Товарищи! Волна диспутов об упадочничестве и есенинщине ставит вопрос: какую роль играет здесь поэзия Есенина, которою увлекается молодежь? И в какой мере эта поэзия насыщена тем, что называется есенинщиной и отождествляется с целым рядом явлений, включая чубаровщину? Когда т. Сосновский говорит об отрицательных явлениях нашего быта, о том, что в кабинете председателя контрольной комиссии бандит может угрожать председателю, о том, что рабочие наполняют кабаки, что жилищные условия у нас ужасны, о том, что развитие рабочего класса затормозилось и т. д. — я спрашиваю: в какой мере все это связано с Есениным и в какой мере с есенинщиной? Сосновский неодобрительно говорит о том, что вот–де Сергей Есенин «обходил» т. Малкина, Есенин был с «хитрецой», деляга, это был не такой «нежный» цветочек, как иные о нем разглагольствуют и т. д. Все это истинная правда. И Малкина, да и не его одного, Есенин «обходил», и дела свои разные обделывал, и алкоголиком был, — но ведь это факты его биографии, — а речь идет о поэзии Есенина. Мы знаем, что ведь и Пушкин в картишки любил перекинуться, и Некрасов на счет картишек, и на счет вина тоже был не дурак, но при анализе поэзии надо факты биографии как–то отделять от фактов литературных, ставить их на свое место, не подменять ими литературы. Молодежь–то увлекается Есениным не потому, что он был алкоголиком. А, если мы хотим правильно понять причины увлечения поэзией Есенина, надо прежде всего отграничить поэтическое творчество от биографических фактов. Иной подход будет несерьезным и не даст никакого положительного результата. Наоборот. Он запутает вопрос, свалит в одну кучу самые разнородные факты и вызовет кавардак в сознании тех наших молодых товарищей, которые сами не могут еще правильно разобраться в этом сложном клубке. А такой кавардак уже налицо. С одной стороны, все отвратные, хулиганские и прочие бытовые явления отождествляются с «есенинщиной», с другой — между есенинщиной и поэзией Есенина ставится знак равенства. И мне приходилось слышать от молодежи: «лоб потираем, а ничего не понимаем. Неужели Есенин и есенинщина одно и то же? Но или мы дураки, или нас обманывают, так разнося в пух и прах есенинскую поэзию. Но если его поэзия — сплошная есенинщина, сплошное хулиганство — то почему Госиздат издает ее?»
Молодежь, так рассуждая, права. Поэзия Есенина не покрывается «есенинщиной». Поэзию Есенина надо отделять от есенинщины — и это надо сделать, если мы хотим правильно разобраться и в есенинщине, и в поэзии Есенина, и в причинах, по которым молодежь увлекается этой поэзией. А ведь в рассуждениях т. Сосновского никак нельзя было найти границу, отделяющую поэзию Есенина от вредного влияния жилищных условий, от прогулов и пьянки на заводах и т. д.
Товарищи, ведь мы имеем дело с поэтом, которым увлекается наша молодежь. Плохой поэт или хороший, но где причина увлечения этим поэтом нашей молодежи? А, когда дело доходит до поэзии, т. Сосновский заявляет: о поэзии мы говорить не будем. Я боюсь, что нам когда–нибудь — лет через пять — будет стыдно, что можно было так легко, походя, говорить о большом крестьянском поэте, действительно с упадочническими настроениями, но погибшем в конце концов, как жертва этой упадочности, не сумевшем себя спасти от ее губительных лап. Будучи жертвой упадочничества, он отразил свое личное упадочничество в своей поэзии, — иначе он не был бы лирическом поэтом, но ведь это не основание для того, чтобы его делать чуть ли не виновником подымающейся волны хулиганства и т. п. Как будто здесь виновата «есенинщина». А когда ставился вопрос: что же такое есенинщина, в ответ замечают: Есенин ходил в бархатной безрукавке, у него была книжная лавка, а о поэзии мы говорить не будем, время позднее. Я тоже о поэзии говорить сейчас не буду, хотя я мог бы говорить о поэзии Есенина. Но время действительно позднее (Голоса: «Просим, просим». Аплодисменты). Я бы очень хотел послушать т. Сосновского, что бы он говорил о Есенине, как о поэте, о том, что собой представляет поэзия Есенина, а отделываться тем, что Есенин обходил Малкина, это все равно, что не сказать по существу ничего (т. Маяковский: «Он обошел Полонского, это больше)».
