Товарищи, братский нам украинский народ в культурном отношении развивался совершенно иначе, чем развивался народ великорусский. И главным образом вот почему: если у нас, как и у всех вообще народов мира, существовала глубокая пропасть между «народом» в собственном смысле слова и «наростом» над ним, т. е. его аристократией, его эксплуататорами, то, по крайней мере, у нас, как, впрочем, и у большинства других народов, они говорили на одном с народом языке. Поэтому высшая культура — научная, художественная культура, созданная дворянами для дворян, буржуазией для буржуа, высшими слоями мелкобуржуазной интеллигенции для так называемых культурных слоев общества, косвенно была создана и для низших слоев народа. Не только в том смысле, что эта культура оплодотворит работу социалистических масс, когда они возьмут в свои руки власть во всем мире, но и в том смысле, что этот язык, скованный, приобретенный постепенно сотнями лет культурной работы правящих классов, не может пройти бесследно для культурного развития всего народа; когда у нас из рабочего класса или из крестьян, из школ или из рабфаков <люди> поднимаются к новой культурной жизни, когда они приобщаются к нашей литературе, театрам, журналистике, — они находят нечто в высокой степени народное и свойственное им, и русская культура как таковая есть нечто, в общем, несмотря на ее классовую роль, целостное.
На Украине не так: украинский народ говорил на украинском языке, а украинский «нарост» — на русском языке. Культурная прослойка, говорившая на украинском языке, была весьма ничтожна. Частью, на западе, эта культурная прослойка — украинская буржуазия — полонизировалась, частью она обрусела. Кроме того, и Польша во время своего владычества над частью Украины, и Россия в течение последних веков насыщали своими чиновниками, своими журналистами и учителями эту страну.
Таким образом, народ говорил на языке, который не получил культурного развития, не приобрел литературной обработки. На нем не выражалась научная, литературная мысль, не вырабатывалась литературная терминология. Когда теперь народы освободились, то русский народ, счастливый в этом отношении, нашел чрезвычайно высокую литературу, созданную господствующим классом, всю научную номенклатуру, особый навык широкой культурной жизни. Братскому же украинскому народу приходится все это в значительной мере создавать наново.
Украинская литература, за мелкими вычетами, о которых я буду говорить, скудна по сравнению с русской. Поэтому приходится при переводе на украинский язык учебных и научных книг вырабатывать новую терминологию, чем занята в настоящее время Украинская Академия.
Таким образом, украинскому народу — рабочим и крестьянам — приходится делать огромную работу: не только вырабатывать свою культуру, но и переводить на свой язык или, вернее, свой язык поднимать на такую высоту, чтобы он мог отражать более высокие стороны культурной жизни, а не только стороны деревенского быта. Это самый многочисленный, если и не единственный, <то> самый великий народ, который жил когда–либо на свете <и> до нас дошел как народ с языком, не приспособленным к культуре. Конечно, этот язык так богат и этот братский народ так талантлив, что в кратчайший срок под звездой своей новой свободы он наверстает этот пробел. Но вы понимаете, какое огромное значение приобретает вопрос языка теперь для народа Украины. Как можно скорее освободить от господства чужих языков свой язык, превратить его в язык, приспособленный к культурной жизни. Это задача дня и мы с биением сердца следим за всяким шагом украинского народа который он делает в этом направлении. Он проделывает колоссальную работу, работу, которую всякий человек, в силу своего человеческой достоинства, глядя на то, как защищает свои права каждая нация, а тем более такой великий народ, как украинский, встречает с величайшей симпатией.
И вот, товарищи, в этом небогатом украинском языке совершенно исполинским явлением высится Тарас Шевченко.
Если бы мы только сказали так, что у этого двадцатимиллионного народа имеется в прошлом великий классик, и один только, то представьте себе, какой любовью должен быть окружен этот классик, как дорожит народ этим источником, из которого возьмут начало те реки, которые в будущем потекут в литературной жизни и которые будут разливаться еще глубже.
Если украинский народ все время угнетали более мощные народности, это привело к тому, что Шевченко выглядит совершенно иначе, чем Пушкин, который является фактическим родоначальником нашей литературы, или чем Данте — родоначальник итальянской литературы. В Италии Данте должен был бороться со схоластической латынью и отвоевывать право своего вульгарного языка, языка масс, как литературного языка, и за это взялась буржуазия, которая выдвинула в XIII веке буржуазного мыслителя Данте.
