Действующие лица:
- Сатана — владыка ада.
- Демоны и элементарные духи:
- Ахитофель.
- Молох.
- Белиал.
- Мамон.
- Сильван.
- Его дочери:
- Диаманта.
- Фолетта (в том числе под личиной мальчика Уриэля).
- Брат Мануэль — молодой монах.
- Настоятель монастыря.
- Отец Рох — приор-доминиканец.
- Монахи, гномы, сильфиды и прочие духи.
Пролог
Ад. Трон Сатаны. Вокруг демоны и элементарные духи.
Сатана.
Открыт печальный мой собор… О братья,
Как надоело бремя бытия!..
Гляжу на мир усталыми глазами:
Мелькает жизни пёстрый хоровод,
И мелко всё, ничтожно; надоело!..
К чему мне мой неизмеримый ум?
Для этой мельницы гигантской в мире
Воды не хватит никогда… Мир мелок!
Ах, счастлив тот из вас, кто ближе к людям,
И для кого, как для ребёнка, мило
Бряцанье побрякушки мирозданья.
(Зевает).
Ахитофель! Скажи теперь, какое
Из этих мелких дел обдумать нужно?
Ахитофель.
Великий брат! Ты заседанье начал,
Зевнувши от души… Не знаю, право,
Как можешь ожидать, что я с охотой
Примусь тебе докладывать дела…
Ты так велик… Мы — жалкие умишки.
Внимательно слежу я за Землёю,
Я напрягаю умственные очи,
Волнуюсь, мыслю неустанно, вечно
Стремлюсь разрушить то, что создают
Порою люди… Искупленья делу
Препятствую всей силою моей, —
И если важный враг возникнет в мире,
Бегу к тебе, сзываю духов сонм,
Прошу совета, помощи у ада,
Но наш великий властелин зевает…
С улыбкой слушают меня другие,
И легкомыслие царит в аду,
Где надобно б царить горячей злобе.
Сатана.
Ну, говори, чем озабочен ты?
Сказать по правде… Впрочем, что же делать?
Нас ожидают миллионы лет
Того же скучного существованья…
Давайте прясть нить бесконечных дней.
Молох.
Ахитофель! Готовы со вниманьем
Мы выслушать тебя, скажи скорее,
Какого нового врага нашёл ты
Средь племени людей? На троне ада
Зевает Сатана, но мы не спим!
Мир тесен для него, и крылья вяло
Сложил наш вождь затем, что негде им
Размахом мощным развернуться. Мы же
Найдём себе работы вдоволь.
Ахитофель.
Знайте:
В Ломабрдии, в Равенне, объявился
Пророк… Он молодой монах, и имя
Ему брат Мануэль… Его послушать
Стекается несметное число
Со всех сторон и бедняков, и знатных.
Что делает он с ними?!.. Забывают
Они свои житейские расчёты,
Пылают жаждой подвигов и жертвы,
Зовут к себе труды, болезни, смерть,
Смыкаются в ужасную фалангу.
Ещё не указал он ясной цели,
Но вырастил в сердцах такой порыв,
Какого в людях я давно не видел.
Он собирает тучу: как лавина,
Нависло братство брата Мануэля
Над роскошью, ленивым себялюбьем,
Над легкомыслием, расчётом чёрствым,
Над жаждой лёгких наслаждений. Всюду
Видны сурово сдвинутые брови,
Готовностью исполненные очи
И чёрные плащи — всё это признак
Людей, которые решились ждать
Призыва брата Мануэля. «Подвиг», —
Вот лозунг их. Опасность велика.
Белиал.
Неясны мне черты движенья. Знаю,
Однако, брата Мануэля. Страстью
Полна его душа. В своём экстазе
Способен он сердца людские двигать,
Как редко кто. Сломить его, однако,
Простое средство есть, и ты напрасно
Пугаешь нас монахом–краснобаем…
Ахитофель.
О, рад я буду, коль укажешь ты
Своё простое средство, я же, бедный,
Напрасно напрягал мой ум.
Белиал.
А, между тем, как просто! В том и дело,
Умён ты слишком, но умом, конечно,
Нет сил постигнуть человека. Знай же:
Он жаждет женщины!
Ахитофель.
О Белиал!
Наивен ты! Брат Мануэль — весь подвиг,
Все силы он направил к одному:
Поднять, сплотить людей, неужто может
Найтись в нём хоть бы место и для страсти
Другой?.. Ни разу не подумал даже
Об этом я: лишь твой блудливый взор
Повсюду может видеть похоть.
Белиал.
Слушай!
Он жаждет женщины… И знай, и помни:
Когда великая душа достигнет
Расцвета сил и чувств, то её сила
Поёт восторженную песню, руки
Могучие широко простирая, —
Да, знай, что как бы глухо, как бы слепо
К своим страстям не относился дух,
Он чует непонятную тревогу
И слышит еле слышно голос рока,
Который тихо, но упорно просит
О счастии… О счастье и любви!
Мамон.
Зачем же дело стало? Значит, братцы,
Всё ясно! Стоит лишь подсунуть ловко
Монаху покрасивее девчонку,
И побежит он за прекрасной юбкой,
И будет танцевать вокруг блудницы,
Как голубь вкруг голубки… Мы же свистом
В нём будем разжигать больную страсть
И хохотать над вековечным фарсом,
А после ревновать заставим. То–то
Потеха будет! Братец Мануэль
С иссохшими устами и очами,
Горящими как свечи, будет ночью
Подстерегать блудливую красотку
На перекрёстках переулков… Браво!
Ахитофель.
Да… Пал наш ад! С глубоким горем вижу
Не доросли мы до врага такого!
Что ж, постарайтесь, соблазните: можно
Собрать красавиц целый легион.
Белиал.
Пустое! Средство нужно посильнее!
Нет, женщиной просто нам будет трудно
Прельстить его, но кто–нибудь из наших
Подруг, сияющих красой небесной,
Из дочерей природы чистой, — никса
С глазами синими, или сильфида,
Смеющаяся вкрадчиво и нежно,
Поющая задумчивые песни,
Иль саламандра с пышными губами.
Мамон.
Конечно! Перед их красой не может
Мужчина устоять, будь то святой!
Сатана.
Сильван! Твоя дитя, меньшая дочь
Пусть нам покажет силу. Пусть монаха
Попробует она обворожить.
Сильван.
Могучий! Отчего ж? Красив мой род!
Горжусь я дочками своими. С нимфой
Зеленоглазою моих болот,
Сияющих опалом, испещрённых
Зелёной бронзой, в камышах я прожил
Немало дней, и родилась Фолетта.
Она не хуже старших дочерей…
Фолетта, протеснись… Иди скорее.
Подходит Фолетта.
Мамон.
Хе! Это просто объеденье!
Здесь сон глухих болот и неги ласка
Паров, производящих лихорадку…
И грация блуждающих огней.
Фолетта!
Белиал.
Нравится ль тебе, Мамон?
Мамон.
Доволен я, но прежде пусть Фолетта
Нам скажет, чем прельстит она монаха.
Фолетта.
Как–нибудь порой ночною
Луч, ниспосланный Луною,
Тихо в келью проберётся
И сиянием прольётся.
Как–нибудь окно монаха
Ветерок игривым взмахом
Распахнёт и запах сладкий
Принесёт ему украдкой.
Принесёт в окошко кельи
Звук мечтательной свирели
И журчание фонтана,
Шёпот мирты и платана.
Как–нибудь на койке тесной
Сон, ласкающий, прелестный
Нежно чарами могучий,
Грудь наполнит страстью жгучей.
Жадно губы раскрывая
И кого–то призывая,
Будет он во сне метаться
И слезами обливаться.
И тогда к устам раскрытым
Я прильну, и всё забыто!
Все обеты, все стремленья
В миг любви и упоенья.
Среди ночи благовонной,
Среди неги полусонной
Чудной властью поцелуя
Вам его обворожу я.
Белиал.
С помощницей такой берусь я смело
Победу одержать! Обсудим с ней мы
Подробности. Ахитофель! Без страха
Ад смотрит на враждебного монаха!
Все скрываются. Тьма окутывает пространство.
Сцена 1–ая
Келья брата Мануэля. Брат Мануэль пишет у лампы. Входит отец–настоятель. Пауза.
Настоятель.
Ты звал меня, брат Мануэль?
Мануэль.
Отец мой…
Настоятель.
Зачем понадобился я тебе
В пору ночную? Ночь разбушевалась!
Недалеко от келии моей
То дождь меня смочил. При блеске молний
Свистят и вьются духи, дети бури…
Зачем тебе я нужен?
Мануэль.
Я не в силах
С собою сладить. Что со мной творится,
Я не могу понять. Тревога в сердце
Растёт, растёт, работать мне мешает.
И среди мыслей строгих, слов железных
Укоров и призывов нахожу я
Какие–то цветы, мечтанья, вздохи…
Откуда это? Что? Я не пойму.
Настоятель.
Ах, брат, поверь ты старому монаху:
С тобой шалит какой–то мелкий бес,
Скажи 120 ave (славься) — станет легче.
Мануэль.
Нет! Выслушай, отец. Привык давно я
Сейчас же приводить в известность
Причудливых детей моей души,
Иначе там, в её глухих чащобах
Чудовища такие расплодятся,
С которыми потом уж и не сладишь.
Настоятель.
Готов я, брат мой, слушать. Только… Знаешь,
Твой дух запутан, словно лабиринт.
И плохо видят в нём мои глаза слепые.
Попроще будь, иной раз говоришь
Ты о себе, а я не понимаю.
Мануэль.
Что скажешь, мой отец, когда признаюсь,
Что неотступно пред собою вижу
Я образ нашей герцогини! Был я
У герцога, как только он приехал,
И долго говорили мы. Седою
Склонившись головой, он рассказал мне
Про все свои великие дела,
И с изумленьем слушал я героя
И скромности его дивился. Он же
На пылкое моё признанье тихо
Ответил: «Ах, святой мой брат, порою
Бывает трудно против силы мира
Идти своей дорою, но счастье
Моё неизмеримо, спутник нежный,
Вот этот хрупкий ангел — мне опора,
Прочней, чем все мои твердыни, твёрже,
Чем герцогский мой щит: силён я ею!
