21 октября (3 ноября) [1917 г.]
Дорогая, ненаглядная Мышечка,
Горько нам с тобою живется.
Уж подлинно de profondis clameur.*
Время грозное. Просветов нет. Настроение близкое к героическому отчаянию.
Плоть немощна. Не моя. Я очень здоров, хоть и исхудал и разбился (впрочем, нос уже принял почти нормальный вид), но тело России. Истощилась она. Голод идет и разруха. Идут фатально. Вряд ли что–нибудь в состоянии остановить их. Быть может, левая демократия сделает героическое усилие одновременно социалистического и глубоко–патриотического характера, но, вероятно, погибнет на этом.
Все же, что касается духа — огонь не оборвется, когда провалится материальная основа.
Конференция прошла чудесно. Посылаю тебе вырезки: наиболее толковые отзывы о конференции. Завтра пришлю еще. Проделана большая работа и открываются богатые перспективы.
Ах, Кисочка, как хотелось бы жить и работать. Немало у меня сейчас участков, я, в сущности, центральная фигура культурно–социального мира в Петрограде. Подумай, менее ½ года я здесь, и вот я уже председатель ЦК Пролетарских культурно–просветительных обществ и товарищ городского головы, заведующий всем культурно–просветительным отделом городского самоуправления. Оба поста я занимаю не без чести. Прибавь, что я еще непосредственно председатель Совета по заведованию городскими Народными домами.
Деточки мои, хочется жить и работать.
Художник Шафран кончает портрет. Он отдаст его мне, а для философского кружка сделает копию. Портрет недурен. Странно: я смеюсь и разговариваю, когда он меня пишет, а у него я выхожу пасмурным и каким–то душою отсутствующим. Так это и есть.
Я не боюсь тебя испугать: письмо придет через 30–40 дней. Если мы не увидимся — этот портрет будет кстати.
Милое, лучезарное, богатое счастье мое, богиня моя с маленьким ангелком, к тебе мои мечты, страстные, нежные, к тебе мои молитвы, надежды. Ах, судьба, дай мне, дай мне увидеть дорогих моих.
А может быть мир? Может быть! Не будем терять надежд. И не думай, что я распускаю нюни. Я держусь прочно на своем посту и не покину его ни в коем случае.
Целую много и долго Тото. Он продолжит меня, если моя жизнь оборвется сравнительно рано.
Благодаря тебе я много испытал счастья. Кое–что все–таки я сделать успел. Конечно, в будущем (е. ж. б.) сделать много больше можно.
И сколько еще счастья, если переживется гроза и вновь будем вместе tort les truis!**
Кланяйся Арамису и Ек. Ал.
Крепко целую вас.
Завтра напишу.
Твой Толя.
21/X.
РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Л. 132–133.
Автограф.
Опубликовано: «Вопросы истории КПСС». 1991. № 2. С. 43–44.
* Хоть криком кричи (фр.).
** Вопреки всему (фр.).