Я говорю о методе, с каким надо подходить к литературе, если хочешь что–нибудь понять в литературе. А. С. Пушкин был камер–юнкером, любил перекинуться в картишки и вел распутный образ жизни. Что это говорит о поэте Пушкине? Разумеется, ничего, или очень мало. Все дело в том, что когда мы говорим с молодежью о литературе, нужно пользоваться каким–то минимумом, чтобы не прививать молодежи распутного отношения к литературе. (Голос: «Правильно»). Тов. Луначарский тоже очень кратко коснулся Есенина. Сказать, что Есенин был человек слабой воли, попал в лапы имажинистов и прочих типов, которые его загубили — и поэтому Есенин повесился, это значит не раскрыть причин смерти Есенина. Ведь то поветрие есенинщины, которое мы наблюдаем среди молодежи, было вызвано громадной силой поэзии Есенина. Ведь в современной русской поэзии можно говорить только о Демьяне Бедном и о Сергее Есенине, как о поэтах всенародно понятных. В поэзии Есенина мы имеем лучшие образцы чистого поэтического русского языка. Голосом Есенина говорила также и народная песня. В этой силе Есенина, как поэта, лежит причина его влияния. Вот в чем дело. Но ведь это надо сказать. Об этом нельзя забыть. А это значит, что перед нами большой поэт с больными, упадочническими нотами в творчестве, но все же поэт, каким нельзя швыряться, как ветошкой. Когда вы говорите о молодежи, которая упадочнически настроена, ведь вы, как марксисты, понимаете, что Есенин сам вырос на этой же почве, что Есенин не причина упадочничества, а одна из ее жертв, и жертва эта была не случайна. Не нужно закрывать глаза на большой поэтический талант Есенина, которого не отрицает и Сосновский (т. Сосновский: «Отрицаю. Маленький талант»). Пусть он это докажет (т. Сосновский: «Постараюсь»). Я думаю, что не буду неправ, если скажу, что деревня выдвинула не очень много крупных поэтов и среди крупнейших — Есенин. (Голос: «Правильно»). Сила поэтического чувства, великолепно передаваемая простым поэтическим языком, лиризм мотивов, в которых отразилась и народная русская песня, огромная сила лирической настроенности, которою Есенин заражает, — все говорит о том, что Есенин был не маленьким поэтом. Отрицать это — значит не иметь достаточного критического чутья.
Поэзия Есенина раскрывает перед нами трагедию крестьянского поэта, пришедшего в город из деревни и оказавшегося чужим в городе, не сумевшем в городе найти свое место. Я не взял с собой I томика его стихов, вероятно, присутствующие здесь знают, что весь почти первый том есть лирическая автобиография Есенина. И когда мы читаем строки, посвященные родной деревне, когда мы читаем письма к матери, и те строки, которые приводил Луначарский, где Есенин говорит, что хотел бы бежать за комсомолом, когда мы видим поэтический бунт крестьянина против крестьянского мировоззрения, восстание крестьянина против крестьянского бога, и все это на фоне страшного одиночества поэта, и мечтательных его дум о прошлом, и боязни города, нелюбви к городу, когда мы встречаем, наконец, мотивы безнадежности, неизбежной гибели деревенского «рая» под натиском городского «железного гостя», тогда нам делается ясной трагедия поэта, который деклассировался, ушел от земли, оторвался от отчего дома и, одинокий, погибает в каменных коридорах города. Есенин был выдвинут крестьянством в ту как раз эпоху, когда старая деревня, старая крестьянская Русь обречена была на слом, и Есенин пал жертвой обреченности этой крестьянской, деревянной Руси. Но он и был поэтом этой обреченной деревни. Мотивы ее гибели и были мотивами его лирики. Я мог бы привести много цитат из его стихотворений, написанных под напором железо–бетонного города, мог бы показать, как эти мотивы угнетали Есенина, и как отразились они в его поэзии. Это была поэзия человека, который в своих произведениях лирически переживал судьбу старой русской деревни, тесно переплетшейся с его личной биографией. Я уже указывал однажды на то, что Есенин принадлежал к той породе поэтов, которые жили для того, чтобы писать, а не писали для того, чтобы жить. Каждый мотив, глубоко его захватывавший, он отражал в своей лирике.
