Ленин и Луначарский

История взаимоотношений Ленина и Луначарского отличается большой сложностью и многогранностью. Ленин всегда высоко ценил Луначарского как богато одаренную творческую натуру, любил как замечательного товарища по революционной борьбе, считал его выдающимся авторитетом в вопросах теории и практики художественного творчества. Для Ленина были в высшей степени характерны чуткое, заботливое, внимательное отношение к Луначарскому — мыслителю и человеку — и в то же время непримиримость к ошибочным взглядам Луначарского, иногда дававшим себя знать, принципиальная критика таких взглядов.

История взаимоотношений Ленина и Луначарского уже неоднократно привлекала к себе исследователей (В. Ф. Воробьева, И. С. Черноуцана, В. Р. Щербину и др.). Вышел специальный том «Литературного наследства» (1971, т. 80): «В. И. Ленин и А. В. Луначарский. Переписка, доклады, документы». И тем не менее далеко не все в истории взаимоотношений Ленина и Луначарского изучено и осмыслено в наши дни достаточно полно и основательно. В своей статье я остановлюсь лишь на двух эпизодах из истории взаимоотношений Ленина и Луначарского, связанных с работой Луначарского «Основы позитивной эстетики».

Говоря о некоторых ошибках и временных заблуждениях Луначарского в вопросах философии и эстетики, надо быть исторически и логически предельно доказательным, чтобы правильно понять истинный смысл его трудов и верно оценить их подлинное значение. Ленинское идейное наследие помогает увидеть и действительные ошибки Луначарского и вместе с тем снять с него некоторые незаслуженные обвинения, к сожалению ставшие традиционными в работах, посвященных Луначарскому.

Так, многие авторы (А. Кривошеева,¹ Ю. Давыдов,² А. Лебедев,³ М. Лифшиц ⁴ и др.) упрекают «Основы позитивной эстетики» Луначарского в биологизме и даже махизме. Однако упреки эти еще нуждаются в серьезной научной проверке. Вопрос о теоретическом и практическом значении труда Луначарского, его безусловно сильных сторонах и отдельных неточностях требует особой исторической и логической конкретности.

Впервые работа Луначарского «Основы позитивной эстетики» была напечатана в книге «Очерки реалистического мировоззрения. Сборник статей по философии, общественной науке и жизни» (СПб., 1904).

Необходимо сделать некоторые разъяснения относительно самого понятия «реализм», которое часто употребляется в совершенно различных по своему направлению философских трудах XX в. Реализм в широком плане представляет собою учение о взаимоотношениях между природой и человеком, Я и средой, организмом и условиями его бытия, характером и обстоятельствами. Это учение имеет принципиальный смысл для теории и практики реализма в искусстве. Сущность реализма как философско–эстетического явления составляет идея зависимости, внутренне объединяющая природу и человека, Я и среду, характер и обстоятельства.

Ленин показал, что одним и тем же словом «реализм» может называться и в основе своей материалистическая, и в сущности идеалистическая, субъективистская концепция, ибо сама идея зависимости может иметь различный смысл и различную направленность как в гносеологическом (теоретико–познавательном), так и в социологическом аспектах.

Если утверждается мысль о независимости внешнего мира от сознания человека и зависимость человеческого сознания от познаваемого им мира, зависимость характера отражения от природы отражаемого объекта, организма от окружающей его среды, причем одновременно утверждается активная роль человека в социально–историческом плане, его способность изменять и преобразовывать своей материально–практической деятельностью природу и общественные условия — перед нами реализм как материалистическое учение о взаимоотношениях природы и человека, Я и среды, характера и обстоятельств. Это учение образует философско–эстетическую основу подлинного и последовательного реализма в искусстве.

