О новой экономической политике в общем говорилось так много, что Владимир Ильич Ленин в конце–концов совершенно запретил говорить о ней принципиально. По существу дело действительно совершенно ясно и для лиц, ознакомившихся с вышедшими по этому вопросу работами, не нуждается ни в каких комментариях. Мы, марксисты, марксисты самого левого активного крыла, остаемся во всяком случае реалистами в полной мере. Мы всегда считаемся с условиями конкретной действительности. Решения партийных съездов, так сказать, накануне нашей революции установили картину союза с мелко–собственническим крестьянством, а стало быть предоставления ему свободы хозяйства и торговли, установили картину национализации крупных промышленных трестов с предоставлением среднему и мелкому капиталу естественного развития только в горячей атмосфере революции, которая заставляет все созревать с чрезвычайной быстротой и при бдительном контроле государства, представляющего собою не власть буржуазии над пролетариатом, а наоборот. Карл Каутский в своем блестящем труде, когда он во время полемики в 1905 году резко стал против Мартова и за большевиков по вопросу о движущей силе революции, Карл Каутский в другом своем блестящем труде — «На другой день после социальной революции» — был совершенно прав, указывая на длительный переходный период после победы пролетариата, во время которого политическая власть и власть над предприятиями крупного капитала окончательно и прочно находится в руках рабочих, при чем, однако, остатки промежуточной ступени быстрой эволюции продолжают свое существование, постепенно вливаясь в социальное производство, постепенно им абсорбируясь. С этой точки зрения вдумчивому марксисту, наблюдающему головокружительную политику коммунистической партии во время войны с ее разверсткой, явным образом подтачивающей крестьянское хозяйство, явным образом возбуждающей озлобление со стороны главного и необходимого союзника пролетариата — крестьянства, эта политика с ее массовой национализацией, с ее массовым разорением товаропроизводителя могла бы показаться чудовищной, если бы марксисты, поскольку они принадлежат к коммунистической партии, не были одновременно экономистами и социологами, но и революционными политиками.
Никто из нас ее полагал, что политика разверстки есть правильная политика. Никто не полагал, что политика массовой национализации соответствует марксистской тактике в области превращения экономических форм, но все мы прекрасно знали, что война вынуждает нас с железной необходимостью к этой политике разверстки и хлебной монополии, что война грозным голосом требует от нас задушить буржуазию, разрушить находящийся под ней экономический базис, хотя бы нанося этим тяжелый удар всему хозяйству. Это необходимо было из политических целей, из целей военных, целей обессиления врага, который в противном случае сорвал бы всю революцию.
И как только одержана была нами предварительная победа, в критический и острый момент, когда крестьянские восстания перекатились в армию и достигли своего высшего пункта в кронштадтские дни, когда бестоварье грозило оставить нас в безвоздушной атмосфере, мы поторопились с огромной, вне революции невозможной быстротой отказаться от военного коммунизма и перейти на соответственный этап той марксистской политики, которая диктуется всем состоянием нашей республики. Так надо понимать и так понимаем мы то, что называется отступлением коммунистов. Со всем внутренним удовлетворением даем мы теперь жить крестьянству не потому, чтобы мы сочувствовали мелко–собственническому хозяйству, но потому, что мы верим в постепенный рост и эволюцию крестьянства и прежде всего нуждаемся в хозяйственном расчете и хозяйственном трудолюбии крестьянских масс, которые были подточены военно–коммунистической политикой. Равным образом мы с удовольствием, хотя и гораздо меньшим, предоставляем права для частной инициативы в деле промышленности и торговли. Здесь мы сознаем, что создаем себе явного и определенного врага, но мы верим в прочность наших рамок, переступить через которые раскованному нами духовному мещанству мы не позволим, а, с другой стороны, мы думаем, что частная инициатива, поставленная в эти рамки, будет помощником в самом первоначальном деле борьбы с нищетой и бестоварьем. Естественно однако, что поскольку пролетариат призывает к жизни рядом с собою в экономической области, а для крестьянства и в области политической, другие не пролетарские и уже, конечно, далеко не коммунистические силы, постольку можно было бы ожидать некоторого ослабления в твердости политической диктатуры. Силы, призванные к экономической самостоятельности, имеют непременную тенденцию найти себе какое–нибудь политическое выражение; политическое влияние крестьянства, вероятно, несомненно возрастет в ближайшем будущем и уже на глаз заметно возрастает, но здесь мы имеем дело с диспараторской средой, очень значительная часть которой близко родственна пролетариату и большинство которой имеет интересы, близкие пролетарской диктатуре.
