Вы помните, что юнкер Лоудон начал с утверждения, что–де, к сожалению, время до второго чтения так называемого проекта 1927 года еще не пришло, так как до решения самими державами важнейшего вопроса о морских вооружениях серьезно сдвинуться с мертвой точки нельзя, потому–де, если он и созвал комиссию, то исключительно для того, чтобы предложить ей покушать лапши.
Представитель Германии граф Бернсторф заявил, Что он с мнением председателя не согласен. Он напомнил решение, принятое в конце прошлой сессии: «Комиссия поручает своему председателю созвать новую сессию, когда окажется возможным приступить к новому чтению проекта о разоружении».
Бернсторф напомнил, кроме того, что именно комиссии поручено «помочь государствам» найти выход из разного рода трудностей; никак не следует думать, что если государства увязнут в болоте, то и комиссия должна немедленно же увязнуть вместе с ними. Бернсторф поставил в упор вопрос: «Желает ли комиссия вслед за своим председателем формально отказаться от уже принятого решения о втором чтении?»
К общему удивлению, Лоудон вдруг ответил, что свою вермишель он и считает как раз вторым чтением проекта! Его предложение будто бы касалось только порядка этого чтения.
Гибсон поспешил на помощь председателю, подтверждая, что комиссия будет заниматься именно вторым чтением, которому предложение Лоудона придало «научное (!?) упорядочение (!)».
На другой день в 10 часов приступили к рассмотрению советского проекта.
День начался с любопытного инцидента.
Председатель комиссии дал слово т. Ланговому.
Самая речь т. Лангового произвела на комиссию и журналистов глубокое впечатление. Особенно вся немецкая пресса отметила ее «деловитость» и «военно–техническую осведомленность». «Дейли ньюс» отметил, что Ланговой — «самый молодой генерал в Европе», а «Руль», захлебываясь пеной в своем непрерывном хриплом лае, поспешил отметить: «Ланговой, которого почему–то называют генералом…»
Важным моментом речи Лангового было выделение трех основных принципов советского предложения, которые сыграли впоследствии очень большую роль.
Это следующие принципы:
не ограниченное, а существенное ограничение вооружений;
принцип пропорционального разоружения держав;
предварительное установление точного коэффициента разоружения.
Первым возражал японский представитель г. Сато. Маленькому японцу нельзя отказать в известной сметливости. Но он ухитряется говорить тусклым голосом и медленно, чуть не засыпая сам, длинные речи, целиком состоящие из дистиллированной воды. Редко–редко можно выловить из них хоть что–нибудь новое. Это послушное повторение того, что считается установленным для комиссии ее «учителями». Словом, дешевенькие, сатиновые аргументики и сатиновое красноречие.
По Сато каждая держава вольна разоружаться или вооружаться, как она хочет. Она одна знает, сколько ей нужно войска, чтобы чувствовать себя в безопасности.
К тому же Сато недоумевал, как может комиссия осмелиться устанавливать цифры. Ведь цифры может установить только сама конференция! Робость, осторожность, медлительность, — вот к чему призывал Сато, а всеми этими добродетелями от советского проекта и не пахнет.
Граф Бернсторф решительно поддержал советский проект.
Но так как графа Бернсторфа часто клюют и немецкие птицы (такая, например, нечистоплотная птица, как «Форвертс») за «сотрудничество» с советской делегацией, то он решил из предосторожности воспользоваться словами немецкого канцлера горе–социалиста Мюллера и доказать, что программа разоружения Мюллера совпадает с основными чертами советского проекта.
«Искреннее» желание немецкого буржуазного правительства добиться всеобщего серьезного разоружения объясняется тем, что сама Германия уже основательно разоружена.
Очень тонким захотел показать себя представитель Франции г. Массигли.
Ах, какая печальная замена Бонкура. Бонкур! Седые кудри артиста или модного ксендза, любителя дам и их любимца! Дикция и жесты трагика! Большая ловкость при этом. Этакое очаровательное плутовство, на которое Даже сердиться трудно. И авторитет! Поль Бонкур до такой степени воображает себя тем самым «сильным человеком», которого давно ищет Марианна (собственное Имя Французской республики), что его подручный граф Клозель даже назвал себя на пятой сессии: «Я — представитель Поля Бонкура», забывая, что он представлял Францию!
И вдруг Массигли!
У этого вид ни дать ни взять приказчика из «Grands magazins du bon marches (по–русски «великая лавка дешевки»), у него какой–то наследственный жест длинных рук, словно перед ним прилавок, и он все время развертывает дешевые материи, стараясь ослепить покупательницу.
Говорит он скороговоркой, и его плохо слышно. Франция! Не стыдно тебе? Мало у тебя говорунов? Все так привыкли, что твои представители говорят пусто, но красно, а ты послала на такую мировую «арену» человека, который — спору нет! — говорит отменно пусто, но и плохо же!
Аргументы Массигли сводились к тому, что и советский проект не избавляет от трудностей. Но, перечисляя эти трудности, Массигли попадал пальцем в небо, витая в первых попавшихся соображениях, которые при проверке им самим даже для него потеряли бы убедительность.
Это не мешает именно французской прессе отметить, что «с особенной силой и красноречием советской делегации отвечал Массигли». На всякий случай напоминаю, однако, это нам пригодится, что Массигли считает пропорциональность нелепостью и «математические методы» никуда негодными.
Ведь еще никто не знал, что именно к этим методам присоединятся САСШ.