Если же утверждается в теоретико–познавательном смысле зависимость природы от сознания человека, их гносеологическая неразделимость, и реальный мир по существу рассматривается как порождение мысли творчески активного субъекта — перед нами «реализм» как субъективистское, идеалистическое учение о взаимоотношениях природы и человека, организма и среды. Такое учение составляет философско–эстетическую почву для ничем не ограниченного субъективизма в искусстве. Важно заметить, что прогрессивная в социально–историческом плане идея активного отношения человека к окружающему его миру, будучи механически перенесена в область гносеологии, становится реакционной в теоретико–познавательном смысле, субъективистской по своей сущности.

Как подчеркивалось в предисловии к сборнику «Очерки реалистического мировоззрения», «реализм… ведет борьбу за монистический идеал познания».⁵ Показательно, что основу такого «монизма» в сборнике составлял субъективизм, поскольку именно в сфере гносеологии «реализм», говорилось в предисловии к «Очеркам реалистического мировоззрения», представляя «определенный путь к систематическому познанию», утверждает «действительное господство человека над миром» (с. IV), и познание «законы… устанавливает … для всего царства жизни» (с. V). На самом деле, познание, как известно, не «устанавливает» законы для жизни, а открывает законы, управляющие развитием живой и неживой природы.

В «Очерках реалистического мировоззрения» мы встречаем в принципе те самые «идеалистические выверты», которые Ленин позднее, в 1908 г., подвергнет в книге «Материализм и эмпириокритицизм» острой и аргументированной критике. Так, в статье «Основы философии жизни» С. Суворов заявлял: «все существующее… соотносительно сознанию, в определениях которого мыслится все» (с. 3), «бытие есть познаваемое» (с. 3), «мы не можем полагать бытия, принципиально чуждого нашему сознанию» (с. 4), «природа — это сущее, мыслимое в его единстве, как всеобщая и необходимая связь…» (с. 40). Фактически уже здесь содержалась идея «принципиальной координации» Я и не–Я, человека и мира, убедительно раскритикованная Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Ленин называл старым истасканным аргументом субъективного идеализма утверждение, что «мысль и реальность неотделимы, потому что реальность может быть воспринята только в мысли, а мысль предполагает существование того, кто мыслит».⁶ Ленин подчеркивал, что истинный реализм «состоит в том, что вещи, среда, мир существуют независимо от нашего ощущения, от нашего сознания, от нашего Я к от человека вообще» (18, с. 65).

В субъективистском духе истолковывал С. Суворов понятия «опыта» и «ощущений». Он писал, что «элементарное содержание человеческого опыта составляют простые переживания, называемые ощущениями» (с. 41). Ленин отмечал, что в философии реализма опыт определяется через понятия: Я и среда, причем «если принять, что среда существует независимо от „заявлений“ и „высказываний“ человека, то открывается возможность толковать опыт материалистически…» (18, с. 151), ибо «под словом „опыт“, несомненно, может скрываться и материалистическая и идеалистическая линия в философии…» (18, с. 156). У С. Суворова скрывалась под словами «опыт» и «ощущения» идеалистическая, субъективистская линия в философии. Для него тела и вещи суть комплексы ощущений, тогда как с точки зрения подлинного реализма в гносеологии, писал Ленин, «ощущения суть… образы или отображения вещей…» (18, с. 34).

С. Суворов считал, что «интроекция есть вкладывание в человека внешнего и внутреннего мира» (с. 35). Ленин обращал особое внимание на то, что «учение об интроекции есть путаница, протаскивающая идеалистический вздор и противоречащая естествознанию, которое непреклонно стоит на том, что мысль есть функция мозга, что ощущения, т. е. образы внешнего мира, существуют в нас, порождаемые действием вещей на наши органы чувств» (18, с. 88).

В. Базаров в статье «Авторитарная метафизика и автономная личность» выдвигал субъективистское положение: «психическое и физическое, „я“ и „внешний мир“, — писал он, — представляют из себя лишь условные классификаторские термины, общие обозначения различных способов сочетания одного и того же познавательного материала» (с. 195). Ленин показал, что те, кто на словах устраняют «противоположность между физическим и психическим, между материализмом (который берет за первичное природу, материю) и идеализмом (который берет за первичное дух, сознание, ощущение)…» (18, с. 49–50), на деле оказываются явными субъективистами.

