По примеру Кешендуна Гибсон тоже говорил не к порядку дня, согласно которому перед комиссией стоял вопрос об ограничении химической войны.
Но Гибсон говорил, несомненно, содержательнее лорда. Некоторым (кому по наивности, кому «нарочно») могло даже показаться, что речь его была крайне значительной.
Между тем речь эта была очевидным образом разделена на две части. Первая имела чисто деловой, до известной степени конкретный характер. Вторая была на Вид высоко принципиальной и как будто действительно Вносила что–то свежее в затхлую атмосферу комиссии.
Печать и правительство откликнулись, однако, лишь На первую часть, узкую и в сущности весьма малозначительную, и тщательно замолчали вторую часть, от которой потом и сам Гибсон отрекся самым трусливым, лицемерным и в то же время циничным образом.
Среди торжественно воспевавших гимны Гибсону голосов резко и холодно прозвучал голос прожженного, но Умного французского журналиста Пертинакса, сказавшего по этому поводу правду, что предложение Гибсона никак не разрешает подлинной проблемы и что всеобщая радость — явление либо деланное, либо до крайности наивное.
Повторяю, о второй, более интересной, части декларации Гибсона — все молчок! Почему?
Мистер Гувер захотел провещать миру устами своего пророка Гибсона нечто очень яркое, очень «симпатичное», очень радикальное. Но откуда же взять все это? Недалеко ходить: у советской делегации. Конечно, тщательно скрыв, у кого крадено все добро, послужившее Гуверу для его туалета. Но… не вышло! Во–первых, т. Литвинов сразу указал на марку «made in Russia» (сделано в России), а, во–вторых, этот табак для европейских лжепацифистов оказался слишком крепким. Сам Гувер покраснел от того звука, который вырвался из трубы, краденой у СССР и неосторожно использованной САСШ.
Все же это было забавно: ОАСШ на буксире у СССР!
Вторую часть своей речи Гибсон начал с велеречивого заявления, что он сам — близкий друг Гувера и имеет все основания сказать, какое огромное значение новый властелин судеб Северной Америки придает пакту Келлога. О значении пакта Гибсон, однако, не сказал ничего, кроме того только, что в своих речах уже сказал т. Литвинов. Но Гибсон сказал меньше, расплывчатее, чем Литвинов.
Но вот идет интереснейшая часть декларации.
«Техническое оправдание больших вооружений покоится на опыте прежних войн и предвидении войн грядущих. Но пока будут существовать старые страхи и подозрения, дело вообще не пойдет вперед. Надо забыть уроки старой стратегии. Если мы искренни (гм! гм!), если наши торжественные обещания имеют хоть какое–нибудь значение (гм! гм!), то продолжение мира, беременного войной, не может быть оправдано. Большие вооружения — это пережиток прошлого, и этот пережиток будет существовать пока мы не выйдем из тупика (советская характеристика нынешнего положения комиссии!). Великие державы обязаны взять на себя инициативу в деле сокращения вооружений».
«Соединенные Штаты согласны на снижение до любого уровня, лишь бы это было сделано всеми пропорционально» (советский принцип пропорциональности!).
«В последние годы слово limitation (ограничение) употреблялось главным образом для обозначения таких соглашений, которые предполагали установление уже существующего уровня или даже известное его повышение, т. е. нечто, не имеющие ничего общего с сокращением (почти буквальное повторение доводов т. Литвинова). Не следует защищать это возражение (но его потом защищали при открытой поддержке самого зарвавшегося, сначала в увлечении популярными лозунгами, буржуазного дипломата Гибсона!). Будем смелее, отбросим этот термин, заменим его термином «общее сокращение вооружений!»
Это было требование советской делегации, но делегация САСШ, как мы увидим, поднявшись вслед за СССР на эту высоту, конечно на ней не удержалась, а позволила позорно провалить этот самый, ею торжественно повторенный принцип.
И дальше мысль Гибсона катилась по советским рельсам.
«Морская оборона — вещь относительная, — вещал он, повторяя Литвинова, — она определяется силами противника. Взаимоотношение сил может быть одинаковым и при больших и при малых вооружениях».
Способный ученик! Жаль, что только на словах…
Кое–кто уши развесил. Кое–кто даже труса праздновал. Но все это оказалось пустейшим холостым фейерверком.
Верный подголосок буржуазии «Лозаннская газета» и та не выдержала (ведь такие «рабы» иногда бывают очень «лукавы»; лакеи хорошо знают своих бар!) и заявила: «Г–н Гибсон не побоялся подпустить морали! — Если бы мы были искренни, говорит он. — Ну, да — тогда все было бы проще… Но…»
Какое милое «но» в устах лакейской газетки!
За заявлением Гибсона последовал хор похвал. Лоудон поздравил комиссию со столь значительным событием. Но все, в том числе и Кешендун, старались говорить, так сказать, политически невнятно. Открылся новый Путь для хитросплетений, в которых можно покрепче запутать бедную «птицу мира».
