К 11 часам со всех сторон Женевы на автомобилях и пешком с портфелями под мышкой подходят дипломаты и журналисты.
Погода неплохая. Солнце поглядывает на озеро, суетятся фотографы и кинолюди, стараясь зафиксировать ту или другую более или менее популярную личность. Такими являются, между прочим, и советские делегаты, хотя бы потому уже, что они — вороны среди голубей, представители «злого начала».
Зал заседаний расширен вдвое. И без того плохая акустика стала хуже тоже вдвое. Зал сохранил прежний характер — три стены из стекла с огромными окнами в сад. Входят в него теперь через импозантную библиотеку.
Делегации рассаживаются. На крайних концах большого стола покоем — Турция и СССР.
Встречи, любезные разговоры. К советским делегатам тоже подходят с широкими улыбками и протянутыми руками. Конечно, это представители «злого начала», но, во–первых, у них есть и друзья — немцы, турки, персы, а во–вторых, дипломатические формы требуют атмосферы любезности. Однако трудно себе представить, чтобы, Например, истинно достопочтенный (the right honorable) лорд Кешендун (так надо произносить, а не Кешенден, Как пишут у нас), похожий на ледяную гору, плывущую По Ледовитому океану, или просто достопочтенный (honorable) американец Гибсон, отдаленно напоминающий Гурона*, почувствовали потребность обменяться знаками дружеской привязанности с М. М. Литвиновым.
Председатель Лоудон звонит. Несколько формальностей, и раздается приветственная речь его, ставящая точки над «i» для нынешней сессии.
Прошу заметить те цитаты, которые я привожу здесь, потому что в дальнейшем будет ясно, как переврали (с участием истинно почтенного лорда и просто почтенного американца **) смысл программы работ, предложенной Лоудоном. (Полный титул этого, не всегда удачливого председателя тоже достоин внимания читателей «Комсомольской правды»: его превосходительство — юнкер, по–голландски Jonheer — доктор И. Лоудон.)
* Гурон — от франц. hure — голова кабана. —Прим. ред.``
** Имеются в виду английский лорд Кешендун и американец Гибсон —Прим. ред.
Итак, юнкер Лоудон говорит, стараясь быть сдержанно развязным и грациозно помахивая председательским молотком:
— «Господа, открывая шестую сессию нашей комиссии, я должен определенно заявить, что если я позволил себе созвать вас сегодня, то вовсе не потому, чтобы я считал наступившим время для второго чтения в целом проекта, выработанного в первом чтении, и для придания ему окончательной формулировки, что было бы завершением нашей работы. Все это в настоящий момент неосуществимо».
Так. Однако председатель «не теряет надежды на будущее». Он верит, что можно все же совершить полезное дело, занявшись некоторыми вопросами, невыясненными во время первого чтения и решение которых необходимо для второго чтения.
Очевидно, необходимо, как предварительное условие.
Далее председатель указывает на «растущее нетерпение общественного мнения». Он получил тысячи писем, за которыми стоят «не тысячи, а миллионы» людей, главным образом рабочих. Лоудон указывает изящным жестом на целую батарею черных листков, в которых припасены как вещественное доказательство «нетерпения», упоминаемые им письма.
Далее он делает робкую попытку доказать, будто предшествующие сессии дали какие–то положительные результаты. Но и у него выходит, что чуть не единственный «результат» — это отложение советского проекта о полном и немедленном разоружении.
В заключение в качестве порядка дня Лоудон предлагает «неразрешенные при первом чтении вопросы и рассмотрение второго предложения СССР».
После избрания испанца Коблана вице–председателем на место выбывшего чеха Веверка председатель зачитывает уже действительное предложение порядка дня.
Пунктом первым порядка дня он предлагает рассмотрение нашего предложения. К этому он дает такой комментарий: «Я должен напомнить, что наши работы должны идти и впредь уже намеченным путем. Таким образом, прежде всего надо исследовать, соответствует ли предложение СССР нашему проекту 1927 года» (!!).
Все ясно. Лоудону и пославшим его (т. е. кулацким державам) вовсе не хочется входить в рассмотрение нашего проекта по существу: они думают ограничиться одной–двумя речами, доказывающими, что это предложение несоединимо с проектом 1927 года и взамен принять путь, ими рекомендуемый.