На фоне разного рода субъективистских измышлений работа Луначарского «Основы позитивной эстетики» представляла собою в сборнике «Очерки реалистического мировоззрения» принципиально иное явление. Ее главные идеи и положения были созвучны ленинскому пониманию основных положений подлинно реалистической философии и ленинской критике новейших вариантов субъективного идеализма (эмпириомонизма, эмпириосимволизма и т. п.).

Луначарский исходил из того, что для истинного реализма в философии и в эстетике мир существует вне и независимо от сознания человека, а среда существует вне и независимо от организма, что в своих разнообразных реакциях и ощущениях человеческий организм зависит от окружающей его среды и в то же время в процессе материально–практической деятельности способен изменять и усовершенствовать эту среду в своих целях.⁷

Луначарский ставил перед собой задачу — заложить основы позитивной, т. е. положительной, жизнеутверждающей эстетики (с. 3). В связи с этим он подчеркивал, что познание для человека «имеет огромное биологическое значение» (с. 27) и что «истина, приложенная к общественному строю, может заключаться только в исследовании законов развития общества и открытии путей, какими можно овладеть этими законами, чтобы вести общество к его идеалу, — идеалу, продиктованному жаждой полноты жизни, жаждой красоты…» (с. 55). Луначарский определял эстетику как науку «об оценке и отчасти о вытекающей из оценки творческой деятельности» (с. 23). Для него «эстетика оказывается одной из важнейших отраслей биологии как науки о жизни вообще» (с. 23). Луначарский был убежден, что «идеал познания есть мышление о мире, познавательный идеализм есть фальсификация мира: в истинном познании мысль обрабатывает эмпирическую действительность, в идеалистической философии мысль проецирует свою тень и хочет заслониться ею от действительности…» (с. 30). «… Как истина, красота и добро, или познание, счастье и справедливость, — писал Луначарский, — соединяются у активных реалистов в один идеал могучей, полной жизни, который человечество может завоевать на земле путем эмпирического познания, истина, красота и добро слились у идеалистов в один потусторонний, умопостигаемый мир — в царство небесное.

…Только человек, один только он, со своим чудным мозгом и ловкими руками, может завоевать царство человечности на земле, и никакие силы небесные не ратуют за него, потому что самые его идеалы диктуются ему только его человеческим организмом» (с. 36–37). «С точки зрения биологической, — полагал Луначарский, — оценка, разумеется, может быть только одна; все, что способствует жизни, есть истина, благо и красота, есть нечто вообще положительное, хорошее, привлекательное; все, что разрушает или принижает жизнь и ограничивает ее, есть ложь, зло и безобразие, — нечто вообще отрицательное, дурное, отталкивающее. В этом смысле оценки с точки зрения истины, добра и красоты должны совпадать» (с. 38–39).

Попытаемся теперь выяснить более конкретно, что же представляет собою так называемый «биологизм» в эстетике, в котором так часто упрекают Луначарского, автора «Основ позитивной эстетики», и как вообще следует относиться к этому весьма непростому и неоднозначному явлению в истории и теории искусства.

Необходимо прежде всего подчеркнуть, что нельзя отождествлять биологизм в генетическом и в функциональном плане, а также биологизм в гносеологии и в социологии. Утверждая в области гносеологии, что генетически сама природа человека является источником эстетических эмоций и эстетических оценок как особого рода реакции человеческого организма на окружающую его и существующую вне и независимо от него среду, что эти эмоции и оценки вовсе не привносятся в человеческий организм некой чисто духовной, небесной силой, Луначарский в борьбе с идеализмом в эстетике всемерно подчеркивал глубинно–земной, подлинно материалистический характер эстетических эмоций и эстетических оценок, свойственных человеку. Характерно, что Ленин ни в коей мере не противопоставлял в области гносеологии философию и биологию (естествознание), а, напротив, отмечал их органическое взаимодействие. «Материализм, — писал Ленин, — в полном согласии с естествознанием берет за первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, ощущение, ибо в ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи (органическая материя)» (18, с. 39–40). «Материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т. д., т. е. от определенным образом организованной материи. Существование материи не зависит от ощущения» (18, с. 50). «Нельзя быть материалистом, — подчеркивал Ленин, — не решая утвердительно этого вопроса, но можно быть материалистом при различных взглядах на вопрос о критерии правильности тех изображений, которые доставляют нам чувства» (18, с. 113).