И не вина, а беда Есенина, что он оказался неспособьым преодолеть влияние среды, которая в городе его окружала, а окружала его среда беспутная и распутная, пьянственная богема, которая видела в Есенине лишь занятного собутыльника. К другой среде в городе Есенин к несчастью не нашел путей. Деклассированный поэт, попавший в чуждую среду, лишенный культуры — а он был мало культурен — Сергей Есенин не нашел в жизни, в борьбе за жизнь, никаких зацепок, чтобы спастись, и пал жертвой и своей собственной некультурности и своей оторванности от «отчего дома», и одиночества, и неспособности итти в ногу с своим веком.
Таков был Есенин. В поэзии его, разумеется, звенят упадочные настроения. Но вся ли это поэзия упадочна? Нельзя же всякое стихотворение, в котором поэт говорит о грусти, скорби, о тоске, говорить, что это упадочничество. Тогда много произведений Байрона, Лермонтова и многое другое, даже у Пушкина, тоже надо об'явить упадочными, но ведь это значит, что значительная часть классической литературы окажется упадочной.
Товарищи, лирическая поэзия имеет дело с настроениями и переживаниями, а настроения и переживания многообразны. Нельзя ограничить лирическую поэзию только мотивами барабанного боя и боя часов. (Аплодисменты). Странная вещь: тот же Сосновский, которого я всегда читаю со вниманием и которого считаю одним из самых талантливых наших публицистов, который очень правильно подмечает причины скуки в наших клубах и причины успеха Есенина, тот же Сосновский замечает, что Есенин говорит о таких чувствах, о которых запрещено говорить в ячейке.
Но неужели все то, о чем не говорят в ячейках, упадочничество? Если наша комсомольская и вузовская молодежь с охотой читает Есенина — то разве только потому, что его поэзия упадочна? Но это–то и неправда, и вовсе наша, молодежь, в подавляющем большинстве своем, не упадочна. Упадочников — меньшинство, а круг читателей Есенина шире круга упадочников и, если молодежь, всегда более чуткая, чем наш брат, человек зрелых лет взволнованно читает такие строки:
Не буди того, что отмечалось,
Не волнуй того, что не сбылось.
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
то не потому, что это упадочничество, а потому, что это подлинная, волнующая лирика, хотя бы и чуждая нашей молодежи по своему содержанию. Вообще вся борьба с Есениным, который подменяется есенинщиной — напоминает мне борьбу с кожаным болванчиком, которого можно бить по морде совершенно безнаказанно. Такую же роль кожаного болванчика для некоторых любителей начинает играть большой поэт, заплативший своей кровью за свою трагическую, социально обусловленную оторванность от великого движения своего времени. Он хотел быть вместе с революцией, но не сумел. Он не пошел в ногу с жизнью — и жизнь ушла от него. И он погиб. Но погиб не потому, что был алкоголиком. Напротив. Он сделался алкоголиком потому, что чувствовал надвигающуюся гибель, потому что жизнь, настоящая, творческая, с ее борьбой, уходила от него, оставляя его одного с томительными мечтами о невозвратной ушедшей в прошлое деревянной Руси.
