В эти дни, когда мы проповедовали наши анархические идеи, реальной связи с политическою «злобою дня» у нас не было, или — точнее — она была, но как некий внутренний опыт. Одним словом, я не был связан никакими партийными заданиями. В 1905 году и позднее я встречался часто с большевиками. Особенно мне памятны вечера у тов. Лещенко. Здесь я беседовал с А. В. Луначарским, О. Д. Каменевой, А. М. Коллонтай и др. Философическая и литературная полемика, начатая на страницах журналов, продолжалась за ужином у тов. Лещенко. Несмотря на весьма существенные принципиальные разногласия, я все–таки чувствовал, что самое серьезное в революции связано с этим левым крылом социал–демократии. Я чувствовал, что если революция победит, то именно под знаком рабоче–крестьянского мятежа, на каких–то новых путях, не предугаданных благоразумно–умеренной частью социал–демократии.
Товарищи большевики навещали и меня, и Вяч. Иванова. Как ни остры были наши противоречия, как ни расходились мы во взглядах на космос и человека, все–таки в те дни была какая–то одна точка, где перекрещивались наши надежды и наши мечтания. Полемика наша, иногда весьма запальчивая, не мешала большевикам ценить попов как поэтов. В этом отношении большевики были терпимы и более чутки, чем наши либералы и радикалы.
