Мы уже говорили, да это и общеизвестно, что положение рабочего класса в Италии очень худо. Правительство, правда, начиная с конца 80–х годов приняло ряд мер к защите женского и детского труда, к борьбе против малярии и пеллагры, в 1898 году ввело страхование от несчастных случаев за счет хозяев, а несколько позднее особые сберегательные кассы на старость.
Все эти меры, весьма недостаточные сами по себе, были попытками правительства и господствующих классов умерить острое социальное движение.
Но ни эти меры государства, ни сильно развившийся с тех пор кооперативизм, ни довольно сильные сидикаты не смогли парализовать два важнейших бича итальянского рабочего класса — низкую заработную плату и дороговизну жизни. В другом месте мы уже говорили об этом.
Друзья Италии и итальянские социальные реформаторы особенно гордятся развитием кооперативов в Италии. В кооперативах государственные люди мягкого и примирительного характера, умные консерваторы вроде отца этого движения — Луццатти, и наиболее активные элементы буржуазии и духовенства по справедливости увидели рессору, способную смягчить классовые противоречия.
Пара цифр обрисует нам значение этого движения. В Италии в 1910 году было 1764 потребительных кооператива, число их членов равнялось тремстам сорока семи тысячам, а капитал превосходил 17 миллионов лир. Производительных кооперативов было 1678, из них 926 аграрных. Общий капитал этих кооперативов превзошел 38 миллионов лир. К этому нужно прибавить разные кредитные кооперативы, крестьянские общества для совместной аренды земель и т. д. Движение действительно крупное, имевшее своим последствием известное улучшение быта и в то же время создание особой рабочей и крестьянской аристократии, несколько напоминающей аристократию старых тред–юнионов в Англии. Мы увидим далее, что наличность этой аристократии с сетью узких интересов, заслоняющих от ее глаз общеклассовые цели, дала в Италии большую силу тем интеллигентам социал–реформаторского типа, которых мы старались охарактеризовать в предыдущей главе.
Опуская ранние годы развития социализма в Италии, начнем краткий эскиз его истории, без которого нам непонятна будет его нынешняя роль, с 1891 года.
В этом году на конгрессе в Милане 150 рабочих ассоциаций соединились в официальную итальянскую партию, и адвокат Филиппо Турати, в то время убежденнейший марксист, основал научный орган партии «Critica sociale».
На первых порах партия была весьма единодушна и весьма революционно настроена. До 1895 года всякий конгресс подтверждал полную чистоту ее классовой позиции и отрицал какие бы то ни было блоки с буржуазной левой. С этого года начинается зарождение в партии сильной тенденции в сторону «реальных приобретений» и для этого сближения с прогрессивными буржуазными партиями, словом, то, что ныне носит имя реформизма. Процесс привел к первому кризису в 1902 году, когда на конгрессе в Имоле против тогда революционного Ферри 456 голосами против 279 принята была реформистская формула Бономи. Сближение с буржуазными партиями с тех пор стало налаживаться, но в то же время чрезвычайно выросло недовольство как в части пролетариата, так в особенности среди романтически настроенной части интеллигенции.
В 1904 году на конгрессе в Болонье произошел раскол. Руководимые молодым профессором Артуро Лабриоло крайние левые вышли из партии и организовали анархо–синдикалистекое течение. Течение это, породив сначала не лишенную блеска литературу и сыгравшее немалую роль в нескольких крупных стачках, о которых мы будем еще говорить, в настоящее время сошло почти на нет.
Посмотрим, что в это время делалось в стране.
Первой катастрофой после оформления партии было столкновение революционно настроенных масс и войск в Кальтаватуро в 1893 году.*
* Имеются в виду демонстрации трудящихся в 1893 г., вызванные повышением цен на муку. Наиболее сильные волнения были в Сицилии и Апулии, где наблюдались столкновения с войсками. Одно из таких столкновений имело место в 1893 г. в Кальтаватуро, небольшом городке южной Италии. —Прим. ред.
Джиолитти в то время совсем не был похож на нынешнего. Он захотел показать сильную руку. Столкновения продолжались почти целый год, и во время одного из них насчитали до 200 убитых среди рабочих. Такую же политику продолжал Криспи. Аресты сыпались на голову социалистов. К 1894 году уже 1800 лиц находились в тяжкой ссылке. Как говорят английские историки новейшей Италии Кинг и Окей: «Италия никогда не переживала подобной тирании, если даже принять во внимание времена до ее единства».
