Значение совпартшкол и их место в системе народного образования. (Речь на съезде совпартшкол)

Товарищи, на первом съезде совпартшкол мне не пришлось принимать участия совершенно и поэтому мне хотелось бы сегодня высказать несколько основных идей, которые руководящие лица Наркомпроса вкладывают в свое отношение к совпартшколам.

Я хотел бы высказаться по поводу места, которое совпартшколы занимают в общей системе народного просвещения. Поэтому моя сегодняшняя вступительная речь не будет сводиться к простому приветствию от Наркомпроса; я попрошу несколько расширенного вашего внимания. Надеюсь, что затрата этого времени не окажется совершенно бесполезной при дальнейшей работе.

Само собой разумеется, товарищи, было бы совершенно смешно говорить об общей важности задач просвещения. Можно только подчеркнуть ту особенность нашей страны, которая с необычайной силой выдвигает на первый план задачи просвещения, а именно, что Россия в социально–политическом отношении занимает первое место в мире. Она сделалась фактически авангардом в продвижении в коммунистическое будущее. И мы все знаем, что ни энтузиазм, ни революционная самоотверженность, ни какая–либо конъюнктура политического характера не позволит нам удержать это место авангарда и выполнить без срама для себя и без ущерба для мировой задачи возлагаемые им обязанности. Мы знаем прекрасно, что прочной базой действительно успешного продвижения к коммунизму является достаточное развитие капиталистической культуры в данной стране. Мы прекрасно понимаем, что капиталистическая некультурная страна не может в течение долгого времени играть роль застрельщика в общем продвижении и что если бы вовремя западно–европейский пролетариат, растущий III Интернационал во всем его объёме, не пришел бы в нам на выручку, то, вследствие всех исторических законов, в силе которых мы не сомневаемся, последовало бы полнейшее поражение. Совершенно прав товарищ Троцкий, когда он говорит, что как только социальная революция перекинется в те или другие страны Запада, то к пролетариату этих стран перейдет положение гегемона и колонновожатого мировой революции.

Но если непосредственная экономическая действительность, непосредственная высота экономического развитая есть объективная база для прочного развития коммунизма или переходных к коммунизму общественных форм, то надо сказать, что все–таки огромное значение рядом с этим имеет и общая культурность. Она обыкновенно идет параллельно с развитием капитализма, и поэтому в нашей капиталистически отсталой России она выражается также и в крайней культурной отсталости нашей. Товарищ Ленин чуть ли не в каждой ответственной речи подчеркивает эту крайнюю некультурность нашего крестьянства, очень значительную некультурность нашего пролетариата и даже достаточную–таки некультурность самой партии коммунистов.

Мы не подготовлены к той гигантской задаче, хозяйственной и политической, которую мы должны разрешить. Если мы, пользуясь тем, что завоевали полную и подлинную политическую свободу, хотим в кратчайший срок, на локомотиве, которым является, по слову Маркса, революция, догнать соседа, сжечь несколько этапов культуры, развернуться, чтобы почувствовать нормальную базу под своими ногами, то мы должны усиленно заботиться о техническом и общем образовании народных масс. Решение этой задачи является абсолютно необходимым. Никакими другими способами, кроме народного образования, вести основательную борьбу больше нельзя. Подготовить всякого рода специалистов, администраторов, руководителей и технический персонал никакими другими способами, кроме развития просвещения, мы не можем. Наша политическая задача в мировом масштабе может быть развертываема нами также только в том случае, если мы будем опираться на соответствующе подготовленные массы. С этой точки зрения мы могли бы сказать: да, перед нами стоит почти безнадежная задача — подвести прочный фундамент, начиная с просвещения, под нашу отсталость. Конечно, мы не из тех людей, которые отчаиваются, и делаем все зависящее от нас до сверхчеловеческих мер для того, чтобы эту задачу разрешить. Я считаю, эта задача трудная, но не неисполнимая. Дело в том, что наша партия представляет единственное в своем роде человеческое объединение, совершенно небывалое в истории. Другого подобного человеческого коллектива мы в истории не знаем. Каким образом оно сложилось? Ее основное ядро, вокруг которого группируется нынешняя РКП, создалось при самом благоприятном для ее крепости условии, т.–е. при самом неблагоприятном быте ее членов. Она развивалась, как подпольная партия, в которую могли вступать люди только совершенно самоотверженные, отвергающие всякий личный расчет, готовые во всякое время положить жизнь свою за определенные идеи, только такие люди могли в царский период вступать в партию, и из этих людей и подобралась наша партия.