Русь моя, деревянная Русь,
Я один твой певец и глашатай
— Это ведь было одним из центральных мотивов его поэзии — и не случайно, а с полным сознанием своей роли бросил он поэтическую фразу:
Я последний поэт деревни — и эта поэтическая фраза является далеко «не фразой» в житейском смысле. Он и в самом деле «последний поэт» старой, дореволюционной деревни капиталистической эпохи, которая разрушалась и погибала на его глазах. Вспомните его последние посещения «родных мест», — страшное разочарование, которое его охватило, его тоскливое восклицание:
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен.
Моя поэзия здесь больше не нужна.
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
А ведь — это приговор, это — смерть, и нечему удивляться, что Есенин стал пить горькую: он начал умирать задолго до самоубийства — оттого–то в стихах его последних двух лет так много мотивов гибели. Оттого–то его самоубийство не является озорством, чем–то таким, что можно осудить, не поняв. Я ведь не говорю об оправдании самоубийства. Я говорю о том, что его надо понять — так же, как и хулиганство Есенина, в наличности которого нельзя, разумеется, сомневаться. И хулиганство его, отвратительное, как всякое другое, и заслуживающее самого резкого осуждения, было такой попыткой уже подающего и малокультурного человека найти какое–то спасение перед лицом надвигающейся гибели. Оттого–то я и говорю — хулиганство чубаровцев и хулиганство поэта Есенина несколько различны по мотивам, хотя социально вредны одинаково, а б. м. хулиганство Есенина об'ективно даже вреднее. Но констатировав эту вредность — нельзя не пытаться понять, по каким причинам оно возникло, это хулиганство большого поэта. Именно потому, что он большой поэт, любимец молодежи, а не первый встречный чубаровец. Ведь «об'яснить», «понять причину» это и значит правильно истолковать и обезвредить явление. А голое осуждение Есенина, как хулигана, — не опорочивает его поэзии — в ее не упадочнической части. Эта поэзия приобретает еще больший социальный интерес, так как она раскрывается перед нами, как лирическая трагедия человека, не сумевшего преодолеть трудностей своего житейского и поэтического бытия. Ведь в его пьяном надрыве, отвратительном, как всякий другой пьяный надрыв, звучали нередко ноты подлинного раскаяния, настоящей боли. Ведь то самое стихотворение, которое цитировал Сосновский: «Пей, сука, пей», кончается словами: «Дорогая, я плачу, прости, прости». Заметьте, что Есенин один из самых целомудренных поэтов (смех), если вырезать из его книги цикл «Москва Кабацкая». Я предлагаю вам взять первый том его и с карандашом в руках подчеркнуть все любовные мотивы его лирики. Вы увидите, что их очень мало. Любовной лирики, я не говорю уже об эротике за исключением «Москвы Кабацкой» почти нет. Только в последние годы его жизни, когда ломалась деревянная Русь, только и последние годы его жизни появились любовные мотивы, несколько кабацких стихотворений и стихотворения, посвященные Айседоре Дункан. Но вся лирика, за исключением 1914–15 г.г., где мелькает женский образ, совсем лишена любовного элемента. Его упадочные стихотворения следовало бы конечно при строгой редакции из первого тома собрания сочинений исключить, но значит ли, что этих упадочных стихов достаточно для того, чтобы мы могли козырять Есениным, как причиной всех бед, терзающих нашу комсомольскую молодежь? (С места: «Кто это делает»). Это делают. Меня интересует это постольку, поскольку мне хотелось бы, чтобы мы научились, наконец, относиться к литературным явлениям крупным и мелким равно, с должным вниманием к их сложности, а не обращались бы с литературой, как с предметом недостойным серьезного внимания. Надо научиться уважать литературу. (Голос: «правильно». Аплодисменты). В большинстве нет этого уважения в литературе. Когда Бухарин пишет «злые» заметки и называет их злыми, мы понимаем почему. Так надо. Бухарин бьет по определенным вредным явлениям, которые называет есенинщиной, но не по Есенину, как поэту. И надо прекратить отождествление поэзии Есенина и есенинщины хотя бы потому, что это отождествление вносит сумбур в головы молодежи, которая, читан Есенина, видит есенинщину только на некоторых его страницах.