Отнюдь не зараженная в то время поссибилизмом, социалистическая партия гордо и умело вела защиту прав населения. Правительство легче справлялось с югом, но вот главным образом под влиянием пропаганды социалистов восстания и стачки охватили и север. Болонья, Равенна, Парма зашумели, и, наконец, в мае 1894 года грянула революция в Милане.
В течение нескольких дней рабочие были господами огромного города. Наконец, правительство провозгласило военное положение, распространив его также на Флоренцию и Неаполь. Все железнодорожники были милитаризованы. Кассы конфисковывались, социалисты и республиканцы арестовывались в массах. В ссылку отправился и Турати рядом с целой группой видных деятелей социализма.
Специально назначенный для усмирения генерал Пеллу встретил, однако, неожиданно сопротивление всего общества. Массовые петиции требовали амнистии. Кассационный суд восстал против правительства и оправдал обвиняемых. Негодование в массах достигло высшего предела. Однако король Гумберт надеялся сломить страну новыми жестокостями. Выстрел Бреши* прервал нить его жизни, а вместе с тем реакцию. Кроме короля и кучки генералов всем была ясна необходимость идти на уступки. Виктор Эммануил призвал левого либерала Цанарделли, а в качестве министра внутренних дел того же Джиолитти, из–за которого в сущности заварилась вся каша. Но чуткий Джиолитти давно понял настроение страны и проповедовал совсем новую политику. В первой же своей речи он сказал такие знаменательные слова: «Правительство не становится на сторону какого бы то ни было класса, оно покажет стране, что широкий прогресс и свобода вполне совместимы с монархическим образом правления».
* Речь идет об анархисте Бреши, который 29 июня 1900 г. в г. Монце убил короля Италии Гумберта I. —Прим. ред.
Начался период приручения социалистов, особенно в лице рабочей и крестьянской аристократии, в кооперативах и реформистски настроенной социалистической интеллигенции. Результаты сказались на уже упомянутом нами конгрессе в 1902 году и расколе 1904 года.
Новая роль социалистов с достаточной силой выяснилась уже во время большой стачки железнодорожников в 1905 году. В первый раз официальный социализм оказался в отношениях, почти враждебных стачечникам. Между тем это не помешало реформистам, отчасти в силу неудачи упомянутой стачки, оказаться в 1906 году также господами Конфедерации Труда (объединенных рабочих профсоюзов).
Попытка Ферри, быстро правевшего, примирить партию и создать синтетическое течение интегралистов* не привела к успеху. Пропасть между революционными элементами социализма и реформистскими становилась все шире. Кооперативам, заигрывание с правительством Джиолитти, борьба за мелкие реформы, все собой заслонившая, отрицательное отношение к стачкам заставили революционных социалистов, не только синдикалистов, но также марксистов, относиться со все более ожесточенной враждой к социал–реформистской политике.
* Течение внутри социалистической партии Италии, возникшее на конгрессе в Реджа–Эмилии в 1893 г. «Интегральные» социалисты во главе с Энрико Ферри занимали центристские позиции. —Прим. ред.
Во время новой большой стачки железнодорожников в 1907 году и особенно острой, принявшей чисто революционный характер, так называемой пармской, на большую половину аграрной стачки 1908 года пропасть разверзлась, как зияющая бездна. Реформисты и почти все депутаты парламента резко порицали эти стачки. Энрико Ферри, недавний интегралист, заявил в одной из своих речей, что государство «не могло покончить самоубийством», оправдывая, таким образом, меры правительства против железнодорожников. Такие случаи в 1907 году, как арест 500 железнодорожников через два часа после того, как Конфедерация Труда отказалась поддерживать их стачку, вызывали взрывы негодования.
Во время пармской стачки представители Конфедерации и партии несколько раз штрейкбрехерски объявляли ее закончившейся и к концу принимали самое деятельное участие в ее подавлении рука об руку с агентами правительства.
Такая неслыханная перемена позиции социалистов объяснялась глубоким недоверием рабочей аристократии и социалистической интеллигенции трезвенного типа к революционным методам борьбы. Как влиятелен в движениибыл последний элемент, видно из того, что из 32 депутатов лишь 2 в то время были рабочими.
Вскоре после описанных событий радикальный журнал «Secolo» заявил открыто, что не видит серьезной разницы между своей программой и программой оппортунистического социализма.
