I
Статистических данных о количестве самоубийств в СССР у меня нет, но чувствуется, что общественное мнение несколько взволновано учащающимися самоубийствами довольно громкого характера. Идут также слухи и даже прямо донесения о том, что количество самоубийств довольно велико и все среди молодежи, что в ней замечается склонность к разговорам, вертящимся вокруг темы о самоубийстве и т. д. Всем известно, что смерть Есенина произвела на многих потрясающее действие, вызвала подражание или, по крайней мере, тяжелый уклон к подражанию в сознании большого количества лиц. Самоубийство писателя Соболя, несколько раз с ранней юности покушавшегося на свою жизнь, вызванное, повидимому, главным образом обстоятельствами личного характера, как–будто подливает масла в огонь. Вместе с тем, своеобразный свет бросает на все это сегодняшнее известие о самоубийстве вождя мелкобуржуазной революции — доктора Чхеидзе.
II
Самоубийство есть явление социальное. Статистика показывает, что в каждой данной стране, в каждую данную эпоху совершается определенное количество самоубийств и даже способы покончить с собою оказываются в строго точных численных соотношениях.
Конечно, каждый самоубийца приходит к своему решению индивидуальным путем, но, тем не менее, основные факторы индивидуального решения создаются социальными причинами. При прочих равных условиях, биологически имеется на каждую тысячу жителей определенный процент людей с наклонностью к самоубийству, т.–е. людей с относительно слабой волей, с недостаточным запасом энергии, склонных преувеличивать дурное в окружающих обстоятельствах, а иногда и в себе самих, людей типа меланхолического, гипохондрического. К этому нужно прибавить, что молодые люди, переживая кризис своего сознания в определенные годы (совпадающие с половым созреванием) склонны чрезвычайно больно переживать все жизненные волнения, прибегать к крайним решениям. Этот опасный в смысле своей импульсивности возраст представляет постоянную почву для покушения на самоубийство. Почти каждый, вспоминая свою молодость, может припомнить момент острых кризисов, когда с необыкновенной легкостью готов был наложить на себя руки.
Таков, повторяю, биологический материал. Само собою разумеется, что не все, биологически склонные к самоубийству, в конце концов к нему и приходят. Если общественная жизнь не устроена, полна бурь или, наоборот, представляет собою мертвенно–безнадежный штиль, при условии крайней неудовлетворительности существования широких слоев, то жертв, из числа людей склонных к самоубийству, становится много больше. Границы этой биологической прослойки расширяются. В отчаяние приходят и люди более прочные. Жизненные кризисы ломают и сметают вполне здоровых. История играет на клавиатуре биологических типов ту пьесу, которая определяется ее последовательным и закономерным развитием. Биологически человечество всегда более или менее одинаково, как клавиатура рояля, но как при одинаковой клавиатуре звучит то одна клавиша, то другая, так действует и история; выдвигает на первый план или, наоборот, ломает и губит те или другие типы, более или менее подходящие или неподходящие к созданному ею общественному моменту.
III
Эпоха, переживаемая нашим Союзом, чрезвычайно знаменательна и глубоко радостна.
Народы СССР понесли колоссальные потери кровью во время гражданской войны. Это была цена жизни, заплаченная за победу. Но вместе с тем, в годы высокого революционного подъема количество самоубийств было ничтожно, — по крайней мере, их совсем не было среди той человеческой колонны, которая шла впереди. Громадные надежды открывались впереди; казалось, вот сейчас, вот за следующим холмом, отвоеванным штурмом, вот за следующим поворотом истории откроется уже светлая полоса творчества, когда жизнь будет выпрямлена и прекрасна.
Но и в среде активных контрреволюционеров или их единомышленников тоже жила еще яркая надежда. Им тоже казалось, что завтрашний день принесет изменение ситуации, принесет им одоление врага. Самоубийства в эпоху военного коммунизма происходили главным образом на почве голода и нищеты и сражали беспомощных, бесхозяйственных людей, из–под ног которых уплыла почва налаженного быта.
IV
С введением новой экономической политики обстоятельства изменились. Во–первых, советская власть постепенно окрепла. Это дало необычайно благотворные результаты. Недавно в газете "Правда" опубликованы были точные статистические сведения по 1923 году, т.–е. по первому сколько–нибудь спокойному году нашего общественного послереволюционного существования. И что же оказывается? — Что смертность у нас понизилась, оказывается, что рождаемость у нас поднялась, что мы заняли опять одно из первых мест среди государств по силе волны жизни, которая вливается в будущее. Прав автор статьи, говоря, что в течение немногих лет эти достигнутые нашей мирной работой результаты совершенно пополнят убыль произведенную войнами. С завистью лишь могут смотреть на нас иные буржуазные страны с убывающей, остановившейся или зловеще медленной прогрессией цифр населения.
