Всюду, где мы требуем от рабочего автоматических движений, какой бы точности, какой бы скорости, какого бы совершенства вообще эти движения ни были, совершеннее, чем человек, сделает их машина. Автомат в настоящее время достигает необычайной чуткости: он может и регулировать машину, и сам регулировать себя, останавливаться, заводиться в зависимости от определенных условий своего производственного процесса, он может быть заряжен, заведен, включен и т. д. Вот почему Маркс говорил, что человек будет освобожден обязательно, особенно при социалистическом строе, а может быть и раньше, от всех автоматических движений.
Все это неизбежно становится достоянием самой машины, и тогда на что нужен человек? — А человек нужен для выполнения таких функций, каких никакая машина выполнить не может, т. е. для таких включений и выключений, до которых никакой автомат не в состоянии подняться, для такой пластической организации творческих приемов, при которых приходит в соприкосновение целый ряд ранее добытых обстоятельств неуловимого характера, на которые приходится реагировать. Человек становится все больше и больше, в производстве по крайней мере, не столько нужен своим скелетом, мускулатурой, неявной системой, сколько своим мозгом. Делает его отличным от самого великолепного автомата то, что он размышляет, что он может решать новые проблемы. Инженер–человек, — вот кого нельзя никаким автоматом заменить.
Исходя из этого, можно сказать, что самое развитие механизмов непременно приведет к устранению черной работы, к устранению черных автоматов, к торжеству рабочего–инженера.
Но скоро ли это будет? Индустрия не развивается так просто, прямолинейно, как можно предположить. Мы переживаем очень своеобразную полосу, которая меняет все условия нынешнего производства. Дело сводится к тому, что машина выполняет всякого рода манипуляции, а человеческий труд включается в ее работу как известный регулятор или дополнитель, причем его работа разбивается на самые примитивные движения. Это приводит к тому, что человек может работать почти без всякого обучения, от него не требуется особой скученности. По этому плану капитализм старается свести современного рабочего до уровня кули. И вот, взявши его таким образом, капитализм стремится поставить его на определенное место, где нужно делать только небольшое движение, он включается в процесс производства не как интеллектуальная его часть, а чисто физически, что приводит к деградации всего класса.
Классовая тенденция заключается в том, чтобы превратить, — как это было в мануфактуре, как это было в худшие времена наибольшего подавления пролетариата, — превратить самого рабочего в слугу машины, человека механизированного. Этот молох–машина, которая в десятки, тысячи раз поднимает способности человека, граничит со сказкой, в своих достижениях очень легко увлекает некоторых людей и даже подменяет иногда, живой социализм мертвенным идеализмом механизации.
С этой точки зрения, идя по линии преклонения перед машиной, делается так, что всякое размышление, всякая психология, т. е., другими словами, вышнего порядка рефлексы головного мозга, в сущности говоря, и не нужны.
И вот при этих условиях не является ли родственным нашему социализму такой тип — американский идеал, при котором в конце концов все понемногу будет механизировано? И самые утонченнейшие проблемы производства продукции будут раз навсегда разрешаться электро–стальными приемами? Человек сделается почти не нужен. В настоящее время в Америке и в Германии есть несколько таких индивидуумов, так называемых «машинных людей». Эти «машинные люди» представляют собой комплекс довольно интересного автоматизма: с ними можно разговаривать по телефону, можно по телефону передать определенное указание путем сигнала, и они реагируют.
Такой человек со стальным сердцем и электрической волей прочен, является более счастливым существом, чем человек, уже по одному тому, что он не может быть несчастным. Здесь можно вспомнить Туган–Барановского, который говорил, что какие пустяки, когда говорят, что человеческий труд является главным продуцирующим фактором; это неверно; труд этот можно заменить корпусом обезьян. Но зачем же корпус обезьян, почему не корпусом механическим, который не будет зависеть от своих чувств и от других причин?!
Можно, конечно, удивляться всем этим замечательным проектам, но они ничего общего не имеют с социализмом. Социализм есть в высшей степени живой и человеческий идеал, торжество человека над жизнью. Социализм, — как говорил Энгельс, — должен победить противоречия, по которым человек, создавший механизмы, оказался бы в плену у них. Социализм вновь поставит их на свое место, социализм оседлает машину. Тут будет то же самое, что происходит с нашим письмом: когда мы начинаем писать, учимся, мы от усердия высовываем язык, но потом мы начинаем писать бегло, пропадают лишние движения, и письмо представляется нам самым простым делом.
