Как бы ни относиться к Стефану Малларме как поэту, — а отношение может быть разное, — как бы ни оценивать основную сущность его формально–поэтического credo — невозможно отрицать огромного влияния его на современный столь блистательно пышный расцвет французской лирики.
В скромном салоне этого учителя английского языка 1 собиралось все, что позднее вновь одело славой французскую музу.2
Далеко не все восторженные слушатели автора «Послеполудня фавна»3 последовали его советам, особенно же остались им верны, но все они сохранили о его вторниках нежнейшее воспоминание.
«Темнота, — учил он, — скорее результат недостаточной подготовленности читателя, а не недостаток поэта. В поэзию загадочность входит необходимым элементом, ибо истинная задача искусства вызывать явления в душе читателя… Называть их значит на три четверти уничтожать наслаждение счастьем угадывать постепенно. Намекать — вот мечта художника!»4
В настоящее время, опираясь на такие рецепты, портят свои картины кубисты, хотя, в сущности, их идеи, происходящие от Сезанна, противоречат возлюбленной маллармеанцами тьме. Но как далеко ушли от этого учения Верхарны, Форы, получившие, однако, крещение от того же благороднейшего рыцаря поэзии.
По–видимому, именно рыцарская чистота в отношении к литературе, апостольское рвение в проповеди эстетических своих верований, художническое подвижничество — вот что влекло молодые сердца, свежие, искренние таланты к Малларме.
Поэт Эдуард Дюжарден является самым верным, но — сознаемся — наименее даровитым учеником Малларме. Нельзя не порадоваться, однако, что ему пришла мысль до некоторой степени открыть начинающийся литературно–театральный парижский сезон утренниками в театре Антуана, посвященными памяти благородного пионера новейшей поэзии.
Утренники задуманы широко. На них должны быть прочитаны произведения всех поэтов — в образцах, конечно, — которые сами читывали их на вторниках Малларме.
Одного перечня достаточно, чтобы показать и значение этих вторников, и интерес тех четвергов, которые, по мысли Дюжардена, должны в некотором роде воскресить их перед публикой. Вот имена поэтов: Малларме, Лафорг, Мореас, Самой, Клодель, Поль Фор, Реми де Гурмон, Рене Гиль, Герольд, Жамм, Кап, Кардонель, Леконт, Пьер Луис, Маргерит, Моклер, Стюарт Мерриль, Мокель, Морис Мурей, Ренье, Руанар, Сен–Поль Ру, Суза, Тальяд, Верхарн, Вьеле–Гриффен.
Почти весь легион поэтов, составляющий гордость современной литературы!
Из этих литературных утр, которых предполагается три, два уже состоялось, что дает полную возможность дать отчет о их художественном значении, тем более что добрая половина каждого сеанса представляет собою повторение.
Действительно, в каждый сеанс значительным элементом входит род сценических представлений. Это «Песни берега» Дюжардена, исполняемые в виде балета под музыку Перро шестью молодыми балеринами на фоне простой декорации моря, освещаемой под все световые эффекты суток; и драматическая эвокация, или мимодрама, — «Рассказ Эдгара По».
Мимодрама эта, довольно интересно задуманная и сопровождаемая любопытной музыкой Леона Морро, смотрится не без интереса. Тем не менее нельзя не упрекнуть Дюжардена: не правда ли, раз «Рассказ» дается в виде мимодрамы — то может ли он дать представление о поразительном переводческом даре Стефана Малларме? Оставлены, правда, какие–то кусочки текста, но из них половина не принадлежит ни По, ни Малларме.
Самый рассказ также в значительной степени искажен в сценической переделке балерины Гюгар. Пусть мимодрама все–таки довольно сильно действует, — когда имеешь перед собою строго художественное предприятие, под знаменем такого для многих священного имени, как имя Малларме, — сомнительные вольности начинают казаться недопустимыми.
Что касается балета, — то это скучные пустяки, как, впрочем, скучна и пуста и самая поэмка Дюжардена.
Совсем другое приходится сказать о конференциях * и декламации.
* Здесь: публичные лекции (от франц. conférance). — Ред.
В первое утро референтом выступил сам Дюжарден. Если его речь нельзя назвать ни блестящей, ни особенно глубокой — то по присущему ей благоговейному трепету угадывалась тем не менее степень влияния учителя.
«Когда рождается новая религия, — говорил он — после того, как отец ее исчезнет, начинается разделение, появляются секты, но остается чувство, способное объединить всех: это любовь к первому апостолу, давшему всем толчок».
Дюжарден постарался далее, беря наиболее темные стихотворения Малларме, истолковывать их публике, делая настоящий перевод их на прозаический язык. Само собою разумеется, очаровательные строфы теряли при этом жизнь и превращались в анатомически отпрепарированные трупы. И тем не менее комментарий этот был полезен, ибо он воочию доказывал, что действительно ни одно слово не ставилось учителем зря, что он не думал скрыть за мерцающими декорациями пустоту, а подлинно «намекал» на значительную и красивую жизнь своего духа. Однако вторая конференция была все же несравненно оживленнее и содержательнее. Она бросала свет на крайне любопытный и малоизвестный эпизод из истории французского театра и французской поэзии.