Луначарский был несомненным материалистом, но именно своеобразие взглядов на вопрос о критерии правильности тех изображений, которые доставляют нам чувства, отличало его от других философов–материалистов. Однако это отличие неверно квалифицировать и тем более осуждать как биологизм.

Сложнее обстоит дело, когда Луначарский утверждает и в функциональном плане, что различия в эстетических эмоциях и в эстетических оценках (отвращение и наслаждение, прекрасное и безобразное) тоже определяются природой человеческого организма. В данном случае необходим прежде всего социально–исторический подход к вопросу. Ведь как раз в процессе общественной практики выдвигаются и дифференцируются эстетические эмоции и эстетические оценки. Следует в связи с этим сказать, что Ленин отмечал ограниченность и недостаточность биологического подхода именно в социологии, при объяснении характера и особенностей развития различных форм и видов общественного сознания (18, с. 337–338. 347–349).

Вместе с тем мы не имеем права забывать, что Луначарский, обращаясь к биологии, хотел всячески подчеркнуть жизненно важное значение и объективный, глубоко органичный, а вовсе не произвольный характер различий в эмоциональных ощущениях и эстетических оценках. Отсюда проистекали сравнительно меньшее внимание Луначарского к социальной стороне проблемы, известная односторонность его эстетической концепции.

Однако ни в коем случае нельзя согласиться с той характеристикой, которая дается «Основам позитивной эстетики» Луначарского в «Краткой литературной энциклопедии», предназначенной для самого широкого читателя и несущей поэтому особую ответственность за свои критические оценки и выдвигаемые претензии. «„Позитивная эстетика“, — говорится в «Краткой литературной энциклопедии», — построенная не без влияния эмпириокритика А. Богданова и стремящаяся определить эстетическое и прекрасное в абсолюте, в общечеловеческой формуле, акцентировала роль субъективных и биологических факторов (т. н. «биомеханики») в ущерб классовым и конкретно–историческим».⁸

Начнем с того, что все упреки в богдановщине и субъективизме, адресованные «Основам позитивной эстетики», отличаются крайней неконкретностью и неопределенностью. И это не случайно. Нелегко доказать недоказуемое. На самом деле, в этой работе Луначарского не было влияния Богданова, и, более того, вся она оказалась направлена против субъективизма в гносеологии, свойственного Богданову.

Биологизм может иметь субъективистский характер, когда в результате подмены физического начала психическим, как это делал Богданов, отвергается существование реального, физического мира вне и независимо от психики и сознания человека. Однако у Луначарского акцент на биологии в «Основах позитивной эстетики» служил не утверждению субъективизма, а его опровержению, ибо Луначарский в гносеологии был несомненным материалистом, безусловно признавая существование реального мира вне и независимо от человеческого сознания и человеческой психики.

Следует также подчеркнуть, что на гносеологическом уровне в эстетике необходимы как раз «общечеловеческие формулы», своего рода «абсолюты», ибо в самых разных исторических условиях и у представителей самых разных классов существуют одни и те же ступени и закономерности процесса познания. Обращение на этом уровне к классовым и конкретно–историческим факторам, как рекомендует «Краткая литературная энциклопедия», означает ничем не прикрытый вульгарный социологизм. Мы должны были бы, к примеру, признать тогда, что буржуа свойственны одни, а пролетарию совсем другие законы и ступени познания объективной реальности, что для пролетария источник его ощущений — жизнь, а для буржуа — нечто совсем иное. Все это, конечно же, является гносеологическим абсурдом. Классовые и конкретно–исторические различия обнаруживаются и проявляются не в области гносеологии и не на генетическом уровне, а в области социологии и на функциональном уровне процесса познания. Ведь именно достигнутые на основе общих закономерностей познания те или иные его результаты могут иметь различную конкретно–исторически и социально обусловленную меру своей объективности, глубины и целостности и могут получать различное социальное применение.