Но всем попятно, что стремление представителей частной инициативы в деле промышленности и торговли найти себе какое–нибудь политическое выражение, которое будет кульминировать непременно в создании тех или иных союзов, чего–нибудь в роде парламента, нами допущено быть не может. Коммунистическая партия отличается высоким политическим сознанием и большой степенью чуткости в политических вопросах. Поэтому мы не думаем, что можно было бы встретить хотя бы одного коммуниста, который не считал бы, что экономическое раскрепощение частной инициативы не должно сопровождаться бдительным контролем над всеми поползновениями ослабить при этом политическую власть пролетариата.
В области культуры не сделано значительного раскрепощения и сейчас оно еще не дает себя знать, но есть области, в которых оно неизбежно и в которых бороться против его результатов трудно. Едва ли можно стеснять частное издательство, едва ли следует прибегать к цензурным скорпионам, за исключением области политической; философским, научным и художественным стремлениям буржуазии лучше всего противополагать соответственно достаточно мощную философскую, литературную и научную полемику. Но уже в области повседневной прессы, информационной, а в особенности политической журналистики мы, конечно, остережемся от перехода к чему–либо, напоминающему буржуазную свободу прессы.
Однако наиболее важным вопросом является как раз дело общественного и политического просвещения масс и подготовки нового поколения. Здесь было бы гораздо большим безумием дать возможность разыграться мещанской стихии. Народное образование, понимаемое как внешкольное, школьное и дошкольное дело, несомненно, играет роль в систематически продуманной, активно мощно действующей «информации», и потому в этом смысле школа, как орган образования и воспитания, сделалась гораздо более мощным органом, чем даже столь мощное орудие влияния на массы, как пресса.
К сожалению, однако, вопросы школы, отчасти даже вопросы внешкольные за вычетом тех, которые теснейшим образом примыкают к работе агитпропов, в значительной степени чужды коммунистической партии, и те же самые коммунисты, которые не уступят пяди земли там, где дело идет о сегодняшнем и завтрашнем дне, довольно равнодушны к вопросам дня послезавтрашнего, а особенно к той арене борьбы, которая в значительной степени определит собою успех или неуспех в дальнейшем. Между коммунистическим меньшинством, пролетарским меньшинством и другим меньшинством — буржуазией, обросшей между прочим влиятельной, обладающией знаниями и талантливой интеллигенцией, идет страшная борьба; у нас идет борьба с ней за ионизированную, не разложенную массу, т. е. за политически неопределившиеся элементы, к которым надо отнести и значительную часть интеллигенции, и городское мещанство, и почти все крестьянство, и, что важнее всего, все сплошь подрастающее поколение. Эту борьбу должен вести Наркомпрос в порядке советском, государственном, пользуясь постоянной поддержкой партии и ее агитпропагандистских организаций, получая постоянные директивы от ЦК РКП и являясь более близким ЦК РКП органом, чем какой–либо другой.
Настоять на этом было бы, однако, слишком трудно. Некогда было задуматься о завтрашнем и тем более послезавтрашнем дне.
