда и Обороны, отметившее в своем решении, что Реввоенсоветом Республики дано распоряжение о выводе войсковых частей из Гатчинского музея и что Луначарскому поручается «проверить, исполняется ли это постановление. Если окажется, что оно не выполняется, поручить тов. Луначарскому снестись по этому поводу с тов. Склянским для принятия соответствующих мер». (Протокол подписан Лениным. ЦПА ИМЛ, ф. 19, оп. 3, ед. хр. 111, л. 5.) Судя по тому, что Луначарский более не возбуждал вопроса об охране Гатчинского дворца, распоряжение Реввоенсовета было выполнено.
В 1926 г. Луначарский опубликовал в «Вечерней Москве» (№ 163, 19 июля) и ленинградской «Красной газете» (вечерний выпуск, № 161, 13 июля и № 164–167, 16–20 июля) цикл «Путевые очерки», где, в частности, подробно описывал и Гатчинский дворец. В главе под названием «Гатчина» Луначарский так характеризует этот исторический архитектурный памятник:
«Построенный при Павле I гениальным мастером Ринальди Гатчинский дворец знаменует собою своеобразный переходный момент от позднего, более строгого рококо (т. е. так называемого стиля Людовика XVI) к английскому влиянию, в то время все еще отражавшему в себе многое от феодального замка. Архитектура Гатчинского дворца была строгой и даже сумрачной, как–то своеобразно напоминая и суровые дворцы Италии (типа Питти), и угрюмые замки северных дворцов–крепостей, если бы ему не придавал совершенно своеобразную прелесть изумительный материал, использованный Ринальди, найденный им тут же неподалеку от Гатчины — пудожский камень. <…> Самое прекрасное в пудожском камне это цвет, светло–серый, почти цвет туманного неба. На фоне северного неба замок кажется воздушным, почти призрачным, необыкновенно легким. Суровое и строгое здание, превратившееся в свою собственную фантасмагорию, в свой мираж, исполнено непередаваемого очарования, оно кажется воспоминанием о себе самом, оно окружено задумчивостью прошлого. И в необыкновенной гармонии с этим замечательным зданием находится Гатчинский парк. <…> Он всецело отдан под власть элегии, он задумчив до печали. К нему применимы слова Пушкина:
Огромный запущенный сад —
Приют задумчивых дриад
<…> Не следует не только преувеличивать участие вкуса венценосцев и их ближайших приближенных в деле создания всех этих чудес архитектуры и парководства, но даже признавать за ними хоть какую–нибудь роль, кроме стремления к пышности и бросанию деньгами. <…> Но Гатчина, конечно, носит печать тени Павла.
В спальне Павла бросаются в глаза предосторожности испуганного деспота, лисьи* лазейки в разные стороны, чувствуется тревожный сон, ночные кошмары, бивуачная жизнь среди всего этого утонченного великолепия.
Во всяком случае гатчинское жилище Павла является одновременно и собранием прекрасных художественных предметов, и историческим местом, обвеянным духом острой, почти жуткой трагикомедии, какою отразилась здесь, на севере Европы, коренная ломка целого старого общества, происходившая на Западе.
Но в Гатчине есть еще другое. Там есть еще часть, в которой жил Александр III. Им была занята какая–то большая неуклюжая зала, заставленная всевозможным хламом. Тут и громадный магнит, который держит якорь, и горка, с которой катались дети, и гривуазный французский мрамор, и чучело медведя, и бесконечное количество рогов, — и чёрт знает чего там еще нет. Какой–то сумбурный склад, превращающий залу скорее в амбар с дешевыми диковинами, чем центр дворцовой жизни. А потом вы входите по неудобным лестницам в самое логово царственного медведя.
Комнаты, которые занимал Александр III, маленькие, с душными потолками; казалось бы, огромная фигура деспота должна была чувствовать себя совсем неуютно в этих клетушках. Но ничего подобного! Видимо, он на манер собственного своего православного купечества, любил жару, духоту и тесноту. Вся обстановка до невозможности безвкусна, случайна: где попало купленная мебель, множество фотографий, предвещающих уже тот фотографический потоп, который зальет мельцеровские комнаты его сына. <…> Курьезнее всего, конечно, спальня. <…> Свод свисает над самыми, подушками. Самодержец страны, величайшей в мире по пространству, загнан был собственным страхом и тупостью в этот угол, и во всем великолепном Гатчинском дворце опять–таки выбрал себе этот чердак, напоминающий подвал».
В цитируемой статье Луначарского упоминается петербургский фабрикант мебели Ф. Ф. Мельцер. Он, в частности, оформлял помещение библиотеки Николая II в Зимнем дворце (см. «Весь Петроград», 1917, отд. III, стр. 445).