Ленин испещрил многочисленными критическими пометками сборник «Очерки реалистического мировоззрения».⁹ Исключение составляют страницы сборника, на которых печаталась работа Луначарского «Основы позитивной эстетики». Вряд ли она осталась совсем не замеченной Лениным* Очевидно, Владимир Ильич не нашел в ней чего–либо принципиально неверного и поэтому не видел необходимости полемизировать с ней. 10 марта 1923 г. Луначарский подарил Ленину «Основы позитивной эстетики» с такой дарственной надписью: «Дорогому Владимиру Ильичу работа, которую он, кажется, когда–то одобрял, с глубокой любовью А. Луначарский».¹⁰ Видимо, Ленин одобрял труд Луначарского в начале 900–х годов, в преддверии острейшей борьбы с субъективизмом махистского толка. В 1903 г. Ленин сам намеревался участвовать в сборнике «Очерки реалистического мировоззрения», но не смог этого сделать (47, с. 141–142). Знаменательно, что в 1906 г., готовя критическую статью против книги Богданова «Эмпириомонизм», Ленин показывал эту статью Луначарскому как своему другу и единомышленнику (47, с. 142).

Серьезные философские ошибки были допущены Луначарским в статье «Атеизм», опубликованной в книге «Очерки по философии марксизма. Философский сборник» (СПб., 1908) и действительно написанной не без влияния Богданова. Статья Луначарского была подвергнута Лениным суровой критике в работе «Материализм и эмпириокритицизм». Ленин прежде всего критиковал Луначарского за «обожествление высших человеческих потенций», что являлось, как писал Ленин, выражением «преимущественно с точки зрения эстетической» (18, с. 367) субъективистской подстановки — в богдановском духе — психического под физическое, идеального под материальное. В данном случае Луначарский фактически «обожествлял» эстетические эмоции и эстетические оценки как «высшие человеческие потенции», что оказывалось явным отступлением Луначарского от его же собственных идей и положений, высказанных в «Основах позитивной эстетики», где автором убедительно доказывался земной, материалистический характер «высших человеческих потенций».

Показательно, что Ленин рассматривал ошибки Луначарского как временные и сравнительно частные. В «Материализме и эмпириокритицизме» он подчеркивал, что шока еще есть почва для товарищеской войны» (18, с. 366) с Луначарским, и в будущем Ленин собирался, как он сам об этом писал, отделить Луначарского от Богданова именно на эстетике (48, с. 161). Судя по всему, повод для такого заключения ему давала главная эстетическая работа Луначарского «Основы позитивной эстетики», которая не только не содержала в себе богдановских идей, но по существу отрицала их.

В начале 20–х годов в нашей стране происходит заметное оживление буржуазно–идеалистической философской мысли. Небезызвестный С. Л. Франк (один из авторов сборника «Вехи») в своей книге «Введение в философию в сжатом изложении» (Пб., 1922), в частности, доказывал, что «идеальное» и «реальное» представляют собою две стороны высшего и единого «абсолютного бытия». «В этом смысле новый (монистический) реализм или интуитивизм, — утверждал автор книги, — есть идеал–реализм».¹¹ При этом Франк считал, что «идеальное присутствует в материальном и определяет его…».¹² Так «идеал–реализм» по существу оказывался монистическим идеализмом откровенно религиозного толка.