Любовь, совет, защита, утешенье, —
Всё в ней, и гордость в ней моя. Смотри,
Она прелестна, и монах не может
Не видеть юной прелести её.
И вот она — она, жалея, любит
Меня, полубольного старика!
Как не нести мне весело, охотно
Все бремена тяжёлых планов, —
Она меня любовью награждает».
И руки он её поднёс устам,
И посмотрел в глаза её сквозь слёзы,
Она же головой своей кудрявой
Склонилась тихо на его плечо.
Отец, картина эта предо мною
Мешает мне! Отец, я признаю,
Хотя признанье тяжко и позорно,
Что я, монах, завидую их счастью!
Настоятель.
Как?! Ты? Ты?.. Хочешь ли сказать, несчастный,
Что ты объят греховной плотской страстью
К жене другого человека? Ты?
Опомнись!.. Бич возьми скорее в руки,
Бей, бей, хлещи, бичуй себя!
Разбушевалось молодое пламя,
Бунтует плоть, построже с нею, брат,
Бей, бей её, пока не замолчит!
Мануэль.
Постой, отец, нет… Страсти нет во мне…
Её в себе не ощущаю… Впрочем…
Нет, нет, не лгу я пред собою,
Нет! Герцогини милая головка
Греховных мыслей разбудить не может.
Но я б хотел… Какою–то мечтою
Объято сердце… Хочется любви,
Пойми, хочу, что бы меня любила
Такая женщина… Что б красота
Пришла и обвила меня объятьем,
И мне сказала: «Мой герой! Мой друг»!
Настоятель.
Мать Пресвятая! Искушенье ада!
Мануэль.
Постой же! Не толкуй об аде. В мире
Я одинок. Где мать моя, не знаю,
Не знал я что–то ласки материнской…
Чтут имя брата Мануэля толпы
Людей, мне неизвестных, им даю я
Всю силу духа, чувствую я очень,
Что не напрасно эхом громозвучным
Мои слова народ наш повторяет, —
Но что такое эти миллионы?
Чудовище! Быть может, оно любит,
Но нежности хочу, а кто же может
Со мной быть нежным? Нежности хочу я,
И чувствую, как много, много счастья
В любви, которую по воле Божьей
Нам может подарить подруга Ева.
«Любовь, совет, защита, утешенье,
Всё в ней»! И руку взять её, и крепко
Прижать к губам, и головой кудрявой
Она склонится к голове моей, и тихо
Две головы рождают вместе думы,
И парами летят они над миром
К престолу Бога. «Милая моя!
Вот я живу! О, жизни прелесть — нега,
Которая с избытком покрывает
Невзгоды и обиды бытия!.
И, посмотрев в глаза, увидеть, сколько
Любви горит в них пламенем священным,
И, взяв головку дорогую, сладко
В уста её поцеловать, и долго,
И долго уст своих не отрывать!..
Настоятель.
Умолкни! Мысли эти слышать скверно!
И сам я должен до рассвета нынче
Сказать не меньше сотни pater noster («отче наш»)!
Молись!.. Начни при мне, берись за бич!
Мануэль.
(смотрит на него строгими и печальными глазами)
Уйди, отец… Я знаю, что мне делать!
Настоятель.
Здесь настоятель я! На мне лежит
Священный долг блюсти за чистотой
Доверенных мне душ!
Мануэль.
Уйди, отец!
Уйди, я говорю! Ведь завтра утром
Сюда соберётся слушать много знатных.
Два герцога, два графа, наконец
И сам король! Пред съездом именитых
Высоко надо нам поднять свой стяг —
Хоругвь Святого Доминика. Время ль
Мне бичевать себя? Иди, не возражай.
Настоятель.
Смотри, что бы твоя гордыня…
Мануэль.
Полно!
Иди… И не мешай, уж поздно… Бог с тобою.
Настоятель.
Пускай Господь благословит твой труд…
С дурными мыслями его ы начинаешь.
(Уходит).
Мануэль долго бродит по келье.
Мануэль.
(один)
Скорее за работу: меч ковать!
Блести, железный меч, и грудь порока
Рази! На кафедру я выйду. Близко
Перед собой увижу властелинов,
Собравшихся услышать мой призыв,
А в отдалении — толпу народа.
И я скажу: «Во имя Бога, братья,
Услышьте поучение из уст,
Исполненных греховности и слабых,
И пусть то семя жалкое, что брошу
Я в души ваши, ниву в вас найдёт
Роскошную и зацветёт цветами.
Так говорил Господь: «Вот, я послал тебя.
Иди, не мешкай: час Мой наступил.
Где, где же исполнители завета?
Что ж Я не вижу их? Ты их отыщешь?
Я ищу их, зову, как наседка птенцов своих. Или они скрылись? Как бы хотел Я приласкать их, Я, любящий отец: много, много места уготовано им на лоне моём… Но их нет! Иди по дорогам, останавливай людей, говоря: «Брат мой, христианин ли ты»? И он скажет: «Да, но пусти меня, чего тебе»?! Что же скажешь ты ему»?
Я скажу Ему: «О Боже мой»!
Я скажу ему: «Где плод твой»?
Я вижу хищных волков, они грызутся друг с другом, и если любят они, то притворно, ожидая барыша от лицемерной улыбки. И любовью, и дружбой, и миром торгуют они. Они говорят: «Do ut des (даём, что бы дали нам или «ты мне, я тебе» (лат.))»! Волки в масках лисиц, плутоватые торгаши. Брат мой, если ты христианин, как же не разнеслась о тебе весть? Как же не сбегаются посмотреть на тебя? Почему не указывают пальцами?! Воистину, в наше время христиане попадаются реже, чем люди о двух головах! Я вижу овец, раздираемых и жалких, слабых братьев и братьев голодных, людей обиженных, оплёванных и нагих, вижу поруганных дев, брошенных детей, а на лице твоём, христианин, я вижу спокойствие! Когда же плачешь ты кровавыми слезами? Ибо кровавыми слезами плачет христианин, когда видит такие дела! Господи! На человеке том, быть может, надеты пурпурные одежды, быть может, это богатый и знатный. Тогда я скажу ему: «Глупый! Разве ты не видишь, что кровью крашен твой пурпур и виссон омыт слезами, или не видишь, что потеснил ты братьев, не слышишь, что сказал ты: «Дайте мне место»?! И братья твои, и твои сёстры, которых оттолкнул ты, пали со стоном и жалобой в пропасть. О, скорее сожмись, сожмись ты, глупый человек, скорее давай, и давай щедрее, ибо вот тени погубленных тобою вопиют у престола Бога: «Душу за богатство, душу за богатство»! И Отец отнимет у тебя душу, братоубийца!!! Ибо всех равно любит Отец».
Да, так я буду говорить им… Что же,
Неправда разве? Нет, Он любит равно
Счастливого, несчастного, но только
Иную посылает он задачу.
Иному счастье — врач, другому горе,
И право, я не знаю, от какого
Спасти трудней живую душу. Счастье…
О, счастье, ты иссушаешь сердце,
Когда оно не велико… Но мощно
Его расширить можешь в человеке,
Который видит золотые дали
И не стремится вить златые гнёзда,
В широком мире видя Отчий дом…
Без счастья пуст тот дом, мой дом огромный,
И холодно мне в нём… О Боже, Боже!
Ужель всегда я буду одиноким?
(Задумывается).
Как грациозно голову склонила
На мощное его плечо
И радостью его лицо, как светом озарила.
Немного ласки, ах! Прикосновенья
Ласкающего ждёт мой жаркий лоб.
Ах, положи на голову мне руку.
Что, кто? Прочь, грёзы… Прочь, мои виденья!
Что завтра мне сказать счастливыми людям!
«Эй, вы, счастливые люди, купающиеся в довольстве! Не говорите ли вы, как тот богач: «Душа, вдоволь у тебя всего, ешь, пей и веселись»?! Сколько празднеств и блеска! Вы шалите золотом и человеческими сердцами, а дух ваш мельчает в вас. Но вот пришёл ангел смерти и взглянул в тело, а духа нет там, только копоть от ночных светильников и жир от сладких блюд, и пар вина. О, не тоскует в вас сердце по иной жизни? По жизни в подвиге, по великим делам? Насколько же выше были язычники! Насколько же выше деяния древних граждан Рима и любовь к Отечеству эллинских полководцев! И за вас–то распят Христос? И ради вас рыдала Святая Матерь и содрогались ангелы на небе? Вы–то, искуплённые, омытые кровью! Про вас сказал святой Павел: «Пёс возвращается на свою блевотину»! Мужество в вас погасло, вы ожирели, на устах ваших вижу поцелуй блудницы… Встаньте, встаньте! Толкните ногою столы, уставленные яствами. Труд вас зовёт, труд созидающий, поднимите мощные руки, сверкните очами, вспомните, кто вы, сплотитесь вокруг хоругвей братства! Или зло не нагло? Оно не видит пред собою паладинов, оно сосёт жадным ртом свою жертву. Где рыцари–заступники? Но я слышу звон! Это разбиваются кубки и чаши. Слышу звон: «Довольно! Господь зовёт нас! Довольно: идёт на бой со злом и тьмою»!
Я чувствую: здесь загорятся очи,
И встанут сильные с горящим сердцем,
И я скажу им так:
«Вот там склонилась со скорбью во взоре Мадонна–владычица, лучезарно грустная дева, и дивной рукой манит своих паладинов, и с тоской указует на твердыни ада. Богородице дево! Не глухи мы к твоим призывам, вот сердца наши, вот жизнь наша, умрёт, шепча твоё имя! Благослови, благослови нас, дай коснуться, пречистая, края златотканой ризы… С ласкою глядит Мадонна на готовых к смерти паладинов, в этих ласковых взорах блаженство, там вечность, вечность, смотрите! И вокруг её святые жёны и девы плетут венки для мучеников и павших, венки для рыцарей любви»!
Из кровавого сраженья
Поднимаются, как птицы,
Среди пенья
Чистых духов вереницы!
То герои, умирая,
К небу духом улетают.
