[23 августа (5 сентября) 1917 г.]
Для А. А. Луначарской
Дорогая детка,
Ситуация опять изменилась и, конечно, она может еще не раз круто меняться.
Самым важным и вместе ужасным обстоятельством являются военные успехи немцев. Положение в высшей степени опасно. Кто знает, не будет ли скоро смертельная опасность грозить моему дорогому, чудному, революционному Петрограду? Что–то будет! Сердце сжимается. Одно скажу — я до конца останусь с рабочими Петрограда и разделю с ними, во всяком случае, всю горечь до дна.
Второе — наша огромная, далеко превзошедшая все наши ожидания, победа на выборах.
Почти наверное я буду избран товарищем гор[одского] головы. Вероятно, в моих руках будет сосредоточено все культурное дело города, т[ак] ск[азать] портфель министерства городского нар[одного] просвещения. А ведь все школы и даже гимназии (кроме частных) перейдут к городу, равным обр[азом], внешкольное образование и бывшее попечительство с народной трезвостью и его 5 театрами (ср[еди] них гигантский «Народный Дом») и т. д.
В другое время такая перспектива была бы безумно радостной и сделала бы меня безоблачно счастливым. Оставалось бы мне только опять обрести вас — и я мог бы назвать себя счастливейшим человеком. Но сейчас при волнении населения, угрозе локаутов, голода, нашествия пост тов[арища] головы становится страшно важным, трудным, ответственным и опасным. Радость тут неуместна, а суровое сознание долга.
Процесс мой как будто подвигается. Кажется, нет в городе 2–х лиц, которые еще предполагали бы, что я не буду оправдан.
Вся постройка рухнет по отношению ко всем. Она была построена на лжи, ненависти и недоразумениях. Я же даже и при прочности следственного сооружения оказываюсь чистым.
Население рабочее верит мне сильно. Произошло то, чего я хотел, о чем мечтал: я действительно популярный вождь пролетарских масс. Быть может, ни одно имя, кроме Троцкого и Ленина, не пользуется такой известностью и любовью. Но счастье, великое счастье быть передовым деятелем революции и горько!
Теперь опять совсем неизвестно, когда увидимся. Хоть бы скорее получить телеграмму, остались ли вы в С[ен]–Лежье, чтобы телеграфировать тебе рублей 400 денег.
Мышка, мышка моя, люблю я тебя безумно. Все мои мечты о тебе. О, насколько мне было бы легче, если бы ты была со мною. Какою пророческой оказалась моя сцена Габриэла с Фаустиной!
Целуй миллион раз мальчика. Как вырос должно быть! Когда же, когда же? На все готов я, но только увидеть и поцеловать вас в этой жизни.
Твой Толя.
РГАСПИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 12. Л. 80–81.
Автограф.
Опубликовано: «Вопросы истории КПСС». 1991. № 2. С. 38.