Рост империализма привел к обновлению социалистической партии в Италии. Во время своего последнего министерства Джиолитти, как мы уже писали, наметил пути к сближению с социалистами. Самым главным шагом в этом отношении было всеобщее избирательное право. Все социалисты были единогласны в том, что должно поддержать новый избирательный закон всеми мерами. Но дальше линии поведения явным образом расходились. В то время как революционеры считали всеобщее избирательное право за новое оружие, овладев которым надо было энергичнейшим образом атаковать лукавую и половинчатую политику Джиолитти, реформисты думали, что Италия окончательно вступает под звездой Джиолитти на путь плодотворных компромиссов.
Но вскоре Джиолитти убедился, что, мало ослабляя угрожающие слева опасности, он в то же время раздражил до самой последней крайности консерваторов и заставил поколебаться даже многих своих сторонников. Рядом с другими причинами это заставило его склониться к военной политике, причем, однако, экспедицию в Триполи он отнюдь не представлял себе серьезной войной с Турцией, каковой он и избег, не представлял ее себе также столь трудной, длинной и дорогой.
В шуме националистической кампании за войну приняли участие и некоторые социалисты. Здесь пути расходились с совершенной резкостью. Нечего и говорить, что революционеры видели в этой авантюре исключительное проявление всегда энергичнейшим образом осуждавшегося всеми социалистами империализма и вреднейшую диверсию Джиолитти в целях отвлечь внимание народа от назревшего внутри кризиса.
Но и реформисты не могли проглотить этой слишком большой пилюли новомодного джиолиттианского радикализма. И такие люди, как Тревес, тогдашний редактор «Svonli», как Турати, как Сальвемини и многие другие, были слишком образованны, слишком трезвы, чтобы не видеть всей лжи той легкомысленной рекламы колониальной политики, какой предавались националисты и другие подголоски правительства. Переменить чуть не в 24 часа старый испытанный антиимпериалистический курс, на это вышеупомянутые вожди и весьма значительная часть их последователей ни в каком случае не могла решиться.
Главной силой политики мирного проникновения в пролетариат, которую ловко вел Джиолитти, были разные концессии* рабочим кооперативам. Рабочие кооперативы, объединявшие до 400 тысяч человек, были крайне заинтересованы в дружбе с правительством, но также в мирной, ровной, прочно обогащавшей их политике. В этой среде идея войны вызывала неменьшее отвращение, чем в среде той части пролетариата, которая была пропитана непримиримой враждой к буржуазии и ее правительству.
* Концессия (лат.) — уступка. В данном случае имеются в виду, по–видимому, различного рода подачки итальянским рабочим со стороны правительства. —Прим. ред.
Все это заставило часть реформистов задуматься, должны ли они идти вслед за Джиолитти и дальше или лучше сохранить верность своим коренным принципам, остаться защитниками интересов даже наиболее им близкой кооперативной аристократии рабочего класса и в таком случае порвать с Джиолитти.
Расхождение между без лести преданными социалистическими джиолиттианцами типа Биссолати и Бономи и выдержанными социалистами–реформистами типа Турати — Тревес становилось все более заметным. Когда же вопреки постановлениям партии группа депутатов биссолитианцев решилась вотировать военные кредиты, раскол сделался неизбежным.
Затянувшаяся разорительная война, приостановившая нормальный рост итальянского капитала, создавшая кризис, безработицу, увеличение налогов, больно ударившая по их кооперативам, наконец ничего не давшая народу взамен, кончилась.
Когда выяснились эти результаты, начался рост того движения негодования масс, который закончился революционным кризисом, особенно острым в Романии, о котором мы говорили уже в этой брошюре (1914 г.).
Эта поднимающаяся волна недовольства заставила ретироваться Джиолитти и привела на конгрессе в Реджио Эмилио уже в 1912 году социалистическую партию к: решительному перевороту. На этом конгрессе Турати, Тревес, Кампаноцци и др. выступили против Биссолати, Бономи и их товарищей с критикой столь же резкой, как я революционеры. Заявление Биссолати, что он ставит общенациональные интересы выше классовых, окончательно характеризовало его как националиста.
Кто бушевал больше всех против этого национализма? Кто произносил пламенные речи, совершенно заслонив Турати, речи, имевшие что называется сумасшедший успех? Кто оказался вождем выросшей левой в борьбе против националистической и военной заразы? — Бенито Муссолини! В то время восходила звезда этого человека, с пеной у рта требующего теперь от правительства крутой расправы с интернационалистами! Человека, который сейчас всеми мерами поддерживает кандидатуру тогдашнего «изменника» Биссолати в министерство!
