О школе рабочей молодежи

Непрекращавшаяся в течение трех лет гражданская война и вызванная ею глубочайшая разруха в экономической жизни не позволяют до сих пор делу народного просвещения стать на ноги.

Без всякого самообмана приходится сказать, что нормальная постановка этого дела станет только по мере выздоровления всего хозяйства страны¹. Говорить о всех задачах народного образования, как стоящих в одном плане или хотя бы приблизительно в одном, является в настоящее время не только ошибочным, но и преступным.

Всякая уравнительная политика при нынешних условиях граничила бы со звонкой фразой и бессилием на деле.

Республика, покончив с первым натиском своих внешних врагов и завоевав, будем надеяться, продолжительный мир, приступает к всестороннему плановому хозяйству. В общехозяйственный план, конечно, должны быть включены и все те культурно–просветительные задачи, которые имеют прямое или косвенное отношение к основной задаче — борьбе с разрухой и организации крепкого фундамента социалистической экономики.

Если во всех областях государственной жизни приходится при этом определенно ограничивать ударные учреждения и ударные задания, сосредоточивая на них всю силу, то то же самое в полной мере оказывается верным и в области народного просвещения; в тот период, когда руководящие работники Наркомпроса не оценивали всей трудности и всей мучительности борьбы советского строя за свое существование, раздавались голоса даже против устройства каких–либо образцовых или показательных учреждений; «в Советской республике все учреждения должны быть образцовыми», — такова была горделивая фраза, слышавшаяся из уст некоторых товарищей; но сейчас дело идет совсем не о том, чтобы доказывать необходимость отдельных образцовых или хотя бы удовлетворительных показательных учебных заведений в культурных центрах.

Совершенно ясно, что показательные единицы — просто абсолютно необходимый элемент в сколько–нибудь правильно поставленной работе. Сейчас, повторяю, дело идет не об этом, а о четком распределении задач по планам.

Общегосударственная политика с окончанием войны и выяснившейся для всех глубиной разорения крестьянского хозяйства, с одной стороны, и возможностями и условиями прочного союза с ними пролетариата, с другой, побудит, конечно, и Народный Комиссариат Просвещения решительно вступить на путь обслуживания крестьянства в общеобразовательной сельской шкоде и в школе сельскохозяйственной с расчетом на продолжительное и прочное существование индивидуального крестьянского хозяйства.

В свое время раздававшийся лозунг о неминуемом и неизбежном крушении мелкого крестьянского хозяйства и о необходимости держать в школе (особенно в сельскохозяйственной) курс на фабрики пшеницы и другого типа подобные же колоссальные социалистические совхозы отходит в настоящее время в сторону, чем я не хочу сказать, что мы совсем забрасываем подготовку агрономов, способных работать в крупном масштабе и руководить высоко–квалифицированными широкими хозяйственными единицами.

Точно так, как выдвинувшаяся перед нами задача во что бы то ни стало поддержать и укрепить наше крестьянское хозяйство, являющееся основой всех наших социалистических надежд, хотя оно само пока и далеко от социалистических форм хозяйства, должна быть учтена в школьной политике, — задача спасения, укрепления и развития и концентрации быстрого приближения к социалистическим формам промышленности должна найти себе отражение в области общероссийского народного образования, интересы индустрии не могут не побудить нас с особенной энергией подчеркнуть необходимость напрячь силы и внимание на судьбу школы фабрично–заводской.

Настоящая статья оставляет в стороне вопрос о начальной фабрично–заводской школе, которая тоже должна отличаться некоторыми специальными чертами, но проблема становится особенно яркой и жгучей именно в отношении к подросткам.

В школе второй ступени или в последних трех классах предполагающейся к созданию в качестве переходного типа семилетней школы промышленный труд должен занять доминирующее положение. Он является здесь уже не методом активного усвоения знания, не в виде самообслуживания или различных форм сельскохозяйственного труда, бесспорно полезного для детского организма, — нет, здесь он уже является сам в качестве объекта изучения.

Изучается труд, но изучается так, чтобы сквозь него, сквозь этот индустриальный, весь пропитанный наукой новейшей техники труд ребенок усваивал себе мир космический и мир социальный, ибо все нити этих миров перекрещиваются на фабрике или на заводе.

Политехнический характер трудового образования и воспитания в этом возрасте обозначает, во–первых, то, что центр тяжести кладется не на усваивание той или иной технической специальности, а на знакомство с индустрией, как с таковой, со всякой наукой, определяемой производством современного человека. Во–вторых, подчеркивая политехнический характер этого образования, утверждается вместе с тем та истина, что техника берется не сама по себе только, а как опора для широкого общего образования в естественно–научном и общественно–научном смысле.

При этих условиях бросается в глаза, что подобное политехническое трудовое образование возможно осуществить в более или менее полной мере только в школах, так сказать, вплотную прислоняющихся в хорошо оборудованным фабрикам и заводам. Главная формула марксистской идеи учебного заведения для детей звучала: «Единая трудовая политехническая и индустриальная школа». Само собой разумеется, индустриализированное сельское хозяйство сюда, естественно, входило бы. Уже это одно ставило вновь и вновь перед Наркомпросом вопрос о том, правильно ли рассчитывать, что школа второй ступени, функционирующая на месте и часто вплотную по подобию старых гимназий и реальных училищ, способна стать мало–мальски удобным рассадником нового образования.