Но индивидуалистически настроенные люди могут здесь процитировать Ницше: "Что такое массовый человек? — Пусть его поберет чорт и статистика".
Не говоря уже о том, что мы совсем не так относимся к массам, что их мы считаем главными носителями исторического процесса, а их развитие и счастье — главной сознательной целью всех глубоко и честно мыслящих людей, мы не позволим индивидуалистам даже заслониться от великого факта численного роста наших народов соображениями о том, что "один великий человек важнее многих сотен обывателей". Дело в том, что количество талантов разного рода статистически тоже оказывается находящимся в постоянном отношении к общей массе человечества. Талантливый человек оказывается всегда одним из стольких–то, и чем больше этих "стольких–то", тем больше окажется и талантов всякого рода: политиков, музыкантов, математиков и т. д.
Но кроме количества есть тут еще другой фактор, а именно — большая или меньшая степень образованности всей массы, большая или меньшая степень возможности для нее подниматься к знанию и творчеству. В этом отношении возможности, открытые советской властью, колоссальны, небывалы. Вот почему у нас количественный рост населения не только пропорционально, но значительно больше чем пропорционально, приведет к количественному росту талантов и гениев. Само собою разумеется, что на этом сияющем фоне очень большим темным пятном рисуется наличие самоубийств.
V
Какой характер принимают самоубийства в эту полосу нашего творческого строительства?
Прежде всего в отчаяние приходят наши враги. Сдавшийся Савинков выбрасывается на мостовую, видя, что его дальнейшая карьера разрушена во всех отношениях. В разных местах бесславно погибают многие и многие маловидные, растерявшиеся, измученные, в конец отчаявшиеся белогвардейцы и мещанские революционеры; самоубийство Чхеидзе освещает эти ряды унылых, помятых жизнью типов. Несомненно одним из сильных факторов, определяющих собой политику самоубийств, является это полное разочарование людей, немогущих понять советской действительности, неумеющих пристать к ней, участвовать в замене старого порядка новым.
Но жизнь наша еще далеко не устроена. Само строительство проходит в бурных формах, идет кипучая работа. Мы нигде еще не видим возведенных стен, а тем более покрытых зданий кровлей. Население живет, так сказать, на бивуаках, среди груд кирпича и ям с известью.
В то время, когда ресурсы страны еще невелики, когда потребительская жизнь ее не стоит ни в каком соответствии с требованием продуктивности, предъявляемой строительными планами, — очень многие выбиваются из сил. Надо, во–первых, суметь попасть в число строителей, а это не всякий сумеет сделать; во–вторых, надо жить среди этих строителей в темпе и ритме нашего боевого времени. На всяком шагу встречаются люди, которым строительство кажется слишком затяжным, слишком суетливым, слишком безнадежным, которые спотыкаются о разрозненные элементы этого строительства, которые, растерянно побродив по огромной стране ископанной ямами и заставленной лесами, безнадежно машут рукой и чувствуют себя лишними в битвах. Неурядицы бивуачного времени бьют человека. Есть многие, которым военный энтузиазм давался сравнительно легко, которым казалось, что они штурмом пробьют последнюю загородку и сейчас увидят солнце счастья. Перестроить этот энтузиазм на систематическую трезвую строительную работу далеко не всякому по плечу.
Но могут сказать: постойте, ведь самоубийства захватывают также и молодых, они проникают также и в ряды комсомола, дух самоубийства своим чорным крылом касается подчас и членов коммунистической партии; чем же это объяснить?
Конечно, — тем же. Ни молодежь, ни в частности комсомол, ни даже партия не сделаны из какого–то совершенно другого теста, не отгорожены никакой непроходимой пропастью от всего населения. И среди избранных не мало относительно слабых типов, людей, которые возложили преувеличенные надежды на свою организацию и которых разочаровывают чрезмерные трудности пути.
Либеральный педагог Наторп еще до меня указывал на чрезвычайно частые случаи самоубийства, алкоголизма, проституции, преступности в рядах городской мужской и женской молодежи, признавая, что самым лучшим способом уменьшить количество этих мрачных фактов является организация молодежи, и признавал, что социал–демократическая организация имеет в этом особенное преимущество. Но тусклая социал–демократическая организация тусклого довоенного времени не может итти ни в какое сравнение с организующей целительной силой нашего пионер–движения, нашего комсомола, а для взрослых — нашей партии. Но эти целительные силы не абсолютны и надо принять, с другой стороны, во внимание страшное переутомление, наличие которого приходится признать даже в рядах пионеров. Переутомление это вызывается напряженностью нашей общественной жизни. У старших комсомольцев, у партийцев оно аккумулировалось за все эти годы титанической борьбы. Между тем, трудности огромны, обстановка сложна, все основы быта еще не выяснены. Мы имеем, таким образом, достаточно причин для объяснения известного количества самоубийств даже у авангарда человечества, каким является наша среда. Но, конечно, партийный, организационный иммунитет все же действует. Вне наших рядов жизненные кризисы и их острейшая форма — самоубийство, — свирепствуют гораздо сильнее. Пока напомним, что это только сравнительно небольшое черное пятно на фоне пылающей зари разрастающегося коммунистического дня.
