Когда дело идет о таком сложнейшем явлении, как религия — определение становится вещью довольно условной. Определение, которое охватывало бы все стороны столь разнообразного и изменчивого потока чувств, мыслей и деяний, само было бы сложно. Мы можем требовать от него лишь выделения наиболее существенного, характерного в религии. А тут в сущности царит почти произвол. Вмешивается та цель, ради которой ищут определения, и подчеркивает соответственно то или иное. Просветитель, борющийся с вредными формами религии, ставшей реакционной силой, охотно делает существенным признаком религий именно то в ней, вред или дряхлость чего может быть легко доказана. Он часто хватается за внешние признаки религии, за её мифологию, догмы, их объявляет душою всякой религии, доказывает их противоречие науке и прогрессу и приговаривает «религию вообще» к неминуемой смерти.
Человек с большим чутьем исторической преемственности, мыслящий и чувствующий менее рационалистически, более склоняется к мысли, что сущность религии может и должна пережить её формы. Ему кажется странным и невероятным, чтобы целая область духа отмерла, чтобы тот строй чувств и мыслей, который служил осью психической жизни наций, разрушился бесследно. Он ищет за формами религии те потребности, которые порождали ее, и спрашивает себя — удовлетворены ли эти потребности, или люди отказались от них, осудили их, и они атрофировались? А если нет, то как удовлетворяются они теперь? И то, что удовлетворяет их, — не имеет ли глубоких аналогий со старыми формами религии, несмотря на коренную разницу, именно со стороны формы? Такому исследователю захочется уловить в своем определении религии те черты её, которые составляют самую глубину её духа, именно отношения её к основным потребностям, основным запросам человека. Конечно при этом возникает вопрос: пусть новая система, удовлетворяющая тем же запросам, постольку и связана с религией, но можно ли сохранить за ней старое название, когда признается коренное формальное отличие? Пантеизм, конечно, еще религия, но можно ли назвать религией ну хоть религию человечества, о которой мечтал позитивист Конт?
Я скажу, что и тут все сводится к тому, на чем стоит для нас ударение — на форме, на том, как отвечала религия, или на том, чему она отвечала.
Но мало того. И среди сторонников я, бы сказал, биопсихологического определения религии (в отличие от рационалистического), возможно коренное разногласие. Ибо на вопрос: «каким коренным запросам духа человеческого отвечала религия?» — могут быть даны различные ответы. Для одних, более близких к рационализму, эти запросы сводятся к стремлению проникнуть в «тайны мира». Они поэтому будут считать за продолжение, за новую фазу религии всякую метафизику, а метафизику провозгласят неумирающей. Другие, более близкие к экономизму, волюнтаризму, биологизму — увидят сущность этих запросов в проблемах счастья, справедливости, совершенства, мощи, бессмертия, и за новую фазу религии они будут считать, новый, глубоко реалистический и энтузиастический идеализм.
Все эти разногласия станут нам яснее, если мы сделаем хотя бы беглую экскурсию в область социалдемократической литературы по этому вопросу, отнюдь не претендующую на полноту обзора.
