30 апреля (13 мая) [1917 г.]
Дорогая деточка,
Постараюсь описать тебе во время долгих остановок нашего злополучного поезда наши приключения до сих пор, с подробностями.
Первая живописная сцена имела место в Шаффхаузене, когда мы садились в поезд, на нём предполагалось ехать дня 2–3 через Германию.
Решено было сажать публику по фракциям в известном порядке, бундисты, меньшевики и с–ры расселись, а для нас вагона не оказалось. Вообрази эпический гнев Рязанова! И как демонстративно, словно Марк на развалинах Карфагена, сидели мы на наших бебехах, выставляя разные «требования», в то время как «победители» в жизненной борьбе равнодушно взирали на нас из окон купе.
Наконец, нас растасовали. Ночевали мы скверно и курьёзно, в своего рода ночлежке на тюфяках. Никто почти не спал, мы были смешны. Я всё–таки смог поспать часа 2.
В пять часов утра в субботу въехали в Германию. Там всё оказалось великолепно организованным. Мы были поражены, когда узнали, что наш поезд идёт на правах курьерского, что в 4 часа на другой день мы уже будем в порту — Засниц и сможем направиться в Швецию.
Два раза немцы нам давали питательный суп, за который мы впрочем щедро заплатили. Суп этот, как и кофе (1 раз) давал нам немецкий Красный Крест.
Что поразило нас в Германии (мы ехали в воскресенье) — это удивительное, почти удручающее безлюдье. Словно, хорошо обработанная и хорошо обстроенная пустыня, даже скот видели на прекрасных, обширных лугах, мимо которых проезжали, только один раз.
Публика вся (на больших станциях) кажется немного бледной и утомлённой, других признаков обнищания — нет.
Все с нами очень ласковы, ни малейших проявлений враждебности, наоборот, много добродушных улыбок, любопытства. Разговаривать мы сами себе с ними не позволяем, но кое–где нам кричали: «Надо заключать мир!» В одном месте мы видели 3 русских военнопленных солдатиков, которые разгружали вагон угля. Они узнали в нас русских и стали кричать: «Едете в Стокгольм? Заключать мир?»
Спали мы все в ночь с воскресенья на понедельник очень плохо. Я не больше 2–3 часов и притом сидя. Зато кормили нас, кроме немецкого супа, прекрасной телятиной и сыром, давали чай. Когда я узнал, что путешествие через Германию продлится только 30 часов, то стал жалеть, что не взял вас, моих милых, с собою, но потом, наоборот, был рад. Скоро объявился один ребёнок с коклюшем, а другой с дифтеритом, который впрочем после оказался ангиной. У девочки же была температура 38,2. Но хуже всего затруднения в Швеции, о которых ниже. Меня лично очень утомляют также непрерывные и разнообразные заседания, в которые неизменно вносит свой «темперамент» т. Рязанов. Он устроил пару довольно крупных скандалов.
В моём купе по Германии сидели приятные супруги Рузеры и ужасно неприятные супруги Розены, отвратительные бундисты–патриоты. В Заснице сели на большой пароход при маленькой качке. Я всё время чувствовал себя отлично. Ужинал с аппетитом. Но многих укачало, особенно Багрову. В Швеции нас ожидал чрезвычайно неприятный сюрприз. Здесь страшный угольный кризис: ходят по одному поезду в день, а наш экстренный поезд Шведское правительство решило прицеплять к товарным поездам, так что доедем мы в Стокгольм только завтра, т. е. в среду утром. Стало быть на дорогу от Мальмё до Стокгольма мы тратим чуть не вдвое времени, чем для переезда через всю Германию.
В довершении дурного впечатления меня надули почти на 10 франков на размене денег, когда я посылал тебе большую телеграмму от меня и М. П. [Кристи].
Больным и детям оказалось возможным поехать с обыкновенным поездом, т. е. проспать ночь спокойно и к вечеру другого дня быть уже в Стокгольме, в то время как остальные будут две ночи без сна в вагонах. Нашлось 33 лица, которые пожелали воспользоваться этой привилегией и к ним, уж не знаю на каком основании, присоединился М[ихаил] Петр[ович]. К счастью, уехали вместе с ним и неприятные супруги Розены, опять было водрузившееся vis–a–vis.
Теперь едем на черепахе! Но кругом недурная природа, а мы всё заседаем, да заседаем, ибо я теперь, так сказать, в правительстве поезда.
Пишу тебе во время остановок, и скоро, вероятно, (ещё до Стокгольма) смогу тебе послать это письмо.
Сегодня утром умывались весьма живописно из–под водопровода!
Только что пронеслись мимо обогнавшие нас 33! Из окна они крикнули нам о достоверной новости, которая всех нас обрадовала! Троцкий уже в Стокгольме.1
Синило всё вышло, а чернило — в большом багаже. Кончаю карандашом и спешу бросить на станции.
Милая, родная — целую вас 1000 раз. При взгляде на каждого ребёнка — сердце сжимается мыслью о Тото. Быть может найду твоё письмо в Стокгольме. Вряд ли. Но во всяком случае в Стокгольме мы проживём не менее 2 дней.
Крепко обнимаю и целую тебя, родная моя красавица, моё Солнышко!
До свидания.
Я всё–таки пока за твой возможно скорый приезд.
Твой Толя.
Целуй Кро–кро! Поклон Н. С. [Кристи].
13/V.
РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 12. Л. 13–14.
Автограф.
Опубликовано: «Вопросы истории КПСС». 1990. № 11. С. 29–31
- Весть о Февральской революции застала Л. Д. Троцкого в Нью–Йорке. С первым же пароходом он выехал с семьей в Европу, но в Галифаксе был задержан и интернирован как агитатор, «опасный для дела союзников». После месячного пребывания в канадском лагере для военнопленных по требованию Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и в результате переговоров Временного правительства и английского посольства в Петрограде 29 апреля 1917 г. он был освобожден. 4 (17) мая вернулся в Россию. По возвращении вступил в левоцентристскую организацию петроградских межрайонцев». После июльских дней арестован Временным правительством по обвинению в государственной измене, пробыл около двух месяцев в тюрьме «Кресты». ↩