То же самое произойдет с машиной. Когда все будет в высшей степени механизировано, тогда машина обеспечит за человеком возможно большее количество свободного времени, освободит его от нужды, от каторжного труда, который наложен историей и природой на человеческое существо и от которого человек стремится освободиться путем развития механизмов.
В настоящее время мы переживаем переворот в области машинерии, когда этот идеал, который казался таким близким, так легко достижимым, еще не достигнут. И в это время, когда казалось, что перспектива инженера–машины так близка, в это время на Западе был сделан поворот к расщепленному человеческому труду, к тому, чтобы превратить человека в движения машины, а это грозит деградацией пролетариата. Этот период, если бы продолжался долго, должен был бы колоссально изменить социальное значение рабочего. Квалифицированный рабочий потерял бы тогда ключ к машине, он перестал бы ее понимать, он уже не мог бы сделаться ее хозяином, он стал бы ее слугой.
У нас мы стоим перед этой же картиной. Мы не обладаем такими культурными силами, чтобы могли перепрыгнуть через стадию, в которую вступает сейчас европейский капитализм. Поэтому нам на некоторое время придется считаться с тем, что нам вот этого интегрального искусного рабочего, мастера, каким раньше жил завод, не нужно будет воспитывать, что нам придется иметь дело с машиной, которая требует элементарного подсобного труда. Это так, если из этого сделать вывод, что мы должны всю подготовку рабочих кадров применять к этому минимальному требованию, это означало бы, что мы попали в плен капитализма, что через технику капитализм взял нас за нос и повел нас туда, куда нам идти нельзя и куда нам пролетариат идти не позволит, т. е. к деградации рабочего до положения рабочей силы.
Капитализм мечтает о том, чтобы вместо рабочего класса произвести рабочую силу. Мы же требуем политико–технического образования с достаточной теоретической подготовкой, т. е. широко образованного рабочего Это требование не есть химическое требование. Нам говорят: «Это вы можете делать у себя в семинариях: если банкаброшницу, галошницу можно обучить в несколько недель, — обучайте, — и пускай она делает галоши. Производство вещь прозаическая».
Мы утверждаем, что с точки зрения рабочей силы это положение не правильное. Мы твердо настаиваем на том, что независимо даже от предстоящей социальной революции во всем мире, которая не за горами и которая совершенно изменит технические условия в кратчайший срок, мы находимся в центре технической революции, машинной революции, мы находимся в так называемом мутационном периоде. Нет ничего мудреного в том, если фабрика, которую мы сейчас строим, к тому времени, когда мы ее достроим, будет уже старушкой.
До сих пор мы молились на заднюю часть капитализма, как говорил Плеханов, мы следовали за ним и считали, что самым необходимым является производить рабочего по крепкому стандарту.
Маркс говорил, что рабочий должен добиваться политехнического образования, потому что иначе он будет постоянно жертвой безработицы. Этот рабочий будет годиться только для данной машины. Он будет походить на ключ, который годится только для данной замочной скважины. Чуть эта скважина изменилась, — ключ уже не годится. Но ключ можно послать на фабрику переделать, подточить, а рабочего — нельзя. Мы не можем взять рабочего, разложить его по косточкам, разобрать всего, изменить и сложить его заново в ЦИТ'е. Это нельзя сделать!
Он будет раз навсегда, испорчен, потому что он сделан по твердо установленному стандарту. Можно сделать экскурсию в область биологии. Оказывается, что животные виды, которые с самого детства, с самого рождения очень сильно приспособлены к среде, которые достигли чрезвычайно точного приноровления к местным условиям, неизбежно погибают, когда революционизируют все виды вокруг них. Нам теперь хотят навязать такую манеру производства, рабочие которого были бы стойким типом, когда стойких типов индустрия не допускает. Вот почему я на это предложение в одной из своих речей сказал:
— Это пожалуй можно, но с примечанием: сначала сделайте его нам политически образованным, гарантируйте, что он может переоборудоваться, когда нужно, а потом уже перегоняйте. Воспитание человека должно играть здесь роль целостной индивидуальности, чтобы можно было переключиться по мере надобности в развитие промышленности. Забывают еще одно обстоятельство, на которое тов. Сталин обратил сугубое внимание. Ведь рабочий класс представляет собой не только производственника, но у нас он является еще и классом–диктатором. Он должен из своей среды порождать главные линии, главные основные опорные точки всех наших кадров вообще. Мы должны подготовить будущее поколение к чрезвычайно сложным боям и чрезвычайно сложной работе, которая потребует огромного количества знаний, умений, такта, быстрого действия, находчивости, широкого взгляда и т. д.