Нужно было стойко обороняться от нападающего врага. Нужно было заботиться о том, чтобы обеспечить себя куском хлеба, и эти заботы душили партию и ЦК, и они невольно должны были отмахиваться от нас, когда мы обращали сугубое их внимание на громадные задачи, на дальнейшую судьбу нашего дела в России, судьбу, которая может быть скомпрометирована той или другой ошибкой. Мы согласны при этом, что Наркомпрос сам делал ошибки, которые тоже могли с той или другой стороны скомпрометировать эту борьбу за душу обывателя, крестьянина и ребенка. В той школьной области, которой посвящена эта брошюра главным образом, мы сознаем, что, революционно увлекаясь в параллель с военно–коммунистической политикой, мы разрушали даже лучшее из того, что оставила нам буржуазная культура. Мы увлеклись иллюзиями относительно скорости введения в жизнь если не идеальной единой трудовой школы, то чего–то к ней приближающегося. Горки уходили сивку. Мы сейчас прекрасно понимаем, что трудности в сто раз больше, чем те, которых мы ожидали. Мы сейчас прекрасно понимаем, что самая лучшая школа, которую мы в состоянии создать, будет находиться в соседстве с некоторыми лучшими школами буржуазной и полубуржуазной педагогии, что нам нужно относиться осторожно к талантливым педагогам, к их идеям, к их работе и к их учреждениям, что в разрушении нашем нужна значительная осмотрительность, ибо разрушить в три дня довольно легко, что же касается медленного воссоздания разрушенного храма, то это дело гораздо более затруднительное. С этой точки зрения задачи простой охраны школьной стихии, задачи момента выдвинулись перед нами на первый план, и я думаю, что это хорошо. Это так же хорошо, как вся новая экономическая политика; хорошо это возвращение к реальности после пропагандистского, может быть, чрезвычайно значительного периода революционного энтузиазма. Отсюда, однако, далеко до какой–либо значительной уступки новой экономической политике. Нам нужно стать реалистами, нам нужно различать между задачами массовой школы, которую нужно, так сказать, содержать, и потребностями России, чтобы они не расходились. Эти задачи сводятся к созданию наибольшего числа ударных, по возможности более близких к нашим педагогическим идеалам, опытнопоказательных учреждений. Нам надо в особенности учиться планировать нашу работу и давать себе совершенно точный отчет в наших просветительных нуждах, в стоимости каждого предприятия, поскольку оно проводится в массовом масштабе, в имеющихся у нас средствах и т. д., и т. п. Мы должны быть экономистами в этом смысле, мы должны стать также экономистами и в других областях, мы должны суметь приспособить наше общее образование к сопровождающему его профессионально–техническому образованию, а это последнее к реальным потребностям экономики республики. Вот в чем заключается новая экономическая политика Наркомпроса.
Отсюда вытекает также, что при констатировании пропасти, разверзающейся между средствами, предоставляемыми Наркомпросу центром, и потребностями страны, мы вынуждены во что бы то ни стало искать в сущности естественного пути, пути оплаты школ самим населением в форме того или другого типа обложения платежеспособной его части. Это тоже относится к новой экономической политике Наркомпроса. Это все должно быть сделано именно для того, чтобы сохранить основную нашу позицию, т.–е. доминирующее влияние советского государства, а стало быть, коммунистической партии, в области народного просвещения, школьного и внешкольного. Перед нами работа по сохранению школы и подготовке новых педагогов на повышенном уровне коммунистического сознания, подготовка незрелой массы, все равно, ребенок ли перед нами или взрослый отсталый рабочий из глухой крестьянской местности. Для того, чтобы наш аппарат сохранился, и для того, чтобы он с каждым днем все более и более коммунистически развивался, нам необходимо подвести под него достаточно прочный материальный базис. Но там, где, имея в виду задачу подвести материальный базис, приходят к необходимости не только видоизменения самого аппарата, которому наносят существенный ущерб, делая дальнейшее внедрение коммунизма просто невозможным, — там, мы говорим, это есть не коммунистическая новая экономическая политика, а это — буржуазная новая экономическая политика, это не есть активное наше отступление или наша оборона, а это есть их наступление и их нападение.