Теперь, товарищи, позвольте мне кратко сказать об упадочничестве среди молодежи. Я не буду говорить подробно, об этом говорилось достаточно и с тем, что говорил тов. Луначарский, я в значительной мере согласен. Я не возражаю также против того, что говорил товарищ Сосновский относительно социальных корней упадочничества. Но ведь все это общее место. Получается какой–то гуттаперчевый мешок, куда бросают все, что под руку попадет, и будут бросать пока мешок не лопнет. Но молодежь, которая ставит перед нами вопрос: как быть, как жить, что делать, она настоящего, конкретного ответа не получает. Кроме того, среди молодежи явления упадочничества требуют немедленного вмешательства. Обратиться к молодежи с указанием что–де потом будет хорошо, а сейчас так и должно быть — нельзя, тем более, что явления упадочничества должны быть, могут быть изживаемы теперь же, не дожидаясь того времени, когда мы подымем хозяйство, понастроим просторных домов и увеличим стипендии вузовцам. Позвольте, товарищи, я для краткости остановлюсь только на одном обстоятельстве и этим ограничусь. Я просил бы вас, товарищи, не сердиться. Я обращаюсь к молодежи — может быть я не прав, вы мне ответите. Но я хочу честно сказать, что одной из причин развития и роста упадочных настроений среди молодежи считаю саму молодежь и не упадочническую ее часть, именно здоровую часть молодежи. Это кажется парадоксом. Но я сейчас об'ясню, в чем, мне кажется, дело.
Товарищи, молодежь наша представляет собою коллектив, товарищество. Но скажите, как обстоит с чувством товарищества в этом товариществе? Я приведу одно исключительное дело, о котором писал Сосновский, кореньковщину. Был такой студент, он, на днях писали в газетах, приговорен к расстрелу. Он затравил, а может быть убил свою жену, (С места: «Нет»). Если не убил, то способен был убить. Но меня интересует не это, меня интересует вот что: как же могло случиться, что этот бандит, чубаровец, типичный упадочник и пр., — я спрашиваю, как могло быть, что окружавшие его вы, здоровые, крепкие, молодые, зубрившие к зачетам книжки, вы, которые говорите о борьбе с упадочничеством, скажите, как могло случиться, что вы не заметили, что среди вас живет настоящий бандит? Как это могло произойти, что бандит мог самым подлым образом затравить, довести до самоубийства нашего же товарища, студентку? Ведь все это происходило в вузовском общежитии! Значит были кругом люди, которые называли друг, друга товарищами! Ведь драма происходила на ваших глазах! Ведь его жена, студентка Давидсон, жаловалась же товаркам, она ведь плакала, она ведь искала чей–нибудь поддержки, где же вы были, я спрашиваю, те, которые их окружали? Когда Николай Кузнецов застрелился, неужели у него, как и у Розы Дэвидсон, совсем не оказалось друзей? У Есенина не было друзей, были только собутыльники, они пили с ним водку и знать не хотели его душевных драм. Воспоминания показывают, что Есенин был одинок, вокруг него были люди, не знавшие его и не любившие его. А Николай Кузнецов, у него–то ведь были друзья? Где же были они, эти друзья, когда он перед смертью искал зацепки за жизнь? Ведь не может же быть, чтобы юноша, молодой человек, так просто, «здорово живешь», «без борьбы, без думы роковой» полез в петлю. Человек перед смертью не может не тосковать. Не бывает этого. Где же были друзья его, товарищи, когда он искал чьего–нибудь сочувствия, а быть может поддержки?