Там, в блаженных кущах рая
Их святые ожидают
И венчают их цветами,
И глядят в глаза им нежно,
И пречистыми устами
Их целуют безмятежно…
Ах, в рассужденьях стоиков встречал я,
Что сам себе награда подвиг.
Мне ж кажется, что высшая награда
За страшный подвиг самоотреченья
Любовь, любовь. О женщина!
Герой в тебе, в твоих объятьях сладких
Найдёт себя… О! Таинство любви…
Как много мыслей, как глубоко дух
Проникнет в тайну бытия!
Но одинокий… Нет, не может
Быть цельным одинокий человек…
Но полно, что же завтра я скажу
Несчастным людям?
«А вы — тёмные, вы — бедные! Ах, горе, нужда сосут вас, но тем легче вам отказаться от печальной жизни». О, вы, тёмные люди, вы, бедняки–несчастливцы, вам говорит Господь: «Вот Я не дал вам счастья, и потому жизнь ваша легка, легко вам её и отбросить. Ваше бремя пустой мешок, нет в нём золота и драгоценной утвари… Зачерпните в нём поглубже, и вы найдёте там меч и заступ… Меч для борьбы со злом, а заступ для работы. Что вам пышные города, в них вы жалкие подёнщики? Идите ж в лагерь добра, там царица Смерть, но для вас, несчастливцев, не страшна она. Под барабанный бой поведёт она вас на подвиг, и вы почуете себя людьми и героями. Полно, бедность, тебе оборачиваться назад, ты не покинула тучные сады, что такое потеряла ты? А приобретёшь радостное бытие среди светил небесных и имя Божьего сына. Я, например, чего бояться мне? Я одинок, ничто своим не называю… И силён я этим, но горд сознаньем силы»…
Когда я тоской я подымаю взоры…
Мне чудится тогда с улыбкой ангел…
Отдаться ль вам, неясные мечты,
И грезить ли, что на плечо монаха
Красавица кудрявую головку
Склоняет тихо?.. В сердце ж так тревожно…
И сухи губы, и тоска растёт,
И пред усталыми глазами мерно
Плывут картины… Как она склонилась
Доверчиво к нему… Проклятье, надо
Сломить в себе всё это тяготенье, —
Не для такой любви родился я на свет.
Стук в дверь.
Кто там?
Голос.
Брат Мануэль, примите
Больного мальчика под кров святой.
Мануэль отворяет дверь. Входит Уриэль.
Мануэль.
Откуда ты, прелестное дитя?
Уриэль.
Пришёл я издалёка…
Со старым дедом мы ходили прежде…
Шли всё да шли… Так долго… Очень долго…
Но умер старый дед… Похоронили,
Меня ж никто к себе не взял…
Уж долго я бреду… И в этот монастырь
Мне люди добрые путь указали…
«Там брат, великий Мануэль, — сказали, —
Особый человек, уста Господни»…
И я пришёл… И вижу я тебя…
Мне дед мой говорил, что бедным
Великий ты заступник…
Мануэль.
Странный мальчик.
Чего ж ты хочешь?
Уриэль.
Видеть человека,
Чьё имя на устах у всех. Быть может,
Его просить остаться у него…
Ах, как бы я усердно стал учиться.
Мануэль.
Дитя… Иди сюда, ко мне поближе.
Как мило это чистое лицо…
И очи, полные мольбою… Странно
Пришёл ты как–то, так… Нежданно, что ли…
Уж не послал ли Бог тебя,
Взамен того, чего так жаждет сердце?
Ты шёл всю ночь?
Уриэль.
Всю ночь, брат Мануэль.
Мануэль.
Садись… Нет, ляг и отдохни, бедняжка.
Ты хочешь есть? Но, кроме хлеба,
Тебе дать пищи не сумею… Вот он.
Уриэль.
(ест с жадностью и садится на постель, постланную на полу)
Благодарю тебя. Но правда ль,
Что завтра ты владыкам и вельможам
В соборе будешь говорить?
Мануэль.
Да, правда.
Уриэль.
(в восторге)
И я тебя услышу?!
Мануэль.
Непременно…
Уриэль.
Брат Мануэль… Позволишь ли ты мне,
Позволишь ли поцеловать мне руку?
Мануэль.
(подходит к нему и гладит по голове)
Дитя моё, неужто так, по слухам,
Меня ты стал любить?
Уриэль.
Ты добрый человек.
Мануэль.
О, добряков на свете много.
Уриэль.
Брат мой,
Я ненавижу добряков… Но благо,
Что ты велик в добре.
Твоё добро — огонь!
Мануэль.
Спи с миром, добрый мальчик, завтра
Я разбужу тебя… Меня услышишь ты,
И, если хочешь, оставайся с миром
И будь моим учеником.
Уриэль.
О, счастье!
Увидишь ты, как буду я любить
Тебя…
Мануэль.
Быть может, мальчик, будешь
Ты мне опорой в одиночестве моём…
Спи… Тихо!..
Уриэль.
Я устал.
Мануэль.
Усни, дитя!
Уриэль.
Пока засну, будь добр, мой покровитель,
На голову мне руку положи, —
Так делывал мой дед покойный…
Мануэль.
Славный
И ласковый ребёнок…
(Гасит свечу и нащупывает в темноте Уриэля).
Уриэль.
Я, как дома,
Как с дедушкой. Теперь —
Не страшно мне, спокойно я усну
И сладко.
Пауза.
Мануэль.
(сладко потягиваясь)
Заснул, прелестный ангел… Утро брезжит.
Ночь посерела, новый день спешит…
Как странно видеть в этой мрачной келье
Лицо прелестное… И странное лицо…
Теперь, когда он спит, похож он, право,
На горестный цветок, поблекший утром.
Спи… Вот звонят к обедне ранней… Братья
Пойдут молится…
(Ищет огниво, не вставая).
Как темно ещё!
(Зевает).
Мне нужно кончить проповедь мою…
(Встаёт, вновь зажигает свечу и замирает над книгами).
Сцена 2–ая
Та же келья через несколько дней. Отец Рох, приор–доминиканец сидит на скамье, настоятель стоит перед ним.
Рох.
Не нравится, не нравится мне это.
Настоятель.
Но Мануэль прославил монастырь
На всю Ломбардию, и из Пьемонта,
И из Савойи к нам идут толпами
Его послушать. Я ж в его речах
Не нахожу нечистых мыслей, право.
А что он в келье говорит, об этом
Никто не знает, кроме только Бога,
Я же блюду за ним.
Рох.
Отец, ты постарел,
К тому ж и смолоду ты послушаньем
Одним и отличался, а умом
Не одарён был никогда. Что можешь
Сказать про речи брата Мануэля?
И где же разобрать тебе тончайший
И острый яд? Ты прост умом, отец.
Настоятель.
О Господи, юродивый я, точно.
Рох.
И таковых ждёт царствие небес.
Но здесь, в юдоли нашей скорбной
Нам нужен ум, сказал Христос Спаситель:
«Как змеи, будьте мудры»!
Кто ж мне тебя сравнит со змеем?!
Настоятель.
Кроток
Зато, как голубь, я.
Рох.
А может ль голубь
Блюсти за соколом могучим? Слушай!
Брат Мануэль всё хочет переделать,
Всё к новому зовёт, но Божья церковь
Устами слуг не может волновать
Всё общество людей. Напротив, церковь
Учреждена, что бы хранить устав
И сдерживать людские страсти. Мало
Брат Мануэль нам говорит о том,
О чём учить бы должно — о терпенье,
Смирении, повиновенье. Много
Толкует о борьбе! Но есть борьба
Иная, чистая, святая жажда
Учить сердца во всём отдаться
На волю Божию, в распоряженье
Властей, как светских, так равно
Церковных, так как Бог их утвердил.
Настоятель.
Как говорил уж я, притом он вечно
Мне жалуется, что нечистой мыслью
О женщине его смущает бес.
Рох.
Конечно, это — грех, но я бы
Его простил по слабости людской,
Однако в его проповедях вижу
И беспокойный, и превредный дух,
И неприятно мне всё это вместе.
В особенности, что до Уриэля,
То должно удалить его немедля.
Мальчишка так умён, и так красив,
Что любо слушать, оттого–то
Его присутствие нельзя терпеть.
Хороший ученик, хорош учитель!
Они друг друга так любви научат,
Что после и не расхлебаешь! Нет!
Учеников, искусных в этом деле,
Мы вовсе изгоняем, опасаясь,
Храня завет святого Доминика.
Настоятель.
А вот и брат…
Мануэль входит.
Мануэль.
Отцы, меня простите, —
Не знал я, что Господь
Ко мне послал таких гостей.
Рох.
Прими
Благословение, мой сын. Где был ты?
Мануэль.
Прогуливался я. Весна поёт
Из миллиона уст, и таровато,
Омолодившись будто, сыплет Солнце
Вокруг нас золото горстями.
Рох.
Любишь
Природу ты?
Мануэль.
Безумно!
Рох.
Но, во–первых,
Она лежит во зле после греха,
А, во–вторых, такие выраженья:
«Безумно»! и такие жесты, взоры
Горячие, порывистые мало
Идут монаху, ты ж, как проповедник,
Притом прославленный между людьми —
Степенностью бы должен отличаться.
Мануэль.
Я молод, мой отец, душой и телом.
Рох.
Должна в тебе седая мудрость церкви
В глаза бросаться.
Мануэль.
Вечно молода
Она… Бродя среди садов, я вспомнил
«Песнь песней»! Хорошо, отец мой,
Ах, хорошо поёт цевница Божья!
«Нарцисс Саронский, лилия долин,
Что лилия меж тёрнами, и то
Возлюбленный мой средь других девиц.
Как яблоня между других деревьев,
Возлюбленный мой в стае соколов.
В тени её люблю сидеть я,
И плод её моей гортани сладок…
Вот уж прошла зима, дождь миновал, —
Земля цветами убралась обильно,
Настало время песен, слышу голос
По всей стране я горлиц, распустила
Смоковница уж почки, и расцвета
Благоухает лоно. Дева, встань»…
Ах, уж не сам ли Бог внушил царю ту песню?..
На гульбище кедровом, устремив
В цветущие луга свой ясный взор
И арфу вещую рукой лаская,
Он пел о том, играя, что
Душе его шептали духи света.