Характерной чертой нелегальной партии является то, что она с самого начала состояла из людей, не мечтавших о карьере. Но при этом к сознательным марксистам примыкала под знаком научного социализма та часть интеллигенции и самого рабочего класса, которая неспособна была к научному объективному подходу к событиям, требовавшемуся марксизмом, и, с другой стороны, если марксизм мог привлечь к себе очень большое количество интеллигенции, которая осознала, что для продвижения в политической борьбе к политической власти необходимо опереться на рабочей класс, которая осознала важность капитализма в общем развитии России, то подобные элементы, полу–марксистские, опять–таки не могли примыкать к РКП на том основании, что им недоставало революционной энергии, они уходили в теоретическую работу или марксистский фатализм, становились меньшевиками. Мы имели совершенно особый подбор людей отважных, людей активных и развернувших свой природный ум при свете марксизма. В течение десятилетий находясь в подполье, стремясь постоянно охватить из него массы, партия выросла в такое единство, что сделалась как бы истинной аристократией того народа, который ее выдвинул в эти годы, и параллельного явления мы нигде не находим. Какие другие крупные революционные партии в истории человечества мы встречаем? Либо эти партии создались в разгар революции, как величайшие наши предшественники якобинцы великой французской революции: никаких корней в прошлом, никаких заранее обдуманных планов, ни теоретической, ни практической подготовки; или это легальные партии, которые существовали десятки лет и получили политическую и теоретическую подготовку, но в такой атмосфере постоянных компромиссов, парламентщины, свободной журналистики, которые понизили их революционный объем. Особенность РКП в том, что она в течение 25 лет постоянно проверяла каждого своего сочлена, выдвигала их на определенные посты, смотрела, как он выполняет работу, заменяла другим человеком, если он был непригоден. Это позволило ей составить такие штаты партийно–проверенных товарищей, которые дали нам совершенно опять–таки ни с чем несравнимый государственный штаб, и выразилось все это в конце–концов в колоссальном авторитете руководящего вождя этой партии, Вл. Ильича Ленина, которого колоссальная научная подготовка, тактические дарования и огромный вес в глазах партии не мог бы создаться в один день, для этого нужна была долголетняя подготовка нелегальной рабочей партии, которую мы проделали в течение почти ¼ века. Затем, когда мы победили, когда началась нынешняя великая революция, то все железное, энергичное, все разумное устремилось в РКП. Мы изо всей страны стали выжимать все лучшее, не только из рабочего класса, но даже далеко за его пределами из крестьянства и интеллигентской бедноты. Несмотря на то, что мы в течение всех этих 5–ти слишком лет живем в положения чрезвычайно стесненном, победа была одержана. Тут только могла явиться приманка для людей, шедших к нам не только из идейных и революционных соображений. Вот почему мы производили безжалостную и энергичную чистку нашей партии, но останавливаясь перед ошибками и тяжелыми осложнениями, и партия смогла таким образом действительно широко захватить в свои ряды активные элементы и выбрасывать из партии все то, что могло ее разжижать. Вот эти особенности нашей партии — ее исключительная научность, выдержанность, дисциплинированность — заставляют думать, что многое, что было недостижимо и что, казалось бы, является недостижимым при тех условиях, в которых мы сейчас живем, для нее окажется по плечу, и вот с этой обнадеживающей мыслью о том, что силы РКП громадны и что многие намеченные задачи могут быть выполнены, я хочу перейти теперь к некоторым соображениям более детального характера.