Н. О. Лосский написал в 1922 г. специальную статью под характерным названием «Конкретный и отвлеченный идеал–реализм», «В современной философии, — заявлял он, — заметен возрастающий интерес к идеальному в точном, платоновском смысле слова, т. е. к царству сверхвременных и сверхпространственных начал. На этой почве возникают системы, которые можно назвать идеал–реалистическими, так как они полагают в основу реального (пространственно–временного) бытия — идеальное».¹³ Понимая под «реализмом» реальное существование некоего идеального начала, т. е. по сути дела бога, Лосский в этом плане совпадал с Франком.

В личной библиотеке Ленина в Кремле сохранились две части «Эстетических фрагментов» Г. Шпета (Пб., 1922).¹⁴ Подобно Франку и Лосскому, работы которых, названные выше, также имелись в этой библиотеке,¹⁵ Шпет на словах выступал за реализм, но фактически давал ему извращенно–идеалистическое толкование. «Реализм… существенное свойство искусства, — писал Шпет. — Требование формы исходит от содержания. Содержание без формы есть чистая страдательность. Содержание страждет формы и страдает без нее…».¹⁶ Вслед за этим идет такое авторское разъяснение: «Реализм, если он не реализм духа, а только природы и души, есть отвлеченный реализм, скат в „ничто“ натурализма. Только дух в подлинном смысле реализуется, — пусть даже материализуется, воплощается и воодушевляется, т. е. осуществляется в той же природе и душевности, но всегда возникает к реальному бытию в форме культуры».¹⁷ Шлет считал: «Культура, искусство — реальное осуществление, творчество. Дух создается. Без стиля и формы — он чистое и отвлеченное не–бытие. Реализм есть реализация, а не бытие».¹⁸ Так явный идеализм фидеистского характера преподносился Шпетом под видом реализма в философии и эстетике.

В 1920 г. выходит из печати второе издание книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Ленинская работа активно противостояла всем новоявленным идеалистическим теориям «реализма». В предисловии к книге Ленин писал, что ее переиздание имеет гораздо более широкий смысл, чем только борьба с богдановщиной, вновь оживившейся в пореволюционные годы. Это переиздание «будет небесполезно, — подчеркивал Ленин, — независимо от полемики с русскими „махистами“, как пособие для ознакомления с философией марксизма, диалектическим материализмом, а равно с философскими выводами из новейших открытий естествознания» (18, с. 12). Развивая и конкретизируя ленинское положение, В. И. Невский в статье «Диалектический материализм и философия мертвой реакции», написанной по специальному поручению Ленина и напечатанной в качестве приложения ко второму изданию «Материализма и эмпириокритицизма», отмечал, что «необходимость — даже в эпоху невиданной борьбы пролетариата с буржуазией — заниматься и отвлеченными, с первого взгляда, вопросами философии вытекает из того обстоятельства, что реакция, умирающие классы и их сознательные и бессознательные защитники и идеологи не сразу уступают новому классу, новым взглядам и формам во всех областях жизни, в том числе и в области науки».¹⁹ Именно такими защитниками и идеологами умирающих классов были Франк, Лосский и Шпет.

В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин обращал внимание на то, что «в наше время нельзя философу не объявлять себя „реалистом“ и „врагом идеализма“» (18, с. 344). Это положение сохраняло всю свою актуальность для послеоктябрьских лет. И Франк, и Лосский, и Шпет объявляли себя «реалистами», чтобы скрыть истинный характер своих взглядов.