«Покуда день прохладою всё дышит,
И пробегают мимолётно тени,
Пойду–ка я на гору ароматов,
Холм фимиама. Сердце пленено!
Пленила сердце ты моё, сестра,
Моя невеста! Ласки твои лучше
Вина во много раз!.. Подуй же, ветер,
И с севера, и с юга, дуй на сад мой,
И разольются всюду ароматы»…
Я словно вижу Соломона, вижу
В его глазах огромных море страсти,
Истомой полные уста и негой
Объятый стан, и сладко, сладко, больно
Поёт он:
«Поутру пойдём мы в виноградники,
Посмотреть, распустилась ль лоза,
Расцвели ли гранатные яблоки.
Там буду ласкать, друг, тебя»!
О Боже, Господи, весна так жгуче,
Так страстно с ним поёт:
«Крепка, как смерть любовь,
Люта, как преисподняя,
Стрелы её — её огни,
Любовь — пламя неукротимое,
Большие воды не могу потушить
Любви, и реки не зальют её»…
Рох.
Когда мы шли сюда с лужайки, встретил
Я мальчика небесной красоты.
В толпе послушников он распевал…
Но пел он не псалмы, о нет, он пел
Такую страстную мелодию, что, право,
Таких ещё я не слыхал… Ужасно
Меня напев тот удивил, — я в строгих
Стенах монастыря видал в Равенне
Лишь строгие картины строгих нравов.
«Чей мальчик»? — я спросил.
«Его недавно
Брат Мануэль к себе учеником
Принял».
Теперь я понимаю.
Я слышал отзвук в песнях тех греховных
Твоих страстей. Что ж не боишься ты
За душу мальчика?.. Ведь дело ясно:
Твоя душа горит, несчастный брат.
Но что бы ни было, немедля надо
Призвать мальчишку, расспросить, и если
Настолько уж испорчен он, что нам
Его исправить будет невозможно,
То прочь его… Отец мой, настоятель,
Найдите нам его.
Настоятель уходит.
Мануэль.
Отец мой,
На плечи взяв обеты Доминика,
Я им не изменю. Однако правду
Всегда скажу. Поклявшись не любить,
Не знаю женщины, — так церковь нам велит.
Кто крест её несёт, кто людям
Её глаголы говорит, тот должен
Сам отрешиться от земного счастья.
Но для души любовь — не грех, и грёзы
Меня нисколько не марают, только
Измучили они меня. Но силы
Найду я устоять я сам,
Мне помощи не нужно, приказаний
И дисциплины то же. Обещаю
Я вам, на белый цвет одежды нашей
Не положить малейшего пятна.
Но требую доверья. Если ж будут
Меня надзором угнетать, смотрите,
Не вышло бы какого худа.
Рох.
Это
Угроза?!
Мануэль.
Нет, отец.
Рох.
А что же?
Мануэль.
Правда.
Входят настоятель и Уриэль.
Рох.
А вот и ученик. Отлично. Ну–ка,
Пожалуй–ка сюда! Стань здесь, скажи,
Кто научил тебя петь песни!
Уриэль.
Дед мой.
Рох.
Кто ж этот дед?
Уриэль.
Теперь уж он мертвец,
А прежде был бродячим музыкантом.
Рох.
А что ж учитель твой, брат Мануэль,
Не говорил тебе, что эти песни
Забыть скорее надо?
Уриэль.
Про какие
Ты песни говоришь?
Рох.
А вот про те,
Что пел ты на дворе возле трапезной.
Уриэль.
Таких я брату не пою. Ему я
Их не певал.
Рох.
И всё же, что же
Поёшь ему?
Уриэль.
Другие, понежней,
Красивые, как кружева, пою я
Ему серебряные, ласковые песни.
Рох.
Ну, например?
Уриэль.
Мне не охота петь.
Рох.
Жалею я, что твой учитель добрый
Не слыхивал твоих дворовых песен.
Так ты учителя боишься? Перед ним
Боишься ты запеть такую песню?
Ты знаешь, стало быть, что это грех?
Уриэль.
Нет, каждому своё.
Рох.
Умён ты,
Коль прячешь от учителя искусство
Такие песни петь. Узнал бы он,
Тебя сейчас бы познакомил с плетью.
Уриэль.
Не знаю я, отец, за что пристал
Ко мне ты с песнями моими. Коль так
Они понравились, то я могу их спеть.
Рох.
Они мне не нужны… Но только… Всё же
Запой нам песню побойчее. Пусть–ка
Учитель убедится, что нельзя
Послушниками брать сирот приблудных
И сыновей бродячих музыкантов.
Уриэль.
(поёт)
Я — рыцарь бедный, у меня
Нет замков и земель.
Поместье — на седле коня,
Седло — моя постель.
Я — рыцарь бедный, кошелёк
Всегда печально худ,
Где–либо раздобыть кусок,
Иной раз страшный труд.
Ты дочь вельможи, твой отец
Меня бы осмеял.
Когда б взаимный пыл сердец
Ему я рассказал.
Я говорю тебе: «Иди,
Ускачем мы с тобой,
Прильни скорей к моей груди,
И в путь, дружочек мой»!
Куда? Куда глаза глядят!
Чем жить? Что Бог пошлёт,
Лишенья нам вознаградят
Любовь и чувств полёт!..
Смелее! Трусость не живёт
Со страстию в ладу,
И любит, друг мой, только тот,
Кто любит и в аду.
Пожертвуй роскошью своей,
Скажи двору: «Прощай»!
И мы, обнявшись на коне,
Умчимся прямо в рай!
И пусть придётся умереть, —
Не вешай головы.
Нельзя же, милая, жалеть
Всю жизнь за миг любви?!
Но, право, будет рассуждать!
Умеешь ты любить?
Хочу лететь и целовать,
И всё кругом забыть!..
Рох.
Вот! Полюбуйся–ка, учитель! Что же
Теперь ты скажешь мальчику на песню?
Мануэль.
Что спел мастерски.
Настоятель.
O, Iesus Christus!
Рох.
Не скажешь ли ему, что песней этой, —
И звуками и содержаньем, —
Питает он врага душе людской, —
Врага ужасного, жестокого врага, —
Страсть безрассудную, беспутство злое,
Которое через запрет отца
Чрез разницу житейских положений,
Себя и ближних не жалея, Бога
Забыв… И буйность воли
В угоду Сатане идёт на грех.
Служитель чёрта, — музыкант бродячий, —
Облёк в пленительные звуки грех,
Среди нас возбудить тревогу хочет,
Желание такого же блаженства,
Блаженство жалкого мгновенья, бесы
За миг блаженства душу уловляют…
Мануэль.
Учёному разбору песню ты
Простую подвергаешь. Мне сдаётся,
Что если в песне есть преступное начало
И есть творящий дело Сатаны,
То это тот отец, слуга Мамона,
Который дочери своей любовь
Приносит в жертву жалкому богатству!
Как! Божий дар великий, чувство
Святейшее стараться заморозить
Холодным рассужденьем о деньгах!
Как? Вынудить, что б дочь бежала прочь,
Терпя нужду, в лишеньях изнывая
За то, что ей пришлось любить не князя!
Вот, вот преступник! Церковь Божия
Грозою на него должна восстать. Внемлите,
Отцы и матери… Благоволенье
К любви детей — священнейший ваш долг!
Лелейте нежно и любовно сердце
Влюблённой дочери, старайтесь
Ко счастию дорогу сделать ровной,
При этом же, однако, крепко помня,
Что счастье в миг расцвета сил даётся
Самой природой в милого объятьях.
Кто это время праздно пропустил
И променял любовь на что иное,
Тот не расцвёл и счастья не знавал.
О, хватит времени на дело жизни,
И плод для счастья у других взойдёт,
Но для тебя один лишь раз возможен
Роскошный цвет восторженной любви,
И в миг любви имеет каждый право
Забыть про всё и жить, как бы в раю,
Где средь цветов и умилённых тварей
Живёт Адам, и только Ева с ним.
Рох.
Восторженным речам твоим внимая,
Я в ужас прихожу. О, Доминик,
Какого проповедника выводишь
На кафедру почтенную твою!!..
Уриэль.
А вот ещё хорошенькая песня!
Тра–ля–ля! Пришла весна
Из слёз своих готовить яды,
Природа нежится, полна,
Полна мучительной отрады.
Тра–ля–ля! Вот и монах
Мечтает о любви в слезах,
А настоятель и не знает,
Как с молодым монахом быть,
До хрипоты его ругает,
Грозя своей клюкой прибить.
Тра–ля–ля! И к небу Рох
Шлёт о мученьях тяжкий вздох.
Рох.
Вон, дерзкий, вон… Сейчас велю я
Плетьми тебя прогнать.
Уриеэль убегает и хохочет.
Настоятель.
Во имя Божье!
Уриэль.
(у окна)
Брат Мануэль, весна твоя,
И для тебя цветут миндали,
И для тебя, любовь тая,
Раскрылись розовые дали…
Тра–ля–ля! Весну лови,
Воскресни сердцем для любви.
Мануэль.
О Боже! Как поёт! Дитя весны…
Дитя весны, ты — странный, дерзкий мальчик!..
Рох.
Гнать, гнать его немилосердно!
Голос Уриэля
(замирая вдали)
Я ухожу в леса, поля,
Домой пора вернуться снова.
Пою, как жаворонок, я,
На пир любви лететь готовый.
Тра–ля–ля! Твердит весна:
«Любовь сильна, любовь сильна»!
Рох.
Отец мой настоятель, в этой келье
Наслышались мы очень много скверны.
Услышь же, жалкий и в грехах погрязший!
Прими из уст моих: на целый год
Запрет тебе я строгий налагаю:
На кафедру ты раньше не войдёшь.
А если через год молитвы жаркой
И тяжкого труда увижу я,
Что ты таков, как был, то ветвь сухую
Отрубит церковь. Брат, молись, молись.
(Уходит вместе с настоятелем).
Мануэль.
(один, задумчиво ходит по келье)
Запрет тяжёл, но о запрете как–то
Мне думать недосуг! Другие мысли реют
В моей больной и грешной голове.