Наша партия, как марксистская, естественным образом не может вести свою пропаганду не научно. Пропаганду партия ведет, как таковая, т.–е. как группа лиц, стремящихся к власти и проведению определенной программы путем привлечения членов в свою среду и распространения сочувствия вокруг себя. Поскольку дыхание партии является именно пропагандой, эта пропаганда, поскольку мы обращаемся к русскому мало–культурному пролетариату и еще менее культурному крестьянству, не может не сопровождаться значительной научно–просветительной работой. Для нас политическая пропаганда нашей партии никоим образом не отделима от общего поднятия культуры всей страны. И, с другой стороны, если мы поставим вопрос, как его дальше поставил Наркомпрос, не партия, а именно Наркомпрос, которому поручена, как советскому органу, забота об общем народном образовании, то мы должны сказать, что Наркомпрос сам не может разрешить ее без распространения марксизма. Марксизм — это необходимый элемент народного образования, он не только важен, но абсолютно необходим. Мы не можем себе представить, как это можно заниматься народным образованием без того, чтобы не вкладывать марксистского воззрения в голову каждого, кто должен сделаться сознательным гражданином РСФСР.

Здесь имеется совпадение задач, и наша совпартшкола, если бы на минуту стали рассматривать ее только как партийную школу, поставляющую членов партии, тем не менее не может быть не заинтересована в общем научном образовании; с другой стороны, Наркомпрос не может обойтись без этих школ.

Вообще говоря, Россия представляет собой громадный пустырь не только в смысле недостаточной обработанности, в смысле недостаточного подхода к лежащим в ее недрах богатствам, в смысле отсутствия путей сообщения и т. п., но и в смысле использования внутренних сил самого населения. Все это не организовано ни в отдельной личности, ни в коллективе. Все это подлежит реорганизации, напряженнейшей, огромнейшей реорганизации; и, конечно, реорганизовать можно только на основе весьма точного знания. Но что такое представляет коммунистический работник, который не знает России, у которого нет конкретных знаний? Я не хочу сказать, что марксист должен стремиться к универсализму, к тому, чтобы быть мастером на все руки, и с этой точки зрения подготовить себя во всероссийском или всемирном масштабе. Наоборот, совпартшколы вовсе не должны подготовлять человека, который способен сделать все, что ему прикажут: акушерское дело или добывание угля. Но, конечно, и не такого человека, который с молодых ногтей приспособлен к одному какому–то делу, нет, он должен получить такой марксистский фундамент, который вооружит его марксистским методом и сделает его как раз способным в кратчайший срок примкнуть к какой–либо специальности. Нам нужно, чтобы был построен первый этаж, на котором второй этаж — специалистов — легко можно было бы возвести, и если нужно переменить специальность, то чтобы и тут человек нашелся. Тут нужно провести ту идею, которую мы проводим в трудовых школах, т.–е. политехническую. Это вовсе не верхоглядство и ее многознайство. Но это не односторонняя техника, это тот основной фундамент, который можно повернуть куда угодно. Но не потому, что он абстрактен, а потому, что в нем заложено то конкретное содержание, которое необходимо, как предпосылка, для революционной практической деятельности. И отсюда вытекает та же самая чрезвычайная необходимость в своеобразных нормах: не хватать через край, прорабатывать наиболее напряженно некоторое ограниченное основное конкретное научное содержание. Можно сказать, что нам надо во что бы то ни стало в громадной степени практически приблизить марксистские методы преподавания к конкретным государственным задачам. И нам нужно омарксистить всю Россию до последнего предела.

Смешны толки, которые появляются и в партии, о том, что партия, как таковая, должна заниматься своей партийной пропагандой, вербовкой членов, устройством своей собственной организации и только. Что собственно наша партия в настоящее время имеет своей целью, которая определяет 999 тысячных ее существа? Укрепление ее власти в России и использование этой власти в наиболее максимальном приближении к конечной цели. С этой точки зрения мы можем сказать, что вся партия целиком должна уйти в советскую работу. Партийные работники в узком смысле должны подготовлять людей, лозунги, которые применялись бы ко всему рабочему классу, к крестьянству России, ко всему нашему хозяйству вообще, а через них к задачам мировой революции. Конструирование партии, ее рост и укрепление есть государственная задача — всероссийская и всемирная, и всякая работа на пользу РСФСР, какую бы часть ее мы ни брали, как бы далеко ни отошли от специфически партийного дела, есть в конце–концов партийная работа.