У нас дворянство было первым мыслящим классом, и в начале XIX века, в эпоху Александра I, оно расцвело и дало великолепное явление — Пушкина. Но это дворянство — дворянство прогрессивное, хотя Пушкин и был республиканцем, но, во всяком случае, оставался дворянином. Шевченко же, вышедший из рабов, из совершенно забитых бедняков, крепостных крестьян, поднявшийся на высоту классического художественного творчества, до конца своих дней оставался крестьянином–бедняком, сельским пролетарием, со всеми характерными чертами своего происхождения.
Таким образом, забитость и приниженность украинского народа обеспечивает необыкновенную демократичность его литературы. То, что делали у других народов буржуазия и дворянство, то сделал великий крестьянин–бедняк. Это имело влияние на его творчество и сделало его для нас более приемлемым и менее спорным на заре социалистической эпохи.
Если мы, может быть, должны много думать над тем, что из произведений Пушкина для нас приемлемо и что нет, потому что он далек от нас по своей социальной обстановке, то, наоборот, для нас Шевченко свой брат. Он не только крестьянин и бедняк — он, кроме того, революционер, протестант, жертва царизма. Поэтому всеми своими фибрами срастающийся со всей новой действительностью. Отсюда новый источник особенно горячей любви и высшей оценки по отношению к Шевченко. Но, товарищи, третьим дополнительным моментом является то, что его гений, один из величайших гениев в семье всех народов, именно в силу своего социального положения и оторванности Украины от общей культурной жизни, в силу его горячей любви к его матери — Украине, насыщен своеобразной красотой и ароматом. Шевченко — величайший выразитель той бездонной народной грусти, которая выросла и в наших, и в украинских селах, которая нашла выражение в нашей заунывной песне, а на Украине не ограничилась только народным творчеством, но и приобрела высшее художественное претворение в песнях Шевченко, но осталась в них такой же надрывной, такой же за сердце хватающей, величавой в своей скорби. Поэзия, не выращенная самим народом, никогда ничего подобного создать не может.
Однако не только грусть, которая является фоном шевченковской поэзии, бросается нам в глаза, но на этом фоне вышиты своеобразные узоры, узоры, поведшие, как известно, к ссылке Шевченко, являющиеся отражением протеста против русских насильников и против всех вместе насильников царизма и бюрократии.
Шевченко — с ног до головы революционер; он революционен, а не только националистичен. Он охотно протягивает руку всем трудящимся; будь то русский или украинец — он должен восстать против своих угнетателей; и, наконец, у Шевченко многозначительная и многообещающая черта: в его поэзии чувствуется яркая, ослепительная радость, удаль, ширь, — то, что мы слышим в украинском гопаке, в их плясовой, это самозабвение, которое показывает, какой гигантский кладезь способности веселиться заложен в этом только что плакавшем крестьянине. И по струнам, которые Шевченко затрагивает в нашем сердце, и по типам, которые он нам дает, — это все сообщает его поэзии своеобразную прелесть.
Но Шевченко, кроме того, посчастливилось: ему дано петь на необычайно мелодичном языке. Вы знаете, что чем дальше мы идем с севера на юг, тем более язык народа приобретает певучий характер! И как ни мелодичен русский язык, все же он менее напевен, чем его южный брат — украинский язык. И Шевченко это постиг. Он не пошел по стопам своих братьев — русских и западных поэтов, любя свой язык. Он черпал свои мелодии из крестьянского мелоса. Он создал совершенно особый ритм, на котором не сумел петь никто, кроме поэта Багрицкого, который <в> последнее время написал балладу и непосредственно вступил на путь подражания Шевченко, доказав, что мы можем заимствовать его напевную манеру и перенести на наш язык.1
Таким образом, товарищи, оседлав этого огненного коня — украинский язык, <Шевченко> смог вознести его чрезвычайно высоко, ибо почувствовал всеми фибрами своей души все возможности этого материала. Он создал так много блестящего, разнообразного, что пройдет много лет, пока новая украинская поэзия вполне усвоит себе этот путь и пойдет по нему дальше.
Вот почему Шевченко высится как гений над ныне возрожденной Украиной, и в этот день, когда украинцы хотят его чествовать, представив вам ряд произведений его искусства, характеризующих его литературно–художественное творчество, — мы, москвичи, со своей стороны, от сердца нашей страны и всего трудового люда шлем украинцам свой самый искренний привет и пожелания расцвета их культуры, которая должна быть одновременно и национальной, и глубоко общечеловеческой, каким был сам Шевченко в его великих песнях.
- Речь идет о поэме Э. Багрицкого «Дума про Опанаса», впервые напечатанной в журнале «Красная новь», 1926, № 10. ↩