Что делать? Где здесь правда? Я хочу
Быть сильным… Трудное ярмо надев,
Нести его хочу до гроба,
Но долгу верным быть… Быть верным долгу,
Когда в него так плохо веришь! Разве
Тот не силён, кто тяжкое ярмо
Сломает, не раздумывая долго,
Когда уверится, что смысла в нём
Немного… Но, быть может, голос страсти
Звучит во мне, быть может, плоть моя
Меня толкает к гибели, быть может,
Она слепит мне очи, заставляя
Не замечать сверкающих лучей
Креста святого целомудрья? Боже,
Да помоги мне, Господи, познать,
В чём правда здесь? В свободе ли кипучей,
Иль в гордой верности уставам долга.
Ах, горек долг! А жизнь–то манит, дразнит,
И грёзы полны сладким волшебством…
И от того–то, да, вот от того–то
Я буду верен долгу. Не протянет
К вам Мануэль руки своей, плоды,
Исполненные сочной влаги счастья!
Мне кажется, что жизнь в своём венке
Из ярких роз и с чашей золотою
В руках красивых, с нежными глазами
И пышными устами победить
Меня собралась! Но суров и беден
Кремнистый путь обязанностей наших,
И голос каменный его морозит,
Как лёд. Вот, отчего я чую ясно,
Что правда здесь, что подвиг здесь лежит.
Стук в дверь.
Мануэль.
Кто там?
Уриэль.
Ещё раз Уриэль приходит
И просит сжалится над ним опять.
Одну лишь ночь позволь ты провести мне
Здесь, у тебя.
Мануэль.
Иди, мой мальчик.
Уриэль.
Ах!
Благодарю тебя…
Пауза.
Мануэль.
Но стыдно, стыдно
Тебе, мой друг, вести себя так странно.
Ты стал смеяться над почтенным,
Над знаменитым старцем, и теперь
Ты должен уходить из этой кельи, —
Ты необуздан, быть таким нельзя.
Уриэль.
Зачем обуздывать себя?
Мануэль.
Мой мальчик,
Ведь необуздан только зверь лесной,
Людские нравы в интересах общих
Узду на волю налагают.
Уриэль.
Разве
Она так зла? Не может разве воля
Творить добро и без такой узды?
Мануэль.
Конечно, может, но порой вольна
Она на ближних покуситься, воля
Капризница, ей надобна узда!
Уриэль.
Её я не надену. Кто обуздан,
То ни в чём я не поверю. Тот,
Когда он делает добро, уздою
К нему направлен. Зла он не творит,
Благодаря узде. А самого и нет!
Ух лучше буду зол, по крайней мере
Когда что доброе случится сделать,
То это будет уж моё, никто
Не усомнится, с кем имеет дело.
Хотел бы я сказать: за зло моё
Вы можете меня возненавидеть,
Карать или убить,
А за добро ласкать, любить,
Но только не лишайте
Меня свободы, иначе ни зла
Не будет, ни добра, а только скука
Обязанностей, долга да приличий.
Мануэль.
В твоих словах есть смысл, но, милый мой,
Меня ты огорчаешь, мало вижу
Любви в тебе, ты вечно дразнишь всех.
Уриэль.
Ах, брат, признаюсь я тебе секретно,
Людей я презираю, грязный род,
Род мелочный, бесстрастный, осторожный,
Расчётливый, исподтишка развратный…
Фу, люди… Как они пошлы, мой брат!
(Пытливо смотрит на него).
Мануэль.
Ты говоришь не как дитя, а люди
Бывают разными. Ужель находишь
Ты пошлым и меня?
Уриэль.
По правде, да!
Ты не сердись, но мне порою скучно
Бывает слышать, как томишься ты
Тоской неясной по любви и ласке.
Ты чувства этого боишься, право,
В тебе как будто двое — и один
Как пылкий юноша вперёд стремится,
Другой, монах, почти как этот Рох.
Лететь готов один, но за подол
Другой цепляется отчаянно. Так что же?
Ну разве не смешна вся потасовка
Между любовником и схимником?..
Мануэль.
Хм… Хм…
Ты говоришь, не как дитя.
Уриэль.
Смешно
Не видеть, как ты делаешь слона
Из мушки маленькой, а я бы, право,
Не стал раздумывать, весна кругом,
Любви все жаждут, так найти нетрудно,
Любовь теперь — под каждым деревцом.
Она сидит и ждёт, а насладившись,
Спокойным станешь ты.
Мануэль.
О, гадко, Уриэль!
Вот–вот, теперь и я могу от сердца
Тебя бранить. Ах, гадко, Уриэль!
Нет, нет! Такой любви я не желаю.
И ты испорчен, вижу я, конечно,
Когда так мог понять меня. Мне надо
Чудес любви роскошной, беспредельной,
Любви глубокой, на всю жизнь, искать
Хотело бы я подруги и опоры,
Что б, как дитя, её лелеять мог
И защищать на жизненной дороге,
Как пред святою, перед ней молиться,
Как музыкою, ею восхищаться
И находить в её душе восторг,
В её глазах читать свою награду
И, подвиги пред нею совершая,
Ей повторять: «Тебе, тебе, тебе»!..
Нет, не найти такой любви так скоро…
Её находит только тот, кому
Так Бог судил, она, как клад, даётся.
Уриэль.
Не знаю… Думаешь ли ты, однако,
Что женщина красивой быть должна?
Мануэль.
Её красивой, видимо, найду я!
Ведь красота, всё то, что мило нам.
Так, стало быть, что может быть на свете
Красивей женщины любимой?
Уриэль.
Надо
Однако полюбить сначала. Мог бы
Ты полюбить дурнушку?
Мануэль.
Ну, довольно.
Ведём мы странный разговор. Уж поздно.
Спи, мальчик.
Уриэль.
Думается мне, что если б
Красавица пришла к тебе сюда…
Мануэль.
Молчи и спи!
Уриэль.
Могу и помолчать!
Пауза.
Мануэль.
Но если так, и если не любить,
Тогда скорей за подвиг, жизнь скучна!
Скорей призвать на подвиг всех! И надо
Тогда под знаменем Христа идти нам,
Что б царство Божие осуществить.
Ко мне, ко мне, все люди града!
В огне борьбы мы позабудем всё,
В огне любви очистим жизнь земную.
Мне погибать? За мной придёт другой,
Манит огромная работа! Люди,
Во имя Бога я вам отдаюсь…
(Осматривается кругом).
Как тихо лампа догорает… Мальчик
Так равно дышит… Ах, устал и я.
Так пуст мой день до этой кельи. Редко
Забудешься в соседней роще… Всё…
Лишь книги, думы… Круг понятий косных…
А смотришь, к вечеру иссякнут силы,
Измучился в борьбе с самим собой.
(Лежит на своей постели).
Благословенный отдых, поскорее
Дохни ты мне на мой горячий лоб.
Я жажду сна, хочу отдохновенья.
Ах, жизнь тяжка… Сомненья и борьба,
И люди… Утомительные люди…
И милая волшебная весна…
Весна… В цветах стоят миндали… Вздохи
Повисли в воздухе. Весна–царица…
Звенящие ручьи… И Уриэль
Поёт пленительно. Полно всё сердце вновь
Тоской, прилипчивой, ужасной, едкой.
«Тра–ля–ля! Пришла весна
Из слёз готовить яды»…
О яд весенних слёз, о пьяная весна!
(Засыпает).
Ветер тихо распахивает окно, месяц вливается в келью с волшебной, ослепительной яркостью, в окне видны освещённые кипарисы, слышно звучание, пахнут ароматы. Фолетта, обнажённая, одетая лишь волнами своих роскошных волос, появляется среди лунного сияния.
Фолетта.
Настал мой час… Гори, гори, Луны сиянье,
И тёмным серебром обвей дерев вершины.
Волной тяжёлою плыви, благоуханье,
И в воздухе ночном рыдайте, виолины.
Весь воздух наполняется рыданием скрипок.
Проснись, проснись, любовь пришла. Открой скорее очи.
Любовь пришла, зовёт тебя в сиянии полночи.
Проснись, проснись, вот чудный час,
То дивное мгновенье,
Что с давних пор тебя не раз
Смущало в сновиденье.
Проснись, проснись! И наяву
Узнаешь ты объятья,
И наяву начну тебя
Безумно целовать я!
Хор голосов весны.
Проснись, проснись, пришла любовь,
С весной она вернулась вновь.
Скорее к ней навстречу!
Нам много лет, нам много лет —
Мы стары так, как Божий свет,
И извращения весны
Идут пред нами, словно сны.
Её приход для нас не нов
И не нова для нас любовь,
И всё же каждый раз опять
Готовы петь мы и рыдать,
И каждый раз мы все в огне
Летим к красавице–весне,
И каждый раз улыбки ждём,
И всё рыдаем и поём…
О человек, счастливец ты,
Ты вступишь в страны красоты,
Ты любишь только в первый раз…
Какой порыв, какой экстаз!
Блаженства синий океан,
Безумных ласк златой туман.
О человек, как счастлив ты,
Ты входишь в страны красоты!
Мануэль.
(просыпается, поднимается на постели)
Где я? Кто?.. Кто ты?
Фолетта.
Я — Фолетта!
Я дочь природы, я дитя любви!
Смотри… Я для тебя пришла из дебрей,
Где вьётся хор блуждающих огней…
Я для тебя пришла. Бери же,
Бери меня, я вся, я вся твоя…
Ах, приди ко мне, желанный,
Обними меня.
Слышишь: скрипок голос странный
Нас зовёт, звеня!
Голос скрипок, полный страсти,
Страсти неземной,
Полон сладости и власти —
С томною луной…
Для людей любовь ничтожна,
В нас она горит,
Всем, что в грёзах лишь возможно,
Нас любовь дарит…
Видишь ты, как я прекрасна.
Я твоя, бери меня!
Виолины стонут страстно
Жаждою звеня!
Протянула я объятья, —
О, приди ко мне.
Ах, хочу тебя ласкать я
В луной тишине.
Обними ж меня, желанный,
Ты — мой господин.
Наслажденьем молит странный
Голос виолин!!!
Мануэль.
Уйди!.. Постой… Что это, сновиденье?