Прежде всего нужно сказать, что задача, которая стоит перед Наркомпросом, эта государственная и партийная задача — колоссальна, и смешно было бы ожидать, что мы быстро сможем двинуть ее с места — у нас нет средств, народное образование стоит огромных денег, а их у нас нет. Можно сказать, что только в этом году мы начали переходить от провала, от дыры к какому–то заштопыванию, медленному и болезненному. Правда, смета Наркомпроса являет собой менее печальное зрелище, дойдя с 3½ до 7½% бюджета. Несомненно, местные средства представляют теперь что–то более или менее конкретное, но тем не менее экономический вопрос испытан и на партшколах, которые некоторые называют «школами для привилегированного сословия». Вы чувствуете, что эти ваши «лицеи и пажеские корпуса» обставлены не очень жирно, и, следовательно, вы можете умозаключить, как обстоит дело с другими, менее привилегированными, учебными заведениями. Экономический вопрос стоит во весь рост, но мы не призваны здесь его разрешать, и я его коснулся только вскользь. Другое препятствие, пожалуй, еще большее, так сказать, коренящееся в субъекте того, кто несет просвещение, в просветителях в целом. Тут мы сами слабы численными и, может быть, качественными силами. И особенно бедны мы всякого рода профессорами и учителями вплоть до сельских учителей и ликвидаторов безграмотности. Субъективные свойства всей этой большой армии в высшей степени безотрадны. Я ни на минуту не могу отрицать того, что у учительства, несмотря на голод, которым его морили и морят, есть колоссальная жажда знания, есть симпатия к нам и желание с нами работать и дальше, и даже у худших из них есть глубокое сознание, что эту большевистскую беду не наживешь, и любо или нет, а приходится служить, даже у худших есть известная почва для совместной с нами работы. Но это не значит, что у них есть способность работать. Пусть он от всей души хочет работать с нами или волей–неволей пошел за нами, но у всех этих лучших или худших нет предпосылок, они никакие марксисты, никакие педагоги с точки зрения наших требований к ним, и субъективно они не сознают иногда своей колоссальной удаленности от масс, нисколько не думают, что они ведут контрреволюционную пропаганду, но, преподавая то, что им свойственно, они тем не менее ведут контр–революционную пропаганду. Положение чрезвычайно тяжелое; ведь заменить всю эту армию некем. Идут в разных местах экзамены, переэкзаменовки учителей. Но если вымести дочиста непригодных учителей, то и самые школы нужно закрыть. Конечно, я не отрицаю, что такая мера заставит учителей подтянуться, а указываю только на то тяжелое положение, в котором мы находимся. Нам приходится отводить огромное место переподготовке нашего преподавательского персонала. Она идет поневоле медленно, пока вырастут новые.

Теперь относительно красной профессуры. Институт красной профессуры является при всех несовершенствах украшением нашей системы народного образования. Пока что мы вынуждены пользоваться той профессурой, услуги которой являются наиболее полезными в технических областях, но становятся менее полезными и, наконец, делаются совершенно вредными для масс на факультетах, где преподаются предметы, близкие к гуманитарным наукам.

