Предисловие [К книге А. Франса «На белом камне»]

Книга «На белом камне» является одним из самых тонких произведений А. Франса, где он дает почти всего себя, со своими взглядами на историю, на будущее человечества, со своими политическими суждениями, со своей философией.

Как известно, А. Франс был очень легким собеседником, его ничего не стоило заставить разговориться, и он охотно философствовал, порою даже не очень заботясь о своих собеседниках. Однако хорошо знавшие его люди свидетельствуют, что даже на такого рода беседах было довольно трудно четко отличить мысль самого Франса от мыслей, высказываемых им иронически–предположительно, как любопытный курьез. Мысль А. Франса очень диалектична, потому что очень тонка прежде всего. Он редко утверждает что–нибудь как абсолютную истину, он всегда делает оговорку, он всегда смягчает свое положение, он знает, что вещи являются иными с иных точек зрения и в иных ступенях своего развития. Даже монологи А. Франс расщепляет как бы на внутренние собеседования. Но, помимо этого, А. Франсу часто хочется дать наиболее яркое, хотя внутренне всегда немножко отравленное иронией, выражение мыслям своих противников… Вот почему во многих сочинениях А. Франса мы имеем диалектическую форму почти платоновского образца.

А. Франс сам надевает несколько масок. Разные действующие лица выражают все его же идеи, несколько приспособленные к их специальности или к характеристике, которую угодно было дать А. Франсу тому или другому персонажу. Другие резко отличаются от мнений А. Франса — это спорщики и противники.

В его книге «На белом камне» противников нет, хотя довольно значительный оттенок мыслей отделяет собеседников друг от друга, но, в сущности говоря, это одинаковые, рядовые, гуманные, чуткие и широко образованные люди. Это лучшие представители буржуазии или экономически на уровне буржуазии держащейся интеллигенции конца XIX века. А. Франс, вероятно, не мало встречал таких людей и считал их своими собратьями, спутниками. Конечно, они составляли меньшинство среди зажиточной интеллигенции, но меньшинство, по тому времени очень влиятельное.

А. Франс был, безусловно, первым из таких интеллигентов, не только по силе своего таланта, но и по проницательности своих воззрений, по радикализму их. Изящные беседы на Форуме и в ресторанчике неподалеку от него, наполнившие томик «На белом камне», необыкновенно богаты мыслями. Мы видим, в какой огромной мере верит А. Франс в конец буржуазного мира, в наступление новой, лучшей эры. Нетрудно заметить, что наступление этой эры он считает возможным лишь после долгого периода сильных потрясений. Однако социалистическая вера А. Франса не доминирует над его миросозерцанием, каким мы его видим в этой книге; различные фазы развития человеческой истории — это только эпизоды, правда, очень важные для нас, для всего мирового круговращения. А. Франс в беседе друзей создает фон, фон могучей природы, без конца дающей нам и новые побеги и выбрасывающей новые и новые красочные плетения своей неугомонной ткани. Жизнь и смерть чередуются для индивидуумов, культур, природы и для самих миров. Вряд ли можно сказать, чтобы А. Франс находил всю эту Майю ¹ счастливой для людей, — наоборот, ясно, что одним из худших кусков великой ткани является как раз история человечества, вся испещренная несправедливостями и преступлениями, вся дышащая обидой и горем.

И тем не менее А. Франс как бы признает некоторую возможность создания на почве братского уважения друг к другу, мудрого самоограничения и умения со вкусом пользоваться всеми сторонами быта, не только индивидуально для себя, но и гораздо шире, как целую полосу культуры, жизнь сносную и даже радостную. Из Франса вычитываешь как будто такую максиму: «Природа вовсе не создана для человеческого счастья, и человек совершенно не умеет его строить. Но если бы люди были действительно умнее, то все же на лоне природы можно было бы построить мимолетную и, может быть, несколько грустную, но тем не менее высокосодержательную и, в общем, счастливую жизнь».