Красавица… Краса… Твои глаза…
О, голова моя кружится… Чудо!
Дай любоваться без конца тобой…
Фолетта.
Твоя, твоя, бери меня скорее!
Я жду любви, я ожидаю ласки,
Смотри, я не виденье, нет. Дай руки,
Ты руки приложи к моей груди,
Скорее к сердцу, ах, оно так бьётся!..
Твоя, твоя, объятий жду твоих.
Мануэль.
Постой… Нет сил… Но это искушенья?
А? Искушение!.. Последний бой!
Христос помощник мне. Уйди!..
Не в силах глаз я оторвать
От красоты твоей…
О женщина… О, женщина–вершина
Восторга перед чудом красоты…
Дай мне тобою любоваться… Боже!
И это грех, и это преступленье,
И это слабость! И к тебе, краса,
Не прикоснусь я, нет… Скорей умру я.
Фолетта.
Не хочешь ты меня, не хочешь ты?
Забудь же хоть на миг свой долг унылый…
Забудься же, забудься же на миг.
О, сколько счастья, сколько наслажденья
Тебе я дам! Скорей ко мне, ко мне!..
Голоса.
Носятся в воздухе чудные сны,
Вьются и шепчутся в волнах луны.
Сладкою дрёмой ласкающих чар
Бурных страстей зачарован пожар…
Море любви, примеривши, дрожит,
Искрится, грезит, блестит.
О, ночь!
Счастлив, кто ночью в волшебной тиши
Может упиться блаженством души.
Ночь для объятий создала чертог,
Кто теперь любит, тот любит, как Бог…
Счастье огромно, бездонно, полно —
Счастьем всё небо пьяно.
О, ночь!
Фолетта.
Не хочешь ты? Не хочешь ты меня?
(Подходит).
О, дай обнять тебя, о, дай прижаться
К твоей груди моею страстной грудью!
Гляди в мои глаза, в твоих глазах
Я вижу страсть… Победа! Мой ты, мой.
Мануэль.
Нет, я не твой! К тебе я не стремлюсь!
И лучше смерть, чем быть с тобой! Исчезни!
Тебя я не хочу! Прочь! Прочь! Нужна ты
Всем существом мне, но не стану брать.
Во мне есть голос мощный, голос духа,
Я с ним не буду слабым никогда,
Не стану я рабом греха любви.
Ах, даже этою ценой огромной
Падения ты не оплатишь мне!..
(Помолчав, другим голосом).
Ах, лучше смерть, чем от тебя, Фолетта,
Мне отказаться, но ужасней смерти
Унизиться…
(Вновь обычным голосом).
Ах, обещанье дал
Я матери, меня вскормившей, церкви
Дал обещание, и я пребуду твёрд.
Не мучь меня, уйди, пощады дай мне.
Меня убьёшь ты это красотой,
Но воли ты во мне не сокрушишь.
Фолетта.
Плывите волною цветов, ароматы,
Тяжёлой плывите волною.
Пусть негою вашей пьянящих объятий
Узнает он счастье со мною.
Голос ароматов.
В воздухе сонном и еле дрожащем,
В голосе скрипок, звеняще, молящем,
Сладкой волною мы ширимся вольно,
Пахнем пленительно, душно и больно.
Голову кружим и мысль побеждаем,
Сердце желание переплетаем.
Мы, ароматы весны благовонной,
Льёмся рекою тяжёлой и сонной,
Мы для любовного счастья нужны,
Сердце отравим, с безумьем дружны.
Мануэль.
О, мысли борются… И я в огне…
О Боже!..
Фолетта
(обнимая его)
Да, ты мой! Ты мой!
Ты мой, и я твоя!
Мануэль.
(встаёт)
О Боже, ты,
Кто на престоле средь миров сияет,
И ты, кто в нашей злой земной юдоли
Страданьем искупил своих рабов,
О кроткий Бог, о Бог могучий!
В скорбях моих взываю я, —
Развей вокруг ты мрак могильный!
Спаси меня, спаси меня!
О, дай мне руку,
Благословляющую нас.
Ты видишь сердца злую муку
И кровь, бегущую из глаз.
(Шепчет).
«Не вводи нас во искушение. О, не вводи нас во искушение, не вводи во искушение и избавь от лукавого».
Хор мощных голосов.
Творец создал свои создания,
Что б вечно возрождались вновь,
И вот законом мироздания
Поставил он любовь! Любовь…
В вечном волнении
Смерть и рождение,
Цепь бесконечна,
Целостна, вечна
И над вселенной
Луч неизменный
Страсти, любви.
Дети природы
Счастье находят
И Воскресении,
В тайне рождения!
Сгинет бесследно
Только аскет.
Страсти порывы —
Божьи призывы,
И в наслажденье
Благословенье!!!
В творческом деле
Божии цели,
Божий закон!!!
Среди рыданий
Бедных созданий
Смерть на ступени
Бросила тени…
Но золотая
Лестница рая
Всё же блестит!..
Выше стремись,
Крепче трудись, —
Будет бессилен
Холод могильный,
В новом расцвете
Выступят дети
Силы любви!!!
Мануэль.
Все силы ты подняла на меня,
Волшебная и царственная ночь…
И силы все собрав, тебе отвечу:
«Прочь, счастие моё! О счастье, прочь»!
Фолетта.
Ты пожалеешь!..
Мануэль.
Не боюсь страданий!
Померкни, чудный миг! Во тьме пойду…
И двинусь я дорогою тяжёлой —
Во тьме, во тьме, один, всегда один.
Молчание. Сияние месяца гаснет. Звуки замолкают. В открытое окно смотрит день. Уриэль куда–то пропал. Хриплые звуки органа смешиваются с рыданиями Мануэля.
Сцена 3–тья
У тихих болот в зелёных дебрях леса.
Сильван и его дети: блуждающий огонь, сильфиды и гномы.
Сильван
(прислонив руку к глазам)
… Постойте–ка! Что вижу?
Да к нам идёт Фолетта!
Диаманта.
Где Фолетта?
О нет, отец!!! Ты принял за сестру,
Должно быть, вероятнее, ошибкой
Вот ту фигуру, что идёт так тихо,
По–человечески задумчиво? О нет,
Какая–то девица заблудилась,
Мечтая о любви. Ведь так у них
Зовётся состояние, в котором
Они не видят и не слышат, странно
Глядят перед собою взором диким
И поддаются нашим тихим песням.
Сильфидочка, внучка Сильвана.
Конечно, да! Конечно, это тётя!
Все бегут к ней навстречу.
Фолетта, милая… Да что с тобой?
Смотри–ка, дед, что сделалось вдруг с нею.
Фолетта, не людские ль злые чары
Тебя опутали?
Сильван.
Дитя моё, дитя!
Ты так печальна? Или неудача
Тебя постигла? Устоял монах?
Диаманта.
Садись скорее к нам, скажи скорее,
Что там случилось, я б хотела знать,
Как дело ты вела… Ведь я постарше
И думаю, что хилого монаха
Не так уж трудно было приручить…
Но ты моих советов не хотела…
Сильван.
Что ж ты молчишь? И на твоём лице
Я вижу нечто странное. Не знаю,
Что это. Это то же выраженье,
Какое часто видел у людей я,
Когда они «страдают», но не знаю,
Должно быть, это всё–таки не то, —
От этих их страданий мне у меня
На сердце тяжесть не ложилась.
Сильфидочка.
Странно,
Как изменилась милая Фолетта.
Нет, к людям, дедушка, ходить не стану.
Здесь лучше мне с стрекозами носиться
И песням ласковым учить дроздов.
Сильван.
Итак, Фолетта, неудача?.. Скверно!
Рассчитывал я очень на тебя,
Но ты оправься, голову не вешай.
Эй, детки, ну–ка, спойте что–нибудь!
Гномы
(начинают плясать и напевать хриплым шёпотом)
По лесам пронёсся шёпот,
Лёгкий топот.
Замелькали меж травою
Над землёю
Странных теней хороводы.
Плещут воды.
Над водой и над корнями
Мы рядами
С тихой песнею несёмся,
Тихо вьёмся.
Вверх подняться нету сил —
Гном бескрыл.
Но хотя он крошка,
Пляшет много.
Лихо пляшет с злой улыбкой,
Голос хлипкий!..
Напевает он над кладом
Странным ладом.
Шёпот леса порождает
Страх, пугает.
На ветвях Сильфида, сидя,
Гномов видя,
Захохочет вдруг порою!
Гномы взвоют!
Смех её подхватит эхо.
Новым смехом
Гномы взвизгнут, смеху рады,
Как награде.
Звуки стонут отовсюду,
Лес разбудят.
И шепнёт, крестясь, прохожий:
«Боже, Боже»!
Всё затихнет, гномы встали, —
Мы устали.
По горам идём на ужин.
Он нам нужен.
Гном покушать любит плотно
Беззаботно.
Любит спать и, если спит,
Он храпит!
Сильван.
Не улыбнёшься ты забавной пляске…
Диаманта.
Да что с тобой? Не так, бывало, я
С охоты возвращалась. Я любила
В десятках превращений бедным людям
Кружить их головы больные. Помню:
При Луне от сладкой дрёмы
Я проснулась в камышах,
Я проснулась, потянулась
В сине–дымчатых парах.
Потянулась и поднялась
Над спокойною водой,
Огонёк мой вспыхнул тихо
Диадемой надо мной.
Сладко жить, в груди истома,
И шалить хотелось мне.
Щекотал лучом игривым
Грудь мне месяц в тишине.
Я прислушалась и топот
Услыхала я вдали.
Это ехал бледный рыцарь,
Утомлённый, весь в пыли…
Ехал он на бой кровавый,
Из последних сил спешил,
Королеве среди бедствий
Рыцарь бледный нужен был.
И, прозрачной тенью рея,
Вид её я приняла,
И внезапно за уздечку
Я коня его взяла…
Захрапевши, конь усталый
Стал, как вкопанный, под ним,
И свой взор со страхом смерти
Он вперяет, недвижим.
Я шепчу ему невнятно:
«Ах, зачем ты опоздал?
Моё тело! Труп холодный
Пред тобой, мой друг, предстал.