Когда я читал брошюру «Задачи и организация совпартшкол», я натолкнулся несколько раз на очень важное, с моей точки зрения, соображение, заключающееся в том, что нам нельзя идти вперед быстро, что это нерасчетливо и мы никогда не сможем идти вперед даже ровным шагом. Не подлежит никакому сомнению, что мы наполним наши школы детьми пролетариата и крестьянства. Самыми слабыми пунктами остались два: высшие курсы, университеты и школы второй ступени. Что касается остальных школ, то достаточно вам будет указать, что в процентном отношении они достаточно наполнены теми элементами, на которые Советская власть опирается. Но я не буду касаться вопроса о детских школах, так как он не подлежит обсуждению на этом съезде. Обратим внимание на рабфаки и вузы. Совершенно правильно говорит брошюра, что они подвергаются чрезвычайной опасности. Я пристально приглядывался к тому, что сейчас переживает эта молодежь, в полном смысле слова надежда России. Что она переживает? Не говоря о том, что, когда мы набираем несколько десятков тысяч человек рабфаковцев–студентов, мы, лишая их куска хлеба, отрывая их от работы на местах, ставим сразу в невыносимое положение. Путем давления на партию нам удалось делать положение рабфаков от времени до времени сносным. Допустим, что оно сейчас сносно, хотя это трудно допустить. Мы стоим перед такой картиной. Когда рабфаковец, курс которого длится три года, становится студентом, он попадает в болото нищеты, которое его засасывает, он оказывается совершенно без общежития, без пищи, без одежды, без того, что сейчас нужно для самой скромной жизни, — у него ничего нет. Надо постоянно пополнять рабфаки. Надо содержать тридцать, сорок, а некоторые говорят, что и все 50 тыс. учащихся на государственный счет три–четыре года ¹. Но затем и в университете надо их поддержать в такой же точно мере. Пока эта экономическая задача страшно трудна. Эти вопросы совершенно конкретно показывают, что нам придется в скором времени подумать о тормозах, поэтому–то и расширение сети совпартшкол, которое, конечно, желательно, немыслимо для данного момента.

Есть и другие опасности для нашей молодежи, которые вам всем хорошо известны и знакомы — одно препятствие полностью, другое в несколько ослабленной форме. Первое, о чем брошюра не упоминает, заключается в крайней психической переутомленности этих рабфаковцев и новых студентов; они великолепно подготовлены в смысле жажды знаний и революционного настроения, они имеют прекрасные физиологические способности, у них емкий, живой мозг, и он представляет собой благодатную почву, в которую можно сеять, но они тем не менее не привыкли к абстрактной научной работе и к целому ряду приемов методологических, к которым они приступают впервые. Можно было бы колоссально облегчить им работу, проводя те реформы, которые вы уже проводите у себя. Нужно бросить им те мосты, которые являются не вульгаризацией преподавания, а его усовершенствованием. Новые студенты и рабфаковцы требуют, чтобы с ними говорили конкретно, не с кафедры, а в кабинете и лаборатории, они улучшают этим университеты, они не стаскивают профессора за полу тоги с его кафедры, как это думают ученые мужи, а возвышают его из схоластика до высоты настоящего учителя народной молодежи. Сам рабфаковец или студент, получивший подготовку вольным образом и поступивший в университет, встречает стену в методах, которых он не понимает. Переутомленность тех, кто в этом году начал работать, колоссальная, сказывающаяся огромным количеством всяких неврастений и невроистерий, часто приводящая к бегству от этого дела, к развитию всякого пессимизма и разочарования. Если мы процент этого краха высчитаем, то увидим, что это довольно значительный процент.

Другая опасность, которая вам известна, о которой говорится в специально изданной к этому съезду брошюре, это та, что мы подвергаем этих молодых, умственно плохо вооруженных, людей влиянию академической среды профессоров, из которых 99% явно враждебны нашим взглядам и которые подходят к науке с совершенно чуждой нам точки зрения ².

В большинстве случаев студенты смотрят на профессоров отрицательно, без всякого доверия и как будто говорят: «ври, знаем мы тебя, ты ведь буржуазный агент». И при такой постановке дела, ясно, ничему научиться они не смогут. Как в конце–концов на молодую душу воздействует это преподавание, сказать трудно, но опасность тут не малая. Если вы обратите на это положение ваше внимание, то вы увидите, что по главному фронту рабфаковцев, первых курсантов вузов и технических школ с придачей к ним школы II ступени, улучшение преподавания идет крайне медленно. Мы в этом огромном наступательном фронте имеем такое контр–движение, мы плывем против такого течения, что мы сможем проделать это страшно медленно, и как бы ни заботились о том, чтобы социальный прием был почище, какие бы органы контроля ни поставили, как бы ни поставили клубную работу, все равно массовое продвижение в этом направлении будет медленно, и кто сознает, что крыша над ним горит и нам ждать нельзя и что нам нужно иметь контингент готовых работников, тот прекрасно знает, что эта медленность продвижения способна возбудить отчаяние.