Абсолютную несостоятельность попыток оправдать и узаконить религию с помощью фальсифицированного «реализма» Ленин разоблачил еще в 1908 г. «Суть идеализма в том, — писал Ленин, — что первоисходным пунктом берется психическое; из него выводится природа и потом уже из природы обыкновенное человеческое сознание. Это первоисходное „психическое“ всегда оказывается поэтому мертвой абстракцией, прикрывающей разжиженную теологию» (18, с. 238). Когда природа рассматривается как производное, «значит, существует нечто вне природы и, притом, производящее природу. По–русски это называется богом. Философы–идеалисты всегда старались изменить это последнее название, сделать его абстрактнее, туманнее и в то же время (для правдоподобия) ближе к „психическому“, как „непосредственному комплексу“, как непосредственно данному, не требующему доказательств» (18, с. 240–241). Ленинская критика идеализма в полной мере относилась к Франку, Лосскому и Шпету, которые фальсифицировали философские основы подлинного реализма в эстетике. «Реализм» в духе Франка, Лосского и Шпета означал ликвидацию искусства как орудия познания и верного отражения реального мира, безудержную проповедь интуитивизма, мистики и утонченной поповщины. Это находилось в самом вопиющем и непримиримом противоречии с теорией и практикой социалистического искусства. Новоявленные «реалисты» допускали в начале 20–х годов ту же принципиальную ошибку, что и их предшественники в 1908 г. Под «реализмом» они подразумевали признание реальности существования любого явления, представления и понятия (т. е. и реальность бога), а не признание реального существования объективного мира вне и независимо от человеческого сознания.

В борьбе Ленина с идеалистическими концепциями начала 20–х годов надежным и верным союзником оказался Луначарский. Не случайно, что именно в 1923 г. он переиздает, причем без всяких изменений, свою работу «Основы позитивной эстетики» и дарит ее Ленину. В ней Луначарский, как и Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», аргументированно критиковал интуитивизм и фидеизм в любых проявлениях.

Рассматривая сущность искусства, Луначарский решительно выступал в «Основах позитивной эстетики» против платоновского положения, что в «идеях» «больше реальности, жизни, истины, чем во вторичных, искаженных их отражениях — существах и предметах земного мира» (с. 113). Таким образом, его работа наносила сильный удар по «идеал–реализму» Франка и Лосского.

Луначарский называл «реалистическим идеализмом» все роды искусства, которые «ведут к идеалу, стремление к нему имеют своею сущностью; но идеал этот принадлежит земле, сам он во всех своих чертах и все пути, которые к нему ведут, не выходят за пределы реального» (с. 119). Луначарский в данном случае образовывал слово «идеализм» от слова «идеал» и был терминологически недостаточно точен, но по существу его позиция, особенно в гносеологическом плане, являлась несомненно прогрессивной. «Реалисты–идеалисты, — считал Луначарский, — хотят в веках и поколениях превратить в произведение искусства самую землю, и все современное искусство служит либо воспитанию совершенного человека, или, по меньшей мере, человека–борца за совершенство…» (с. 120). В то же время Луначарский осуждал «мистический идеализм» как антипод (по своей терминологии) «реалистического идеализма», ибо, «принадлежа людям, отчаявшимся в жизни, людям усталым и больным, он избегает всего бодрого, жизнерадостного, сильного; он рисует все, от чего веет покоем, грустью, тишиною» (с. 121). А ведь именно «мистический идеализм» под видом реализма проповедовали и Франк, и Лосский, и Шпет.

Все интересы и симпатии Луначарского находились на стороне «художественного реализма». «Основой его является, — писал Луначарский, — по преимуществу, типичность, и его значение, главным образом, познавательное: он дает узнать окружающую действительность или пережитые исторические эпохи» (с. 121–122). Подчеркивание познавательно–типизирующей ценности художественного реализма представляло особую важность для советского искусства начала 20–х годов, когда в нем были еще сильны разного рода модернистские влияния.

Луначарский подчеркивал: «Народ жаждет лучшего будущего, народ — идеалист искони, но его идеалы становятся все больше реалистическими по мере того, как он сознает свои силы…» (с. 130). Так «активный реализм», т. е. реализм революционного характера, который Луначарский всячески поддерживал и обосновывал, органично сплавлял в себе для ученого–марксиста теорию и практику, искусство и жизнь.

Работа Луначарского «Основы позитивной эстетики» занимала видное место в идеологической борьбе и начала 900–х, и начала 20–х годов нашего века. Рядом своих существенных идей она перекликалась с ленинской концепцией реализма как философско–эстетического явления. В этом состоит ее непреходящее историческое значение, ее несомненная ценность, сохраняющаяся до наших дней.