Общие причины явлений упадочничества, социально–экономические причины. Но не надо все сваливать на экономику: экономика–де одна виновата, а мы, люди, здесь не причем. Это неверно. И от нас, живых людей, на почве известных социально–экономических отношений, кое–что, и не малое, зависит. И мы, живые люди, можем вмешиваться в события и кое–что делать в пределах тех же самых социально–экономических законов. А ударяться в бездействие, сваливать все на социально–экономические причины — товарищи, это тоже одна из форм упадочничества. Оттого–то нельзя смотреть безучастно на то, что происходит вокруг. Если на твоих глазах происходит убийство, ты способствуешь убийству, если не мешаешь ему. И здоровая молодежь наша повинна в развитии упадочничества в такой мере, в какой безучастно и с равнодушием созерцала и созерцает безобразия творящаяся в ее среде. В вашей молодой среде процветает, например, наплевательское отношение к человеку, нередко хамское отношение к женщине.
Да, нередко. Почему же, вы, молодые не боретесь этим хамством, не искореняете его без пощады? Почему какой–нибудь прохвост может ходить среди вас, засунув ручки в брючки, и творить разные мерзости, да среди бела дня, да еще под флагом строительства «нового быта», новой «свободной» морали? И никто не сорвет с него маску, хотя всем видно, что это жулик, чубаровец и что его надо вытолкать из вузовской среды в три шеи. (С места «А еще ходит, как герой»). Здесь, товарищи, повинна не упадочническая часть молодежи, не эти разложившиеся моменты, а именно неразложившаяся, здоровая часть, ибо я знаю, что упадочников меньшинство, а здоровой молодежи, которая учится, работает, стремится к будущему — большинство. Где же это большинство? И почему оно бездействует? А ведь оно — сила. Ведь это в его среде вьются гнезда упадочничества. Где же его воля к сопротивлению? Где же «общественное мнение»? Или она, эта здоровая часть молодежи, не умеет отличить добро от зла?
И я имею право, товарищи, сказать, что первая и главная роль в борьбе с упадочническими настроениями среди молодежи принадлежит самой молодежи.
Она должна перестать быть пассивной, должна перестать созерцать безобразие, которое происходит вокруг нее. Почему могут совершаться самые отвратительные поступки в вашей среде, когда на словах, теоретически, вы все как будто против них? Потому, что, очевидно, вы не отдаете себе отчета в том, что вы также отвечаете за эти чужие поступки. Чувства ответственности за товарищей у вас, очевидно, нет; нет у вас, очевидно, чувства уважения к товарищу, нет товарищеской любви. Мы вообще перестати ценить человека. Это сказывается и в отношении к поэту Есенину, это сказывается в том, что мы спокойно можем созерцать, как рядом погибает человек. Конечно, это в значительной степени результат гражданской войны, результат империалистической войны. Наши нервы огрубели, мы просто перестали быть чуткими, нас не трогает чужое человеческое страдание. Все это так и должно было быть в эпоху жестокой гражданской войны: нельзя было сентиментальничать. Но теперь–то мы строим мирный быт и грубость необходимо смягчать. А мы очень грубы — это прежде всего сказывается в не–товарищеском отношении к человеку. Уважения к человеку мало — потому, что мало уважения и к самому себе. Нет культуры еще нет желания построить хороший, крепкий тип нового человека. Поэтому распространяется слюнтяйство, разгильдяйство, и даже Комсомол сейчас не воспитывает еще такого человека, который должен быть образном. В нашу эпоху, когда говорят, что надо поднять качество башмаков, качество галош, качество продукции, — нам надо в первую очередь поднимать качество человека, качество социалистического человека. (Бурные аплодисменты). И вот, товарищи, потому, что борьба за качество социалистического человека не ведется, потому, что эта задача даже не поставлена, с такой легкостью и не встречая сопротивления, распространяется упадочничество. И чтобы с ним бороться, надо вспомнить, что каждый человек, как человек, достоин уважения, достоин признания. (Шум. Голос: «А буржуи!») Позвольте задать вопрос. В Чубаровом переулке хулиганы изнасиловали рабфаковку и за это их жестоко судили. Но, если бы изнасиловали они