VI
Один мой большой приятель, человек с философским умом, несколько абстрактно мыслящий, но, между прочим, очень добрый, сказал мне по поводу самоубийств, так: "В конце концов, это — положительный фактор, даже тогда, когда дело идет о самоубийствах среди молодежи. Мы нуждаемся в железных людях. Наше время — тяжкий молот, он, конечно, кует булат, дробя стекло. Чем больше выбьет этот молот стекла из наших рядов, чем меньше у нас будет нытиков, хмурых неврастеников, никчемушных пессимистов, праздношатающихся гамлетиков, тем лучше. А светлых голов, горячих сердец и стальных рук у нас останется всегда достаточно". Я ответил моему приятелю: "С этой точки зрения смотрели на жизнь и спартанцы, когда хилых детей они бросали со скалы. Но среди этих убитых детей могли оказаться люди гениальные, во всяком случае, талантливые и полезные граждане, ибо детские болезни часто исчезают без следа. Да и вообще болезненный организм может носить в себе изумительные силы мозга, будучи слабым с одной стороны, может быть сильнее — с другой".
"Конечно, — продолжал я, — самоубийство есть тоже отбор. При помощи самоубийства жизнь отбрасывает слабых. Но во все ли они слабые и всегда ли слабые те, которых отбрасывает слепая жизнь? Быть может, какая–нибудь слабость толкает человека к самоубийству и она губит таким образом некоторые сильные стороны присущие ему тоже? Может быть, страсть к пьянству, к картежной игре запутывает человека в унизительных противоречиях и приводит его к мысли устранить себя, а устраняет он не только пьяницу и картежника, а, скажем, даровитого писателя? Не должно ли общество, которое не смеет быть слепым, как жизнь, помочь человеку в этих случаях? К тому же самоубийство бывает результатом кризисов длительных или мгновенных. Я называю длительным кризисом такие юношеские и детские болезни, иногда продолжающиеся и до зрелого возраста, которые могут пройти, которые при благоприятных обстоятельствах непременно пройдут, так что человек оглядывается потом с улыбкой на эти трудности, которые казались ему непреодолимыми.
Еще больше нужно обратить внимание на мгновенные кризисы. Люди, в особенности обладающие импульсивной натурой, иногда оказываются внезапно охваченными отчаянием, все окружающее рисуется им в черном свете, все, что они ценили и любили, вдруг обесценивается, какое–нибудь одно, порою ничтожное событие превращается в гору, своими кошмарами заслоняющую весь мир. Человек хватается за яд, за револьвер, за веревку. Между тем, стоило ему прожить еще два–три дня, и гора оказалась бы лишь тучей, которую начинает во все стороны развеивать ветер жизни, и из–за нее покажется солнце. И, может быть, небольшая помощь, небольшая дружественная поддержка в горький момент кризиса спасла бы ценного человека.
Нам необходимо ввести, так сказать, взаимное страхование от самоубийства. Его единственной формой является внимательное отношение к окружающим.
Так как самым грубым фактором самоубийства является часто нищета, то прежде всего следовало бы усилить возможность взаимопомощи, а также общественную и государственную помощь остронуждающимся.
А затем, конечно, и более тонкие формы общественных напастей, ищущие своих жертв среди наиболее неуравновешенных, тоже могут найти соответственное противоядие в атмосфере подлинного товарищества.
Неурядица жизни, всякое горе, в качестве молота разбивающего стекло, скверный, неуклюжий аппарат. Конечно, подчас, посредством самоубийства, этот аппарат вышвырнет из жизни абсолютно негодного человека, который только небо коптил бы; но основы подбора при этом до крайности односторонни, если бы жизнь, приговаривающая к смерти через самоубийство, заменена была сколько–нибудь разумным трибуналом, хотя бы и очень безжалостным и лишенным всякой сантиментальности. Неужели можно было бы хоть на минуту предположить, что этот трибунал, хотя бы из принципа "молота и стекла", присудил бы к смертной казни всех тех, кого жизнь толкает на самоубийство?"
Поэтому мы должны констатировать наличие самоубийства, во–первых, как явление социально–объяснимое, естественное при нынешних условиях; во–вторых, как явление нежелательное и долженствующее вызвать с нашей стороны меры общественной профилактики; и, в–третьих, — как явление, во всяком случае, не могущее омрачить наше яркое и бодрое утро.
