<Не ранее 30 декабря 1931 г.>
Дорогие товарищи, в последнее время очень много говорится о моих ошибках в области теории искусства и литературы.1 Таких ошибок в моем прошлом было немало. По этому поводу я уже выступал перед ячейкой ЛИЯ.2 Мы пришли к выводу, что хорошо будет, если мои произведения будут критически просмотрены особой бригадой, что даст полное выяснение положительных и отрицательных сторон моих работ, возможность мне самому более или менее исчерпывающе (насколько это будет в моих силах) высказаться по этому поводу.
Один из основных работников бригады, мой заместитель по директорату ЛИЯ т. Динамов неоднократно заявлял, что он еще не изучил сколько–нибудь подробно моих сочинений. Это не помешало ему, однако, дать формулировку моих «заблуждений», напечатанную в прошлом номере вашей газеты, в совершенно неприемлемом для меня виде. Она содержит целый ряд голословных, абсолютно неверных утверждений, которые, как я надеюсь, т. Динамов сам вынужден будет взять назад, когда он внимательнее присмотрится к объекту своей критики — моим произведениям.
Конечно, в этой характеристике содержатся и кое–какие верные черты, но они тонут в общих определениях чрезвычайной остроты, определениях, которые были бы абсолютно несовместимы с какой бы то ни было руководящей ролью в Комакадемии.3
Настоящим я довожу до сведения заинтересованных в этом лиц о том, что ни в какую полемику по поводу моих ошибок до окончания работ бригады я входить не буду. Прошу не делать из этого моего молчания никаких заключений: это вовсе не значит, что я безропотно принимаю всякую напраслину, которую угодно будет тому или другому товарищу взвалить на мои плечи. Это нисколько не значит также, что я пренебрежительно отношусь к самокритике, как и не значит то, что я не желаю признать своих ошибок.
Наоборот, я отношусь к товарищеской критике с величайшим уважением. Я знаю о многих своих ошибках и думаю, что есть такие, которых я сам не осознал и которые для меня станут ясными после компетентных и продуманных указаний. Я уверен также, что возникают и недоразумения, т. е. обвинение меня в той или другой ошибке, основанное на непонимании того или другого моего положения или его невольном неверном истолкованиии, ново всем этом мы разберемся после того, как налицо будет заключение комиссии.
На мне лежит слишком много разнообразной и в моем представлении весьма ответственной работы 4 для того, чтобы я сейчас мог по мелочам тратить свои силы на случайные полемические столкновения или случайные отрывочные, не систематизированные признания своих ошибок.
С коммунистическим приветом
<А. Луначарский>
- Письмо Луначарского было вызвано появлением в № 66–67 газ. «Советское искусство» от 30 декабря 1931 г. изложения доклада С. С. Динамова в Комакадемии «О письме т. Сталина в редакцию журнала „Пролетарская революция“ и о тех выводах, которые проистекают из него применительно к фронту искусствоведения и литературоведения». В докладе, в частности, было сказано: «Надо по–новому поставить вопрос о т. Луначарском, на котором заметно сильное влияние идей II Интернационала и у которого неверная, немарксистская и неленинская система взглядов на литературу и на искусство». ↩
- На перевыборном собрании ячейки Института литературы, искусства и языка в ноябре 1931 г. См. об этом собрании заметку В. Соболева «За партийную линию в литературе» («Правда», 1931, № 316, 17 ноября). ↩
- С мая 1931 г. до апреля 1932 г. Луначарский был директором Института литературы, искусства и языка Комакадемии. ↩
- В это время Луначарский был также председателем Ученого комитета при ЦИКе СССР, директором Пушкинского Дома, главным редактором «Литературной энциклопедии», членом советской делегации в подготовительной комиссии к конференции по разоружению. ↩