В 1918–19 гг. отдел единой трудовой школы осведомлялся в этом отношении, путем непосредственных конференций и путем анкет, о настроении, господствовавшем среди пролетарской молодежи. Молодежь эта выражала, можно сказать, инстинктивное отвращение к бывшей средней школе. Она считала ее наполненной чуждыми ей детьми, находила себя, с одной стороны, мало подготовленной к прохождению там курса, с другой стороны, полупрезрительно отталкивала от себя идею поступления в эту школу и завоевания ее. Наконец, и чисто–топографические условия, дальность расстояния прежних средних школ, расположенных большею частью в центре городов, от окраин, где всегда живет пролетариат, являлись значительной помехой к такому завоеванию. Тем не менее отдел единой трудовой школы считал главным рычагом превращения бывших гимназий и реальных училищ в трудовую школу второй ступени внедрение в нее пролетарских элементов. Отсюда план снятия пролетарских подростков с фабрично–заводской работы путем уплаты государством суммы, равной их заработку, их семье. Отсюда довольно напряженная работа под лозунгом: «Пролетарский подросток, завоевывай школу второй ступени».

Уже в 1920 году можно было сказать с уверенностью, что такое завоевание происходит медленно, если и происходит. С еще большей уверенностью можно было сказать, что такого завоевания недостаточно. Включение пролетарского элемента в среднюю школу, конечно, было и остается желательным. Оно, конечно, способно поднять революционно–моральный уровень учащихся и поставить в некоторой степени под их контроль отсталые элементы среди учащих. Но разве школа второй ступени с пятьюдесятью или больше процентами пролетарских детей уже есть трудовая школа, о которой мы мыслим? Если мы присмотримся к тому, как даже показательная школа разрешает задачу сближения преподавания с индустрией, то мы увидим, что это делается частью путем экскурсий на заводы и фабрики, что является весьма почтенным суррогатом, но все же лишь бледным суррогатом индустриальной школы, либо путем работы на той или иной фабрике в течение определенного количества часов в неделю. В некоторых случаях это знакомство с жизнью фабрики с технической, гигиенической, организационной стороны и т. д. приводит к чрезвычайно благоприятным результатам, но все же бросается в глаза, что это есть только половинное разрешение дела, что атмосфера фабрики или большого завода отнюдь не охватила школы со всех сторон. Фактически работа показательных школ есть скорее приближение некоторой группы пионеров–преподавателей и пионеров–подростков из непролетарской среды к пролетариату с его заводом и его научно поставленным трудом, с его и сейчас еще тяжелыми страданиями и его огромными надеждами.

Но ведь этот пролетариат сам включает в себя сотни тысяч подростков, из которых весьма серьезная часть фактически работает на фабриках и заводах и так или иначе практически, большею частью очень плохо, проходит свое ученичество. Когда Маркс писал свои знаменитые строки о грядущей педагогике, когда он говорил о рационально и гигиенически поставленном труде подростков на фабриках и заводах, с прибавлением общих научных горизонтов, связанных с этим трудом, и о физическом развитии тела дополнительно к тому, которое самым этим трудом создается, то он все время имел в виду именно этих пролетарских подростков. Задача нарисовывалась ему не так, каким образом можно привести к трудовой школе гимназиста или реалиста, а рисовалась ему с противоположной стороны: каким образом можно сделать ад детского труда, созданный капиталом, источником величайшей педагогической системы?

Вот почему приходится признать ошибочным прежний подход Наркомпроса к этому делу, поскольку ва чрезвычайно важной задачей революционной ломки и эволюционного воскресения российской средней школы он просмотрел еще более важную, правда, и несомненно более трудную задачу — создания трудовой школы 2–ой ступени специально для фабрично–заводских подростков, так сказать, в самых недрах фабрик и заводов, в самом центре рабочих предместий.

Наркомпрос в течение долгого времени звал пролетарского Магомета к школьной горе. Надо было сдвинуть гору в направлении к фабрично–заводскому подростку.

Мы сказали выше, что эта задача была еще труднее. В каком смысле? Не в том смысле, что здесь труднее осуществить приближающуюся к делу трудовую школу. Наоборот, только здесь и можно ее осуществить, и это с 2–х сторон. Во–первых, поскольку мы здесь имеем наиболее подходящий человеческий материал, наших собственных детей, непосредственно детей класса–диктатора. Во–вторых, поскольку мы имеем здесь в руках ресурсы подлинной индустрии.