Ах, мой рыцарь, поздно, поздно,
Торопиться нет причин, —
Лучше здесь, в тиши дубравы,
Проведём мы час один…
Я должна лететь, мой рыцарь.
Бедный рыцарь, ждут меня.
Час один со мной останься
До мерцающего дня.
Я тебя душой любила.
Ах, зачем ты опоздал!
Я мертва, и дух мой бледный
Пред тобой теперь предстал»!
И тогда из глаз прекрасных
Слёзы хлынули на грудь,
На коня он наклонился
И промолвил: «Кончен путь»!
И прозрачною рукою
Стан его я обняла,
Над туманною рекою
В глубь трясины повела.
Я шептала грустно–грустно,
И сквозь слёзы он смотрел,
И сквозь слезы улыбался —
Бледен, тих, задумчив, смел.
«Я с тобой умру, — сказал он, —
И с зарёй мы полетим,
Дружной парой лёгких теней,
Тех теней, что словно дым»!
В эту ночь мой рыцарь умер,
Захлебнувшийся в воде.
А душа? Души не стало…
Нет души его нигде!..
Всё обман, ведь люди смертны.
Как смеялась я потом,
Как смеялись мы с Луною
И с болотным камышом!!!..
Сильфидочка.
Посмотри, из глаз печальных,
Как росинки, капли льются,
И от капелек кристальных
Все цветы и травы гнутся.
Посмотри: как будто ядом
Жгут их капли, наши розы
Увядают. Ах, не надо!
Что же это?
Фолетта.
Это слёзы!
Сильфидочка.
Голос твой дрожит так странно,
В нём я слышу трепетанье.
И глаза глядят туманно,
Возле губ твоих мельканье,
Не улыбка, нет, не знаю,
Нет веселья в твоём взоре,
Я смотрю… И я скучаю…
Что всё это?
Фолетта.
Это горе!
Сильфидочка.
Отчего ты вдруг зарделась,
Отчего уста раскрылись,
Грудь, волнуясь, разгорелась,
Слёзы вновь из глаз полились?
Отчего, Фолетта, стала
Ты такой прекрасной вновь…
Но грустить не перестала…
Что всё это?
Фолетта.
Ах, любовь!
Сильфидочка.
Слёзы, горе и любовь!
Слёзы, горе и любовь…
Но любовь всегда отрада, —
Мне сказали, что она
Наша лучшая награда,
Жизни высшая цена…
Слёзы, горе… Отчего же
В ней слились они в одно…
Я не знаю, или ложью
Было всё здесь сплетено…
Я любовь уже видала.
Сколько смелых песен там,
Сколько ласк, и как сияла
Ночь разубранная нам…
Дышит счастьем, зноем лета,
Хорошо… Сказали мне:
«Скоро будешь, как Фолетта,
Целоваться при Луне».
А теперь! Мне скучно, больно,
Я не знаю, что со мной,
И глаза мои невольно
Покрываются слезой…
Скоро всякий здесь заплачет…
Как шумит зелёный лес!..
Говорит: «Что это значит?
Тучи бродят сред небес»…
А любовь ли, тётя, это?
Нет, не верю… Нет, скажи.
Фолетта.
Да, любовь, но без ответа…
И любовь… Любовь души…
Что можете вы знать о горестной любви,
О той любви, которой нет ответа,
О той любви, которая всей силой
В себя впивается и ранит грудь свою,
В крови, в слезах всегда изнемогая,
Всё стонет, стонет бедная любовь…
Печальная мучительница сердца
И мученица сердца моего,
Любовь моя, что делать мне с тобою?
Я так тебя люблю, о горькая любовь,
Лишь с той поры, когда стальные когти
Вонзил с сладкой болью в душу ты,
Узнала я, что значит жить, и жутко,
Так жутко стало мне… И вижу я:
Смерть глянула огромными глазами,
Мир так широк и так бездонен,
А счастья много, жгучего, такого,
Что глубже самой жизни… Недоступно,
Ах, недоступно это счастье… Он!
Он! Со своими страстными глазами,
С устами, искажёнными страданьем,
С глубокою морщиной на челе…
Мой нежный, страстный, сильный!
Люблю его, люблю его с тоской…
Что можете вы знать о горестной любви,
О той любви, которой нет ответа?
Сильван.
Тише, дочка, что ты, право, —
Прислонись на грудь мою.
Я под мирный шум дубравы
Песенку тебе спою…
Вижу я, что сердце ядом
Переполнилось твоё.
Успокоить дочку надо,
Что б она забыла всё.
Спи, моя дочурка, на моей груди,
Зашуми, дубрава, зашепчи вокруг,
Резким звуком дочку мне не разбуди,
Ласково склоняйся, мой зелёный друг.
Мы с тобой спокойны, равны мы всегда,
Притупляем жало страсти и скорбей,
Смотрим равнодушно, как плывут года,
И здоровьем мощным веем на людей.
Не рыдай, Фолетта, скоро
Успокоишься ты вновь
Среди нашего простора
Исцелится сердца кровь…
Мы изгоним все страданья,
Дочку милую мою
Усыпим своим шептанием
Бликов солнечных, мельканием…
Баюшки–баю!..
Поросли гиганты мохом,
Прочно впились в дёрн корнями
И качают с вечным вздохом,
Всё качают головами.
И в ветвях их, и под ними
Жизнь жужжит, кричит, щебечет,
И под сводами лесными
Ручеёк, смеясь, лепечет.
Всё, в симфонию сплетаясь,
Жизни шлёт хвалу свою.
Ей внимая, с ней сливаясь,
Спи, малютка, исцеляясь,
Баюшки–баю!..
Фолетта.
Нет, нет! Не жить мне здесь! Мне нет покоя!
Пойду к нему… Опять, опять к нему.
Убью в себе я гордость… Ох, убита,
Да, умерла во мне она… Пойду
К нему, что б умереть вблизи, быть может,
Он пожалеет. Может быть, поймёт…
Не искушать к нему я возвращаюсь,
А лишь сказать, что я его люблю…
Ах, знаю я, что он меня отвергнет!
Но знаю, что сумеет пожалеть,
Он с тихой лаской, лаской друга
Склонится надо мной, а я любя,
Его очами упивясь, руки
Его к груди прижав, замру, не буду
Ни думать, ни страдать… Что после будет?
К чему мне знать! Но надо быть
Мне у него.
Скажи, отец, мы смертны?
Сильван.
О Фолетта,
Иль не слыхала ты таинственный завет:
«О духи элементов, тот из вас,
Кто человеческое счастье предпочтёт
Природе, знает пусть, что час настанет,
И он, как человек, умрёт в страданьях»!..
Фолетта.
Как это хорошо… Увы, прощайте!
Прощай, мой лес, прощай,
Бессмертная природа!
Я ухожу за счастием людей.
Найду ль его, или одни невзгоды
Нить перервут моих печальных дней?!
О, всё равно! Мне надо наслажденья,
Которое я чую всей душой,
Мне счастья надо иль уничтоженья!
К чему мне ваш растительный покой?..
Ах, я предчувствую, что смерть идёт навстречу.
Ах, я предчувствую, любовь не для меня.
Но подвигу я подвигом отвечу, —
Да, он силён! И буду я сильна.
Чу! Слышите, вот колокол церковный
Запел вдали,
Запел печально и неровно
Про скорбь Земли.
Прощайте все, вот призывает
Далёкий звон…
И сердцу ясно возвещает
Все беды он.
О, счастья ведь не ждёт Фолетта,
Надежды нет!
Прошла весна, увяло лето,
Померк вдруг свет!
Но нет назад мне возвращенья.
Молю тебя,
Дай счастье иль уничтоженье,
Судьба, судьба!
Я слёз для вас не проливаю, —
Ах, дорожу слезами я,
Я для него их сохраняю.
Прощайте… Помните меня…
(Уходит).
Сильван.
Небо, хмурясь, потемнело,
Стонет лес, кругом уныло,
Всё поблекло, помертвело,
Пахнет смертью и могилой.
Падает занавес.
Сцена 4–вёртая, заключительная
В келье Мануэля.
Мануэль.
(сидит, склонившись над столом)
И вот я победил… Победой гордый,
Считай теперь ты раны и потери…
Я победил!.. Какой ценой?.. Но, впрочем,
Любовь ли эта женщина несла?
Тот призрак обольстительный, конечно,
Подослан адом был на искушенье…
Где здесь любовь? Но как она молила,
Объятия раскрывши для меня!..
Но всё равно… Перед виденьем чудным,
Как перед символом любви я твёрдо
Свой пост печальный отстоял. Конец…
Приди скорей, успокоенье, скоро
Отдамся весь я строгому труду.
(Встаёт).
Пролетела буря страсти,
Только пепел на душе…
Миг страданья, упоенья,
Ты прошёл… Теперь конец…
Это юность распрощалась,
Наступает та пора,
Когда зреет плод тяжёлый.
А цветы?.. Прошли они…
Как я спокоен… Слишком… Как покойник…
Да, половина я уж умерла!
Я — труженик, монах, я проповедник
Остался жив. Но он убил во мне
Меня, счастливца, юношу, супруга…
Что, если бы когда с небес
Раздался голос: «Мануэль, а где же
Твой брат? Где ж нежный Авель»? И монах,
Лицо наморщив и склонившись низко,
Ответит глухо: «Разве сторож я»?
«Но ты убил его? Не слышишь разве:
Кровь брата твоего вопит престолу»!..
Но, не!.. Преступник тот здесь, кто
Убил во мне того, кто мог…
(Задумывается).
Фолетта входит, она покрыта белым покрывалом, её походка усталая, она входит и робко останавливается у дверей.
Мануэль.
Вновь призрак!
Фолетта.
Опять… Опять к тебе…
Мануэль.
Фолетта, прочь!
К чему ты повторяешь искушенье?
Вновь хочешь повторить? Сильнее я,
Чем прежде… Уходи!
Фолетта.
Тебя люблю я…
Завет старинный духам смерть сулит,
Когда они полюбят так, как люди…
Быть может, скоро я умру… Хотела
Пред смертью видеть я тебя. Хотела
Сказать тебе, что ничего не нужно…
Ах, ничего не нужно больше мне,
Но только, что б ты знал, что ты, могучий,
Ты добрый, чудный, мной любим…
Что смерть мне? Что мне жизнь? Поблекло всё,
И всё прошло… Мне бытие не ценно.