Вл. Ильич Ленин в своей речи на последнем конгрессе Коминтерна заявил, что крестьянство и пролетариат шлют нам своих молодых людей в большом количестве Они будут нашими завтрашними спецами, они заменят неверных нам спецов или окружат их такою сплошною стеною, что они вынуждены будут хорошо служить нам. Мы ведь уже воспользовались таким способом офицерством, как командным составом для воспитания рабоче–крестьянской армии. Я уже сказал, как болезненно и туго это идет, нам нужно еще сначала повлиять на профессуру сверху, дать педагогов для самого этого командного состава, поддержав их политически и морально. Нужно иметь еще большую закваску, а мы имеем только членов РКП, какие они есть и сколько их есть. Их не хватает, члены РКП разрываются на 10 частей, и все разговоры о мобилизации их напрасны. Откуда их мобилизовать? Каждый сидит на своем месте и имеет работы больше, чем на двоих, и нагружать его еще работой невозможно. У нас получается Тришкин кафтан: либо есть рукав, либо полы короче колен. Вот это и заставляет нас возлагать особенные надежды на быстро растущее продвижение, которое мы делаем в области совпартшкол, поскольку они подтягивают нашу партийную молодежь, пронизывают ее сознанием теоретически и практически, поскольку они отшлифовывают учащегося для любой работы. Совпартшкола делает ключ к ларчику, где таится большой ключ ко всему народному образованию.

Вся система партшкол есть как бы авангардный налет, как бы просвещенский кавалерийский рейд, которым мы заходим в тыл позициям невежества. Большой фронт от системы школ по ликвидации неграмотности до коммун университетов есть все же наступление по относительно узкому фронту, которое заставит дрогнуть врага и даст потом возможность продвигаться всей армии. В самом деле, нам нужно начать с того, чтобы получить несколько тысяч новых, вполне подготовленных к своей работе, работников вдобавок к тем, которые практически научились кой–чему в жизни.

Мне не зачем распространяться относительно того, какой характер должна получить совпартшкола, потому что все это есть в тех резолюциях, которые вам будут предложены, как материал. Поэтому предложенные резолюции правильно подходят к разрешению этой задачи: в экстренном порядке подготовить нам новых работников. Разумеется, такие вопросы целиком одним съездом разрешаться не могут, вы сделаете только большой шаг вперед, а затем придется еще многократно вернуться к ним.

Я выскажу только несколько соображений относительно самой программы и метода. Прежде всего мне показалось, что в тех резолюциях, которые предложены вашему вниманию, как будто бы недостаточно подчеркнута необходимость хотя бы элементарной выработки целостного миросозерцания. Конечно, марксизм, как социальная наука, есть громадная доля миросозерцания. Но, говоря о естественных науках, сказано, что они должны идти по таким главным линиям, как география, биология и т. д. Я не вполне понимаю, что разумеют под географией. Всем известно, что такое география. Но включает ли она под видом этой географии что–либо из космографии, истории развития вселенной? Всякому, кому приходилось — а мне приходится вести просветительную работу, пропаганду — знает, какая это огромной важности вещь.

Человек должен дать себе отчет в той природе, частью которой он является, а, рассказывая историю науки о вселенной, можно сообщить чрезвычайно много поучительнейшего с марксистской точки зрения. Кто не имеет этого, тот, по существу говоря, по моему мнению, наполовину марксист: у него нет фундамента, нет мировоззрения, а вокруг он встретит, к сожалению, даже не людей без мировоззрения, но огромное большинство, которое имеет таковым мировоззрение религиозное, христианское, с которым нужно бороться. Я вот не знаю, включается ли все это в ваших подходах к географии. Обратите на то большое внимание, потому что я не уверен, что на это обращено достаточно внимания.