Трудности тут в чисто–технической необходимости перемещения и преподавательского персонала, и чисто–педагогического инвентаря, который необходим дополнительно к ресурсам, предоставляемым фабрикой и заводом, и подыскания (за невозможностью создания) помещения для такой сети школ фабрично–заводского характера. Гораздо легче, в сущности полубесплодно, биться над бывшей гимназией, стараться вдохнуть жизнь в ее методы, чем создать совершенно вновь на почти девственном месте, где царское правительство ничего не создавало, политехническую школу. Украинский Наркомпрос, который столкнулся с еще более резко, чем у нас, выраженной враждебной физиономией средней школы, попросту в значительной степени ликвидировал ее под лозунгом замены ее технической школой. На наш взгляд это была неверно понятая задача. Дело не в перемещении центра от дела единой трудовой политехнической школы к делу технической школы или к замене более или менее широкой сети прежних школ II ступени более узкой сетью плохо оборудованных технических школ (в хорошо оборудованные технические школы ни гимназии, ни даже реальные училища превратить нельзя), — дело было именно в перемещении центра тяжести внимания с общегражданской школы II ступени на классово–пролетарскую.

Пусть эти слова не будут поняты в том смысле, что мы стремимся к разрушению школы II ступени, что мы будем считать достойной жизни только школу фабрично–заводского типа. Нет, зачем такая исключительность. Но все органы Наркомпроса, Соцвос, поскольку он будет создавать школу II ступени или класса семилетней школы, по задачам своим соответствующие школе II ступени, и Главпрофобр, поскольку он будет создавать сети своих школ для старших подростков от 15 лет, школы классовые, интершкольные учреждения, библиотеки и т. д., должны помнить, что ударной задачей для нашего времени является именно создание классовой, достаточной по мере спроса этого элемента населения, сети фабрично–заводских учебных заведений для пролетарских подростков.

Если, исходя из поисков осуществления нашего коммунистического педагогического идеала, мы приходим вплотную именно к такой постановке задачи, то, с другой стороны, мы приходим к ней, уже исходя из объективных потребностей % нашей промышленности и из субъективных потребностей самого пролетариата, как класса.

Наша промышленность переживает чрезвычайно тяжелый затяжной кризис. Не будем сейчас останавливаться на неимеющих прямого отношения к Наркомпросу сторонах этого кризиса.

Но не будем также забывать, что Наркомпрос есть экономический комиссариат и что он является одним из главных поставщиков индустрии, а именно: он должен поставлять квалифицированных работников всех типов, вплоть до высших инженеров.

И вот в этом отношении индустрию русскую ждет также тяжелое испытание. Идет ли на смену нынешнему пролетариату новая пролетарская волна, прежде всего из детей самого пролетариата? Получит ли она достаточную техническую подготовку? Повысится ли со вступлением ее в жизнь, ее, которая росла уже в условиях социалистической борьбы, трудовой уровень на фабриках и заводах?

Увы, мы отнюдь не можем сказать этого с уверенностью. Центральный комитет Союза коммунистической молодежи напрягает все свои силы на то, чтобы сорганизовать и поднять кадры пролетарских подростков. Но, обозревая достигнутые результаты, констатируя факты, я отнюдь не склонен в утешительным выводам.

С большой энергией и настойчивостью Комсомол требовал от Наркомпроса мероприятий в этом отношении. Новое, в высшей степени болезненное, но, к сожалению, абсолютно вынужденное необходимостью сокращение производства ложится большой тяжестью на фабрично–заводских подростков, и эта временная складка на и без того многострадальном пути русского пролетариата обостряет еще более нужду пролетарских подростков в помощи.

Рассматривая дело с чисто–экономической точки зрения, мы прямо можем сказать, что трудно представить себе большее преступление со стороны органов, связанных с этим делом, чем какая бы то ни было степень халатности в отношении спасения драгоценнейшего элемента производства завтрашнего дня — пролетарской молодежи.

Но ведь экономическая точка зрения здесь не единственная. На прошлогоднем Всероссийском съезде коммунистической молодежи я говорил им, что эта коммунистическая молодежь является наследным принцем нашей республики, что она есть прямой преемник класса–диктатора. Не является ли парадоксом, что этот класс–диктатор через свои органы проявляет большую заботу к детям других классов и групп?

Конечно, это обгоняется не какими–то скрытыми симпатиями к мелкой буржуазии и т. п. Обгоняется это тем, что весь аппарат народного просвещения был построен для обслуживания привилегированных и что перестроить его представляется необычайно трудным. Но трудность не есть невозможность. Нельзя на вопрос, почему вы не разрешили такой–то важной задачи, отвечать: мы не разрешили ее потому, что она трудная. Между тем Наркомпрос почти не разрешил этой задачи.

Настоящая декларация вовсе не хочет быть каким–то самобичеванием, каким–то актом покаяния, — ничего подобного. Причина такого положения вещей лежала вне людей, но сознание неверного направления работы должно проявиться со всей полнотой, если опыт натолкнул на необходимость взять новый курс.

Этим новым курсом для настоящего времени может быть только такой как в области низшей школы, так в особенности в области школ для подростков: фабрично–заводские училища типа специфического и наиболее близкого к идеалу единой трудовой школы и типа техникума должны быть поставлены на самом первом плане, в центре внимания Наркомпроса.

Параллельно с этим в области высшей школы рабочие факультеты также занимают особое выдающееся место.