Муссолини предложил конгрессу исключение всех голосовавших за кредиты. За исключение в общем голосовало 16 тысяч представленных членов партии. Около 6 тысяч голосовало за простое порицание и 2 тысячи воздержалось.
Это был разгром! Партия Биссолати влачит с тех пор жалкое существование. По существу это группа лишенных армии прогрессивных националистов, которые, вероятно, соскользнут по фатальной наклонной плоскости вслед за Коррадини и другими некогда ведь тоже идеалистически настроенными националистами чистой воды.
Но новая, очищенная от правых элементов партия отнюдь не оказалась руководимой революционерами. Хотя в «Avanti» сверкал теперь своими ракетами Муссолини, хотя секретарем партии стал выдержанный марксист Ладзари, но огромный вес Турати и Тревеса не уменьшился.
Мы видели уже, какие перемены в позициях руководителей партии произошли при великой пробе на новой войне. Муссолини отпал и тем самым руководство партией фактически перешло в руки талантливого, образованного, но издавна оппортунистически настроенного штаба левых реформистов с Турати и Тревесом во главе.
В самом начале войны, когда Зюдекум явился в качестве посла не то от немецкой социал–демократии, не то от немецкого правительства, партия с красивым негодованием осудила политику большинства немецких социал–демократов. Но она не склонилась и в другую сторону. Она решилась защищать нейтралитет для Италии и широкую политику мира в рабочем интернационале. Как известно, конференция в Циммервальде*, на которой впервые разговаривали друг с другом представители крайних социалистических групп воюющих стран, была организована по инициативе итальянской партии. Речь Турати 15 мая 1915 года по отзыву, например, сенатора Барзини, умеренного либерала, в его речи в заседании сената была образцовой и представляла собой перл серьезной аргументтации. Но вне стен палаты она не прозвучала ни для кого.
* Международная социалистическая конференция интернационалистов состоялась 5–8 сентября 1915 г. в Циммервальде (Швейцария). — Прим. ред.
«Мне странно, — говорил Барзини, — это полное запрещение речи Турати! Или ее аргументы пусты, и тогда их, нечего бояться, или они глубоко значительны, и кто же смеет тогда скрывать их от обсуждающего свою судьбу демократического народа?»
Эта линия ведется официальными социалистами до сих пор. Речь Тревеса в последнюю декабрьскую сессию палаты показалась многим умеренной, но выяснилось, что и она сильно скомкана цензурой.
Почему же тем не менее в решительнейший момент, в майские дни, социалисты приумолкли и не сделали попытки противопоставить тем, кого сам Ферреро называет «кучкой людей, хотя и подымавших дьявольский шум», серьезную силу пролетариата.
Это в значительной степени объясняется всеми навыками реформистов. В центральном комитете партии в группе ее депутатов шли тревожные разногласия. Что делать, если правительство склонится к войне?
«Красная неделя» показала известные революционные возможности, но она показала также значительное отсутствие организации. Между тем и на этот раз прямые и мощные контрдемонстрации против воинственного блока не могли не привести к настоящей гражданской войне.
Она шла бы в атмосфере громкого крика о немецком подкупе, об измене отечеству, о гибнущей Италии. И, конечно, эти крики многих заставили бы смутиться. И без того слабая организация могла бы быть путем массовых арестов совершенно разрушена. Народ, брошенный социадиетическими руководителями на площади, оказался бы, быть может, кровавой жертвой, в то время как сами вожди отделались бы превентивным тюремным заключением.
Не говоря о полицейских силах и о карабинерах, всегда столь беспощадных к массам, которые, конечно, были бы мобилизованы в защиту буржуазной интеллигенции против пролетариата, войны против мира, — отнюдь нельзя было поручиться, что и армия не сможет быть пущена в ход против рабочих. Обыкновенно этого избегают. Но кто же знает, как пассивен солдат? Офицерство же было вполне предано идее войны как в качестве агентов правительства, так и в качестве плохо оплачиваемых интеллигентов, типичнейших вздыхателей и мечтателей о лучшем будущем какой бы то ни было ценой.
Все это тяжко падало на весы. Турати стоял за широчайшие митинги, хотя бы вопреки воле правительства, но он самым решительным образом высказался против попыток борьбы всеобщей стачкой или вооруженными демонстрациями. Все его благоразумие возмущалось перед картиной такого рокового риска!
Решение зависело больше всего от Конфедерации Труда. Но во главе Конфедерации давно уже стоит реформист Ригола, бывший рабочий, физически слепой человек, обладающий одной большой политической зоркостью и успевший стать настоящим диктатором Конфедерации.