Я хочу сказать еще, что нам грозит немалая опасность погружения в варварство. Один остроумный журналист в «Накануне», Ливидов, пишет о том, что Россия превращается в страну здоровых варваров. Они решительно, говорит он, отметают все то, что непосредственно не нужно для жизни, они приноравливаются к потребностям тех низших по образованию слоев населения, которые могут довольствоваться немногим. Россия возвращается в средним векам, откуда с большим напором пойдет вперед в далеком будущем. На одном из заседаний Совнаркома тов. Лебедев рассказывал нам о новых изобретениях, касающихся истребления людей, и говорил, что у нас должно быть все, как у людей. Но ведь это относится не только к усовершенствованным пушкам, но и ко всякой технике — до самого последнего рабочего станка. Нам никоим образом нельзя так рассуждать о здоровых варварах. Мы — страна только во втором счете промышленная, и нам приходится опираться главным образом на крестьянское хозяйство, на земледелие. Но тут мы обязаны прямо сказать, что мы, считаясь хотя с этой базой мелкого земледелия, все же научно прогрессировали максимально. Можем ли мы ограничиваться примитивными, так называемыми восстановительными задачами? Талантливый тов. Яковлев изрек вдруг, что борьба с вошью и ликвидация безграмотности — это все, и нечего заботиться о внешних формах культуры, остальное придет, мол, само собой. Но рассуждать так, конечно, мы не можем. Или вдруг появляется какая–нибудь книжка, которой смысл заключается в том, что 18 тезисов ее выучишь, и никакой науки больше не нужно. Предлагают студенту–рабфаковцу грызть науку зубами — но какая же ее масса, этой науки! — а то предлагают ему как–нибудь обойтись и без нее. Надо помочь молодому человеку усвоить самое необходимое, помочь ому самому занять командные высоты мировоззрения и заставить его зарубить себе на носу, что существует в мире гигантская культура, которую нам надо усвоить и воспользоваться ею, как оружием, направленным против наших врагов. Мы не видим, как появляются, может быть, бессознательные шарлатаны, которые предлагают в 24 минуты создать для пролетариата совершенно новую науку, искусство, мораль и т. д., и я с ужасом вижу, что эти люди иногда имеют большой успех среди молодежи.

Совпартшколы представляют тот могучий аппарат, который должен ликвидировать это совершенно.

Товарищи, и думаю, что самый метод, которым мы подходим к разрешению общей задачи просвещения, превращая в особо ударный аппарат его совпартшколы, — метод безусловно верный. Я думаю, что глубокое и постоянное сотрудничество партии и ее органов с Наркомпросом будет в этом отношении в высшей степени важно. Наличность у нас в коллегии таких лиц, как заведующий агитпропом тов. Бубнов, крайне полезна. Мне думается, что ЦК и Наркомпрос должны быть связаны еще больше, чем это было до сих пор. Задача просвещения становится сейчас, очевидно, важнейшей; конечно, она задача нашей партии, как и все остальные государственные задачи, и она эти вопросы разрешит. Мы хорошо знаем, что сейчас, когда мы все проникнуты глубочайшей скорбью по поводу болезни Вл. Ильича Ленина, всякая обывательская публика думает, что это поведет к ужасному ослаблению нашей партии, что в ней начнутся острые разногласия и это послужит сигналом нашим многочисленным врагам, что наша единая неделимая партия начнет давать трещину. Конечно, это абсолютнейшее самообольщение врагов, — ничего подобного не произойдет, и мы проникнуты надеждой, что в ближайшее время Вл. Ильич вернется к работе и что партия представляет такую громадную силу, что временный отход того или другого из ее вождей не может поколебать ее твердого шествия вперед. Я думаю, что вместе с приветствием вам от Наркомпроса я сделаю хорошо, если предложу съезду, во–первых, высказать пожелание скорейшего выздоровления и возвращения к работе Владимира Ильича Ленина, во–вторых, высказать партийному съезду, который на–днях начнет свою работу, полную вашу уверенность, как работников в одной из важнейших областей партийной работы, в успешности той работы, которую он будет вести, и продвижения к победе, которой и ваш съезд должен мощно содействовать ³.