[6 (19) июля 1917 г.]
Дорогая деточка Нюрочка!
Посылаю Тото паяца, которого можно вырезать, наклеить на картон и связать нитками — он будет плясать.
Жизнь внешне входит в колею. Я выбран городом в губернскую земскую управу, усиливаю свою работу в газете, приступаю вновь к чтению рефератов и лекций. На самом деле и в глубине — положение остается крайне неустойчивым и опасным. Реакционное движение ширится и укрепляется, кризис власти продолжается, левый фланг не оправился еще, да не знаю, оправится ли сколько–нибудь скоро. Много грозных предзнаменований. Тяжелы и перспективы голода, разрухи.
Я счастлив все–таки, что Тото избавлен от всего этого. Оставайся в Швейцарии, пока не уладятся хоть несколько бурные волны.
Алексей Максимович получает целый град ругательных и угрожающих писем. Но… странное дело… под обстрелом — как–то повеселел.
Детка ненаглядная, невыразимо и печально люблю вас, моих далеких, но если бы ты вдруг приехала, я бы испугался.
Тяжко, тяжко жить здесь сейчас. Большое счастье переживать революцию, но немного грозное и горькое.
Странным образом я не получаю никаких писем ни от Коли, ни от Якова, ни от родителей. От Александра [Богданова] имел одну открытку.
Очень кланяются тебе Залевский и его кузина, а также Вл. Андр.[Могилевский].
Я мало кого вижу. По знакомым ходить совсем некогда. Мы вообще страшно изолированы. После безумного дня, 4 июля, не разбирая правых и виноватых, мы, левые с.–д. — интернационалисты — какие–то изгои. Сколько времени продлится это — одному богу известно. И как–то еще кончится.
После клеветнической кампании против 12, и особенно обвинения Ленина в шпионстве, — случай Чернова 1 уже не произвел на меня сильного впечатления. Клевета — главное и пока почти единственное оружие реакции. Антисемитизм, Бурцев, Алексинский, черная сотня — все тут вместе с Государственной думой и с кадетской партией. Хорошенькая компания. Но на темную массу клевета действует. А демократия внутренне разъединена. Отсюда и вопрос: устоит ли моральный авторитет Советов? Если да — все постепенно наладится. Если нет — наступит сильная реакция, хотя, конечно, не надолго.
Целую тебя много, много, моя красавица. Приходится только мечтать о тебе, как о несбыточной сказке. Детика дорогого целую нежно, миленького Кро–кро. Передай привет семейству Кристи и Ек. Ал. [Могилевской].
Пиши. Лучший адрес: «Новая жизнь», Шпалерная, 26. Так же и телеграммы. Обнимаю тебя, моя желанная подруга. Будем надеяться. Судьба к нам в общем ласковая. Будем же надеяться.
Ваш Толя.
РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 12. Л. 68–69.
Автограф.
Опубликовано: «Вопросы истории КПСС». 1991. № 2. С. 36.
- Имеется в виду обвинение буржуазной печатью лидера партии эсеров В. М. Чернова в том, что, находясь за границей в начале империалистической войны, он писал пораженческие статьи и участвовал в литературном органе, издававшемся якобы на немецкие деньги. 20 июля (2 августа) Чернов вышел из состава Временного правительства, мотивируя свой уход тем, что о нем распространяются компрометирующие слухи, и заявил о своем возможном возвращении только после полной реабилитации. ЦК партии эсеров потребовал от Временного правительства разбора дела Чернова в трехдневный срок. 24 июля (6 августа) на заседании правительства министр юстиции в своем докладе заявил о полной несостоятельности выдвинутых против Чернова обвинений. Во вновь сформированное Керенским правительство Чернов снова вошел в качестве министра земледелия. ↩