Я так несчастна, так слаба… Не знаю,
Живу ль ещё или уже склонилась
К своей могиле. Ах, устала я.
Меня порывы страсти иссушили,
Отчаянье измучило меня,
Роптала гордость, молодость рыдала —
Разбила их всесильная любовь…
И пусто сердце, лишь одна царица
Владеет им… Нет, то не та любовь,
Которая доя сердца, словно фея
Весны, и всё цветами убирает,
А та, которая дружна со смертью,
Она сидит в багряном одеянье
С коварными и жадными очами
И манит смерть: «Здесь, здесь, подруга, здесь!
Я завладела сердцем, приходи же,
Начнём наш пир»… Прости, что плачу я…
Позволь мне здесь побыть. Быть может, руку
Ты дашь мне?
Мануэль.
О бедняжечка моя!
(Обнимает плачущую Фолетту).
Бедняжечка, голубка, как изранил
Тебя злой рок… О Боже, как печально…
Фолетта, милая сестра моя, мой друг,
Что все мои страданья пред твоими
Страданиями. Ты цветок, цветок
Благоуханный, неземной и нежный —
Ты расцвела для счастья одного…
Нет, нет, и если так, не надо,
Не надо, что б любила ты меня…
Фолетта.
Люблю, люблю, люблю тебя я!!!
Мануэль.
И я тебя люблю, Фолетта, надо
Страдать нам вместе… Будь сильна, как я…
О, верь мне, лишь ценою страшных,
Нечеловеческих усилий я храню
В себе сознанье своей силы,
Но не могу тебя любить, как хочешь…
Тогда б я презирал себя, и знай:
Я недостоин был бы твоей чудной,
Твоей прекрасной и святой любви.
Страдать мы будем, да, Фолетта,
И сил своих испытывать чрезмерно
Не станем мы… И ты уйдёшь… Иди!
Любовь тебе подскажет далее, мне же
Необходимо от тебя укрыться.
Как молния, промчусь–ка я по миру,
Скреплю сердца людей между собою,
Тогда погасну, и, поверь мне, дева,
Последний вздох мой будет: «О Фолетта»!
Фолетта.
Да, я уйду, но прежде хоть мгновенье
Я посижу у ног твоих, мой друг,
И ты, как прежде с Уриэлем, помнишь,
На голову мне руку положи,
И помолчим.
Мануэль.
И помолчим, мой ангел…
Фолетта.
Люблю тебя…
Мануэль.
И я тебя люблю.
Пауза. Фолетта рыдает.
Не плачь… О Боже, ты, как видишь
В глуби сердец, взгляни, как мы страдаем.
Подумать можно, что и не благой,
А злобный бог наш мир печальный создал.
Податься некуда… Свои оковы
Гораздо крепче диамантных пут.
Смотрите, люди, жертву мы приносим.
Быть может, вы не стоите того…
Быть может, ваше счастье слишком жалко,
Что б жертвовать ему любовью нашей…
Молчите же, благоговейте, люди,
Пред жертвой сильных душ.
Входит настоятель.
Настоятель
(войдя)
Кто здесь бормочет?
О, с женщиной… И так ты пал?
Блудница, вон! Мы розгами изгоним
Из нашего монастыря тебя!
А, Мануэль, в печальном подземелье
Ты будешь искупать свою вину,
И радуйся, приор коль не захочет
Тебя, негодного, из ордена изгнать…
О падший, слабый духом! Опозорил
Мой монастырь ты… Что ты ждёшь ещё,
Ты, мерзкая!.. Мне гадко здесь с тобою
Дышать…
Мануэль.
(громко)
Прочь, грешный человек!..
В святую, скорбную минуту с криком
Ворвался ты ко мне… В святую, слышишь!!!
Склонись пред нею и смиренно в дверь
Спеши потом… Или, клянусь я Богом,
Вулкан извергнется в груди моей. Тогда
Уж не унять вам бешеной стихии!..
Настоятель.
Ты не грози мне! Ты — монах, распутный.
Мануэль.
Да ведаешь ли ты, старик несчастный,
Что весь твой монастырь и весь твой орден —
Лишь жалкий муравейник перед Небом!
Как?! Думаете вы сковать меня?
Со мною думаете поступить вы
Так, как с рабом? Я силен духом,
И сила требовала у меня
Тяжёлого ярма, и я надел
Ярмо тяжёлое… Но я, как царь,
И под ярмом своим свободен. Вы же,
Людишки жалкие, посмели думать,
Что можете меня, меня заставить,
Как клячу водовоза, вам возить
Тяжёлые телеги? Слушай,
Иди ты к ордену, и так скажи ему:
«По глупости моей непроходимой
Верёвочками жалкими связал я
Царя… И думал, что Его смогу
Я в путах удержать… Нарушил грубо
Его служенье я, не понял я,
Что лишь как Царь свободный нам
Дарует Он себя! Он благодарен мне
За то, что чрез меня увидел Он,
К чему Его хотел принудить орден»!!!
Ах!
Приветствует теперь свободу Он.
Мануэль, Царь, Мануэль, так говорит:
«Хочу я
Свободы и любви, идя от вас»!
Внимай, безумец, погубивший связь
Меж мной и орденом… Фолетта, дай
Обнять тебя, моя любовь…
Теперь я чувствую, что я, не презирая
Себя и сил души не утишая,
Могу приветствовать крылатую свободу,
Приветствовать роскошную любовь»!!!
(Страстно обнимает Фолетту).
Удар грома. Келья обращается в сталактитовую пещеру, сверкающую рубиновым пламенем, красивые пышные розы покрывают пол и роскошное ложе, у подножия которого золотая курильница испускает волны ароматного дыма.
В глубине Белиал в виде фригийского царя, охотника в колпаке и с огромным луком.
Белиал.
О гордый человек, прими же поздравленье!
Ты счастие себе завоевал,
И восхищённый Белиал
Приветствует твоё освобожденье!
Какие наслажденья ждут тебя
В пленительных пещерах Афродиты.
Без удержу и без границ люби ты,
Любовь — твоя сладчайшая судьба!..
Раздаётся сильный звук арфы.
Аккордом пышным струны зазвенели.
Под музыку на ложе ты взойди.
С великой страстью для трепещущей груди
Мы отдаём Фолетту Мануэлю.
Хор.
Пусть обнимет мир забвенье.
И на крыльях поцелуя
Вечность в каждое мгновенье
Счастье в сердце льёт, ликуя.
Пусть вдвоём они, как боги,
Обнимаются беспечно…
Прочь, раздумье и тревоги!
Здесь всё мирно, здесь всё вечно.
Под аккорды струн влюблённых
Только ласки остаются,
И в движеньях полусонных
Огневой гирляндой вьются…
Нега, нега, шёпот страсти
И объятья, и лобзанья, —
О, любви могучей власти
Золотое обаянье…
Мануэль.
О милая Фолетта, посмотри–ка,
А? Не смешно ль тебе, мой друг.
Напрасны эти серенады… Что ты?
Ты думаешь, что я теперь, теперь,
Когда я ныне счастлив так безмерно,
Как крот, зароюсь в землю для любви?
Нет, нет, ошибся ты, коварный,
Теперь я так силён, о Боже, друг мой,
Какую силу неземную чую
В груди я… Ах, Фолетта, поцелуй
Меня скорее! Да, из этих уст
Черпать я буду не людскую силу…
Фолетта, мы пойдём с тобою в мир,
Что б проповедовать любовь и счастье —
Свободу, счастье и любовь! Теперь
Создам я братство, где смеяться будут
Над палкой–смертью и вратами ада…
«Союз счастливых»! Пусть же счастье наше
Свет счастья всюду порождает!
Где подвиг слишком непомерный, мука,
Которую я бы не перенёс?
Когда б вся жизнь в страданьях пробежала,
Я всё–таки скажу, что счастье было,
Любовь её с избытком искупает
Всё страшное, чем мир наш обладает!
Белиал.
Позор! Позор! Ко мне, ко мне, Фолетта!
Мануэль.
Фолетта! Посох мой, опора сил моих!
На счастье страшное я опираюсь
И страшен буду я своим врагам.
На счастье светлое я опираюсь.
Моим друзьям я буду яркий свет!
Белиал.
Проклятие! Скорей ко мне, Фолетта!
Фолетта.
(склоняясь)
На век с тобой
Я, мой герой…
О, выразить нет силы счастья,
Что мне переполняет грудь. О мир…
Как ты огромен, сладостен, прекрасен…
Прими в объятья нас… Роскошный мир!
(Припадает к Мануэлю).
Как я тебя люблю!
Мануэль.
Сбылись мечты!
Огромные и огненные крылья
Растут, растут… Как благодарен я,
Что я живу, люблю, свободен, сердце
Каким–то стоном радостным полно,
И этот стон, как звук трубы, хотел бы
Нестись над миром, счастье возвещая…
Фолетта, ты со мной? Моя, моя!
Фолетта.
Пойдём же жить, бороться, упиваться
Широкой жизнью и учить страдать,
Терпеть и умереть — всё вместе!
Налита чаша до краёв и ждёт.
В ней горькое и сладкое слилось всё.
Любовь её благословила нам…
Мануэль.
Жизнь чудная — блаженство и мученье!
Жизнь страстная, веселье и борьба,
Ты мне открылась после искушенья,
И у порога я приветствую тебя…
Фолетта, дай мне руку, ты со мною?
Фолетта.
Всегда с тобой дорогою одною.
Мануэль.
О люди, вам несём избыток счастья мы.
Берите нас, мы счастливы отдаться.
Я вышел из моей тюрьмы,
Что бы трудом, свободой наслаждаться!
Фолетта.
О, как я всех люблю!.. Тебя, мой милый!..
Мануэль.
Как крепнут от любви души могучей силы…
Окончен мой пролог, здесь новое начало,
Мою борьбу любовь собою увенчала.
Что дальше ждёт меня? Но мы судьбе в глаза
Глядим отважно, пусть, о, пусть гремит гроза!!!..
Занавес.
Конец.
1901 г.
