В судьбах каждой национальной литературы всегда является важным событием усвоение того или иного произведения мировой литературы или целого творчества мирового поэта. Для германской литературы XVIII века было огромным событием, когда вышел немецкий перевод творений Шекспира — Шлегеля, Тика. В русской литературе 20–х годов XIX века было праздником, когда Н. И. Гнедич напечатал перевод «Илиады». Появляясь в художественном переводе, поэтическое произведение мирового значения как бы вновь рождается и получает новое бессмертие. И вместе с тем оно живит и укрепляет ту национальную литературу, которой оно теперь усвоено.
Усвоение мирового произведения иному языку и литературе, конечно, является заслугой и подвигом поэта–переводчика. Это — трудный творческий акт, и нередко бывает, что такой перевод является результатом многолетнего труда, иногда — труда всей жизни. Мы чтим заслуги Н. А. Полевого как переводчика Шекспира, В. А. Лихачева как переводчика Мольера, И. Ф. Анненского как переводчика Еврипида.
Но художественный перевод мирового шедевра никогда не бывает и не может быть результатом только личных усилий и дарований данного переводчика. Переводчик–поэт неизбежно усваивает себе всю предшествующую переводческую традицию, овладевает присущим данной литературной эпохе пониманием переводимого классика, получает в свое распоряжение все достижения языка стиха и стиля, какие только накопились в национальной литературе. Такой перевод неизбежно является итогом и смотром литературной культуры данного народа.
Именно в таких перспективах необходимо рассматривать печатаемый ниже перевод «Фауста», исполненный покойным Валерием Яковлевичем Брюсовым.
Для русской литературной культуры является большим событием, что за новый перевод великого творения Гёте взялся этот славный русский поэт. Свой перевод обеих частей «Фауста» Брюсов выполнял в 1919—1920 годах, в пору своей совершенной писательской зрелости. В свою работу, исполненную в глубоком сознании ее ответственности, Брюсов вложил и любовь к Гёте и «Фаусту» и все то богатство дарований и знаний, каким владел в эти зрелые годы. Превосходный филолог, стоявший на высоте литературной науки, высокоодаренный поэт–стилист, опытнейший переводчик, изощренный в передачах на русский язык поэтов античных, западноевропейских н восточных, Брюсов был всячески подготовлен и вооружен для этого высокого подвига. И в свой перевод «Фауста» он внес не только свои личные достижения, но и все завоевания, какие сделали новейшая русская художественная литература и русская литературоведческая мысль. Не подлежит сомнению, что этот труд найдет свое крупное место в истории личного творчества Брюсова, в его поэтической биографии. Но сквозь личный труд переводчика просвечивают итоги новейшей русской литературы, коллективных усилий ее деятелей.
Здесь не место вдаваться в характеристику приемов и достоинств его перевода; это сделают, несомненно, специалисты; они сопоставят новый перевод с прежними стихотворными и прозаическими, каких было уже много в русской литературе и среди коих были прославленные, как перевод Н. А. Холодковского.
Редакция же серии «Русские и мировые классики — может только с удовлетворением отметить, что получила возможность украсить свою серию «Фаустом» в переводе В. Я. Брюсова. Перевод «Фауста» становится в ряд тех новых переводов мировых шедевров, какой в нашей серии начат переводом «Прометея прикованного», исполненным С. М. Соловьевым, и переводами комедий Аристофана, исполненными А. Пиотровским.
Тип нашей серии лишил редакцию возможности напечатать сразу перевод обеих частей «Фауста», хотя покойный В. Я. Брюсов совершенно закончил перевод и второй части. Несомненно, что и вторая часть увидит свет в свое время. Редакция серии горько сожалеет, что преждевременная смерть поэта–переводчика лишила печатаемую книгу его редактуры. Его зоркий глаз заметил бы, а твердая рука исправила бы те или другие оплошности. Но необходимо засвидетельствовать, что В. Я. Брюсов дважды пересматривал свой перевод; это удостоверяют его собственноручные поправки на рукописях.