Издевательство над человеческой глупостью, полускрытый вздох над человеческим горем, констатирование великолепного равнодушия природы, надежда на лучшее будущее — вот основной мотив той прелестной симфонии, которая называется «На белом камне».

В частности, отмечу чрезвычайно тонкое построение вообще необыкновенно тонкого по своей правдивости рассказа «Галлион». Грубоватому читателю на первый взгляд покажется, что внутренняя идея этого рассказа заключается в том, что вот–де образованный римлянин проморгал источник такого колоссального общественного движения, как христианство. Между тем идеи А. Франса как раз противоположны. Он становится на точку зрения Галлиона. Конечно, он не может отрицать факта и не может не признать, что христианство фактически разлилось широко по человеческой истории, но за кем подлинное будущее? Кто победил даже в настоящем — вера Павла или вера Галлиона? В том–то и заключается тончайший аромат рассказа и следующей за этим беседы, что А. Франс с глубокой уверенностью утверждает, что, в сущности говоря, светский скептицизм Галлиона в отношении христианства и вера в то, что Геркулес — труд и справедливость должны воцариться в мире, на самом деле оказались правыми, и после нескольких веков христианского тупоумия человечество все же пришло к науке, к гуманности, к идее справедливости как основным руководителям своим в деле правильного устройства жизни.

Конечно, Галлион, взятый необыкновенно правдиво, со всеми своими сановническими предрассудками, все же несравненно ближе современному передовому европейцу, в том числе и коммунисту, чем Павел. Вообще все романы и рассказы, посвященные прямо или косвенно христианству, представляют собою у А. Франса глубоко антихристианские книги. Его подлинное мнение о христианстве наиболее ярко выражено в словах его, которые приводит один из его биографов, Бруссон: «Некая дама, смотря на гравюру, изображающую Колизей, спрашивает А. Франса: «Тут христиан отдавали зверям, мосье?» А. Франс: «Да, мадам, тут и в других местах. Только их мало отдавали зверям». Дама: «Что вы говорите, мосье, вы так кровожадны?» А. Франс: «Кровожаден, кровожаден. Присмотритесь к этой гравюре, мадам, там справа видите пролом?» Дама: «Да, вижу, точно отгрызли пирог». А. Франс: «Кто надгрыз пирог Диоклетиана? Кто поступал с Колизеем еще более жестоко, чем самый жестокий из старцев, то есть Хронос? Христиане, мадам, христиане. Сколько церквей, часовен, кардинальских дворцов построено было при помощи камней, вырванных из стен несчастного цирка. Если бы бросить львам на съеденье всю эту банду целиком, памятник уцелел бы, а главное — уцелели бы наши души, и детство наше не было бы омрачено сумасбродствами самого скучного из богов».²

К диалогам и рассказам книги «На белом камне» прибавлено еще несколько повестей исторического характера.³ Они все проникнуты той же иронией историка, вскрывающего истинную сущность вещей. А. Франс любит при этом преподносить их не прямо от себя, а через несколько преломленное Французской революцией познание, в своем зарождении преломленное в сознание нескольких характерных типов. Мировая обстановка, в которой зарождалась легенда о Христе, взята сквозь очаровательную брюзгливую болтовню Пилата, и рассказ о древней святой с изящной иронией изложен так, как будто написан рукою верующего хроникера.⁴

Сквозь эти разноцветные стекла видно именно то, что хочет показать А. Франс, видна его переоценка ценностей, бессмыслица и малозначительность событий, которые вульгарно считают значительными и мудрыми, ошибочность суждений современников или ошибочность наших суждений, отвратительное изуверство, перед которым, однако, преклонялись, как перед высшими человеческими достижениями, и так далее, и так далее.

Мудрая книга, в которой все время дрожит ироническая усмешка. Иногда эта усмешка становится грустной, иногда злой, часто, однако, и доброй. Да, эта книга написана мастером — мэтром, учителем, у которого многому можно поучиться, далеко не в смысле стиля только, но и это не последний из уроков.