не рабфаковку, а скажем, бывшую или даже настоящую какую–нибудь буржуйку, неужели надо было бы отпустить их на свободу? Товарищи, вы забываете, что здесь очень тонкий переплет. В том то и дело, что, когда вы говорите, что одного человека можно уничтожить, а другого нет, то вы должны отдать себе отчет: во–первых, почему можно уничтожить и во–вторых, кто может уничтожить? Отдельному гражданину общества не разрешено ни уничтожать, ни изнасиловать своего соседа. Почему? Да, потому, что иначе общество, человеческое общежитие, существовать не может. Когда чубаровцев судили, ужаснее всего было то, что они не понимали, почему их судят. Что собственно произошло? Растоптали женщину? Да, они топчут их каждый день. Погубили девушку? Да, ведь, делают это походя! Товарищи, вы представьте себе, что в обществе существовала бы какая–нибудь группа частных лиц, которые сами стали бы решать, кого из сограждан своих ценить, как людей достойных уважения, а кем разделаться, как подобает с людьми, никакой ценности не представляющими? Что получилось бы, если бы эти отдельные лица стали бы делать практические выводы из своих соображений? Получился бы бандитизм и самосуды в самой резкой форме. Вот этого–то организованное, правовое общество и не может разрешить отдельным своим гражданам. Функции суда и осуждения власть оставляет за собой — ибо она действует в интересах целого и по поручению целого. А это значит — что отдельные граждане, не действующие по поручению общества, и в интересах всего общества, не наделенные полномочиями общества, что эти отдельные граждане не имеют права нарушать личных и иных интересов других граждан, не об'явленных общественной властью вне закона. Поэтому, когда нанесут удар ножом буржую — будь это от'явленный нэпман — он найдет защиту в советском народном суде, а нанесший удар ножом, кто бы он ни был — по советскому суду потерпит наказание. Потому, что иначе общество существовать не может, иначе чубаровцы всех мастей и оттенков сделаются хозяевами положения. Оттого–то я говорю, что в нашем обществе, существующих на основах революционной законности, один частный гражданин, в силу своего личного, индивидуального хотения, не может убить другого гражданина, или вообще нанести ему ущерб, кто бы этот другой гражданин ни был. Общество не позволяет одним гражданам по личному усмотрению решать судьбу и многообразные интересы других своих граждан. Но это и значит именно то, что он говорил выше: что каждый человек, как общее правило, достоин уважения. Вы можете на улице ударить ногой собаку, это будет нехорошо, но вас не потянут в суд. Но если вы ударите ногой человека, хотя бы это был буржуа, вас потянут в народный суд. Потому, что по советским законам человеческое достоинство охраняется за всеми гражданами нашей страны. Если же некоторые граждане лишены гражданских прав, то и в этом последнем случае власть не отдает этих лишенных прав граждан на растерзание другим гражданам, а изолирует их.
Все это очень элементарно и совестно говорить эти азбучные вещи, но ведь не всем они, оказывается, достаточно ясны, если надо доказывать, что нельзя изнасиловать не только рабфаковку, но и нэпманшу. (С места: «никто этого не говорит»). Я говорю, что человек вообще, как человеческое существо, в человеческом обществе должен пользоваться уважением, если он не вредит человечеству. А когда он начинает вредить, общество может лишить его всего, даже права на жизнь. Но общество в целом, а не отдельный член общества.
Я здесь коснулся только одного из основных вопросов одного из больных мест. Борьба против упадочничества должна вестись самой молодежью в первую очередь; молодежь должна найти в себе волю к победе над упадочничеством, должна истреблять упадочничество, воздействовать на упадочников; должны быть мобилизованы все силы нашего молодняка, нашего комсомольского коллектива для борьбы с явлениями упадка, с негодяйством и разгильдяйством, имеющими место в этом коллективе.
Но эта борьба, будет плодотворна, когда вместе с нею будет подниматься среди молодежи уважительное отношение к человеку, культура человека, как борца, качество социалистического человека, как строителя социалистического будущего. (Аплодисменты).