Тут–то, на этом заявлении и даст завтра бой т. Литвинов. Такого рассмотрения нам не нужно.
Дальше у Лоудона идет рассмотрение германского предложения о взаимном осведомлении относительно военных сил и 12 пунктов, тщательно выбранных из проекта 1927 г., с исключением всего действительно важного по границам, разъясняемым им во вступительном слове: «не пришло время, сильные еще (!) не сговорились».
Граф Бернсторф заявляет, что он на другой день сделает ряд возражений против предложения председателя.
Казалось бы, тут и кончать заседание. Но еще рановато. Юнкеру Лоудону захотелось щегольнуть хоть некоторой самостоятельностью. Ведь все, что он говорил раньше, говорил он по шпаргалкам. А тут захотелось порезвиться. Кончилась резвость почтенного юнкера плохо.
Дело в том, что председателю комиссии очень понравилось письмо некоего гражданина Клифорда Гармона, именующего себя «председателем международной лиги авиаторов», и он решил доставить комиссии удовольствие торжественным заслушанием этого литературного Произведения. Казалось бы, невинное удовольствие.
Письмо «благородное», никчемно утопическое. Сначала описываются ужасы грядущей воздушной войны, бесполезность огромных жертв, которые будут ее результатом, а потом от имени почтенного, но мало кому известного президента почтенной, но мало кому известной «лиги» делается глуповатое предложение организовать для защиты публики от бесчинства отдельных государств в воздухе международный воздухофлот.
С самого начала чтения насупилось покрытое вечными снегами чело лорда Кешендуна. На его лице постепенно отражалась все большая масса недоумения, смешанного с негодованием. Едва письмо было прочитано, как величественный джентльмен поднялся и… ухватил за ухо юнкера Лоудона.
Успокойтесь, читатели! Особенного скандала не было. Лорд ухватил юнкера за ухо фигурально.
Вот текст первой речи, произнесенной представителем Великобритании в назидание всем нынешним и будущим председателям, которые решаются или решились бы самостоятельно, не спросясь, читать в серьезных комиссиях все, что им «понравилось».
— «Я позволю себе спросить, на основании какого правила регулируются вопросы о заслушании документов, подобных только что оглашаемому? Лично я усматриваю серьезное возражение против торжественного зачтения здесь писем частных лиц. Всякий знает, что существует не мало организаций со звучными титулами, которые состоят, однако, только из комнатушки на пятом этаже и секретарши. Об организации, от которой исходит письмо, я ничего не знаю. Но зачем читать подобные письма? Этим мы приглашаем людей, жаждущих рекламы, писать письма в комиссию в надежде, что они, таким образом, обратят на себя некоторое внимание прессы. Насколько я могу судить, зачитанное письмо не имеет ровно никакого значения. Но допустим, что оно значительно. Допустимо ли, чтобы частное лицо без всякого мандата могло получить право на внимание столь официальной комиссии? Я не знаю наших правил на этот счет, но в свое время я внес предложение воспретить опубликовывать путем чтения в комиссии письма, которых мы не запрашивали и которые неведомо откуда взялись».
Кешендун был, конечно, формально прав. Но гнев его возгорелся особенно вследствие того, что Лоудон вдруг вздумал прочесть по существу антимилитаристское письмо. Может быть, Кешендуну хотелось бы поворчать и на обращение «вождей» II Интернационала, ведь у них тоже нет мандата. А тут такой прецедент!
Юнкер доктор Лоудон зарделся, как девушка, которую впервые поцеловал любимый парень. Он пробормотал, что ему просто захотелось почитать комиссии нечто, по его мнению, интересное, но что он подчинится, если лорд настоит на правиле, воспрещающем, и т. д.
Вся комиссия и все журналисты ласково улыбались. Эк, ведь, какой–де пострел. Не посмотри за ним только! Хорошо еще, что за ним есть строгий надзор. Но инцидент исчерпан. Пошлепали и довольно — все в порядке.
Газеты всего мира, однако, пересказали, хотя и в бледной форме, этот комический инцидент, скрасивший первый, скудный содержанием сеанс 6–й сессии.
Результаты? Явно выраженное намерение скоропалительно отделаться от предложения СССР и засесть за лапшу!
Женева, 24 апреля.
