Я помню то жуткое впечатление, которое получилось у меня, когда я, только–что назначенный наркомом, в первый раз появился в этом новом моем звании в одном из ленинградских вузов. Правда, чье–то предупреждение, написанное карандашем на серой бумаге, о том, что меня встретят химической обструкцией, не оправдалось, но вокруг меня были буквально какие–то волчьи глаза. Молодые люди и девушки, переполнявшие аудиторию, смотрели на меня, как на врага. Все это ведь были «февральские люди», шарахнувшиеся от Октябрьской революции, которая, по их мнению, разбила нарождающуюся демократическую гармонию и вырвала власть из рук «лучшей части интеллигенции». Молча встретила эта молодежь мою речь об открывающихся перспективах и враждебно, хотя так же молча, проводила меня.
Уезжая с этой первой моей встречи со студентами, я думал: «Какая огромная, неблагодарная, а, может быть, и невыполнимая задача. Ведь эти молодые люди будут первыми кадрами специалистов, которых выпустит для нас революция. Для нас? — Как бы не так! — Они относятся враждебно к самым основам революции; в лучшем случае, среди них найдется некоторый процент аполитичных людей, которым, в конце концов, все равно, кому служить и которые как–нибудь будут отбывать свои чиновничьи обязанности, если советское правительство будет платить им жалованье. Что же делать? Совершенно очевидно, что здесь, в составе самого студенчества, должна быть произведена решительная революция. В самый быстрый срок надо наполнить высшую школу какой–то новой молодежью, надо во что бы то ни стало открыть сюда доступ нашим юношам и девушкам. Но как это сделать?
Эти мысли, которые возникли у меня после первого свидания с тогдашним студенчеством, потом долго мучили нас в Наркомпросе. Идея рабфака, если не ошибаюсь, впервые предложенная тов. Ваганяном, была подхвачена М. Н. Покровским, который и сделался ее главным проводником и основным организатором нашей системы рабфаков. Большую помощь оказала ему в этом деле еще совсем молодая энергия тов. Вяхирева.
Конечно, первоначальная форма рабфака представляется нам теперь, когда мы оглядываемся назад, довольно несовершенной. Сейчас мы уже знаем, что четырехлетний курс едва достаточен для того, чтобы дать обучающейся на рабфаках молодежи необходимую подготовку для вуза. Кроме того, мы умеем сейчас ограждать наши рабфаки от всякой нежелательной социальной примеси. Вначале дело в обоих этих отношениях шло достаточно худо. Курс был скомканный и краткий, на рабфаки текло большое количество неподходящего элемента.
В вузах и профессура, и студенчество относились к рабфаковцам враждебно, рабфаковцы также платили им искренней ненавистью. Нельзя клепать в этом отношении целиком на всю профессуру. Если некоторые из профессоров по самому своему классовому или кастовому духу возражали против рабфаковцев, то другие просто искренне недоумевали, — как будут вести они свой курс при тех многочисленных пробелах, которые имелись в подготовке рабфаковцев. Мало по малу все это умялось, наладилось, рабфаки оказались органической частью нашей системы народного образования всерьез и надолго.
В последнее время рабфаки шли от успеха к успеху. Если качество продукции, выпускаемой рабфаками, улучшалось в течение всего времени их существования, то особенно заметным становится этот процесс в последние 3 года. В эти годы программы рабфаков были рационализованы и стабилизованы, введена была лабораторная система преподавания, улучшились методы приема, введены были выпускные испытания и т. д. 1926–27 и 1927–28 гг. свидетельствуют о неуклонном росте грамотности, общего развития и знаний рабфаковцев. Дефектов прежней рабфаковской подготовки становится все меньше.
Несколько слов о вечерних рабфаках, которые являются в некоторых отношениях необыкновенно высоким типом подготовительного учебного заведения. То обстоятельство, что он не отрывает молодого рабочего от производства, от его класса и среды, дает вечернему рабфаку большие преимущества. Кроме этого, вечерний рабфак дешевле стоит государству. С поистине огромными трудностями сопряжены для молодых рабочих занятия на вечернем рабфаке. Совсем недавно мне пришлось побывать на рабфаке в Анжерке, одном из каменноугольных центров Сибири. Не говоря уже о разных дефектах здания оборудования и т. д., — как складывается жизнь этих рабфаковцев? 6 часов они работают в качестве забойщиков или откатчиков под землей. Едва успев помыться и пообедать, они уже берутся за книги. Лишь ночью, к 11–12 часам ночи, кончается их работа, времени на отдых и сон остается мало, потому что в 6 часов утра надо уже вставать — ждет шахта. Почти такова же картина жизни вечернего рабфаковца и в других местах.
Понятно, что вечерние рабфаки являются при этих условиях неэкономной формой подготовки и подрывают здоровье рабочих. Здесь происходит огромный отсев, потому что только самые способные, здоровые, самые упорные в состоянии вынести эту каторжную двойную нагрузку. Отсюда, однако, отнюдь не следует, что вечерний рабфак не нужен. Наоборот, дальнейшее расширение сети вечерних рабфаков — дело необходимое, но нужно также принять ряд мер, чтобы облегчить рабочим условия обучения на вечерних рабфаках.
Совершенно исключительную роль выполняют рабочие факультеты в деле приобщения батрацкого сектора советской деревни, а также рабочих и крестьян нацменьшинств к культурному строительству (в настоящее время в составе рабфаковского студенчества до 12% батраков и до 25% нацмен).
Имея вполне удовлетворительный и притом все улучшающийся как в социальном, так и в академическом отношении состав студенчества, рабочие факультеты являются могущественнейшим средством пролетаризации высшей школы. Они удовлетворительно справляются с этой задачей и в количественном отношении: за десять лет своего существования рабфаки выпустили в вузы свыше 35.000 студентов.
Делу рабочего образования в СССР предстоит большое будущее.