Конференцию эту читал симпатичный и живой «князь поэтов» — Поль Фор. Воспоминания его, которыми он поделился с публикой, относятся к 1890 году. Трудно поверить, чтобы этот почти юноша на вид мог иметь литературные воспоминания о таком отдаленном времени. Действительно — в то время Фору было всего семнадцать лет. Но это не помешало ему уже в ту пору сыграть видную роль.
Время для театра было скверное. То есть, в конце концов, приблизительно такое же, как сейчас, — господство бульварщины над литературой. Центром противодействия литературному базару являлся Золя и его кружок, прямым продолжением влияния которого в области театра были гениальные искания Андре Антуана. Его «Свободный театр», несомненно, освежил атмосферу, но он не удовлетворял молодела. Антуан, вслед за Золи, говорил о «кусках жизни», о подражании действительности. Молодежь жаждала пополнить эту программу синтезом, творчеством, мечтой. С целью взять в области театра, рядом с реалистической, идеалистическую ноту лицеист Фор, мальчик, и основал «Художественный театр».5 Театр этот ютился, естественно, по маленьким сценкам и страдал острым безденежьем, но недостатка в энтузиазме у него не было.
Сам Фор отдался ему в качестве не только директора, но и костюмера, декоратора, автора и машиниста. Первым результатом этих увлечений было изгнание из коллегии св. Людовика.6
Вокруг предприимчивого мальчишки собралась молодежь, среди которой были Репье, Вьеле–Гриффен и, в качестве патронов, Малларме и Верлен. Поддерживали его и иные молодые артисты, впоследствии из них вышли Поль Муне, Де Макс, Фону, Люнье–По. Декорации писали иногда Одилон Редон и Гоген.
«Подобно мосье Астрюку, — улыбаясь, говорит Фор, — я имел Дени, Русселя и Вьюйара».
Ставились пьесы Ибсена и Метерлинка, Реми де Гурмона, Рембо, Сен–Поля Ру. Маленькие зальцы зачастую превращались в настоящий хаос. Молодые символисты буквально сражались за свои истины с филистерами. Рядом с оригинальным текстом драмы — они вводили еще множество новых принципов постановки: упрощенные декорации, аккомпанемент запахами и т. п. новинки были их изобретениями, сделанными двадцать пять лет тому назад. Конечно, зеленая молодежь на каждом шагу делала и смешные промахи. Фор рассказал немало потешных анекдотов на этот счет.
Хохотала часто и публика их спектаклей. Хохотал и приходивший иногда дядюшка Сарсе, столп и утверждение бульварно–мещанского вкуса.
Однажды он до того покатывался в своем кресле, что Сен–Поль Ру пригрозил прыгнуть на него с галерки.
Фор должен был отказаться от своей попытки через год, но знамя было взято из его рук Люнье–По, который основал на этом фундаменте свой знаменитый «Théâtre d'Œuvre».7
Припоминая отдельные успехи поэтов на разных парижских сценах за последние годы, объявленный ими для этого сезона ряд пьес и упомянув о «Театре Старой голубятни», который открывает теперь Копо,8 Поль Фор воскликнул: «Уверяю вас, что поэзия в театре, как и в жизни, будет иметь последнее слово!»
Живой реферат «князя поэтов» был покрыт шумными аплодисментами многочисленной публики.
Весьма интересны были также декламационные части утр. Не все произведения, конечно, стояли на одном уровне, как и не все чтецы. Зато, например, два стихотворения Жюля Лафорга в чтении великолепного Бурни произвели прямо захватывающее впечатление.
И, в общем, хотелось бы почаще испытывать в Париже такое тонкое удовольствие, какое дали нам эти утра.
Для третьего — робко обещают Верхарна, в качестве референта.
- Малларме преподавал английский язык в учебных заведениях Парижа и провинции. ↩
- Речь идет об окружавших Малларме молодых поэтах, которые собирались у него по вторникам. На этих «литературных вторниках» Малларме излагал свои творческие принципы. Большинство этих поэтов стали представителями символистской поэзии. ↩
- Имеется в виду стихотворение Малларме «Послеполуденный отдых фавна» («L'Après–midi d'un faune», 1876). ↩
- Луначарский цитирует ответ Малларме на анкету Ж. Юре (Huret) «о литературном развитии» 1891 года (см. S. M all armé, Œuvres complètes, P. 1956, p. 869). ↩
- Имеется в виду «Théâtre d'Art» (1890–1893), основанный Фором. ↩
- Поль Фор был исключен из коллежа Людовика Святого — среднего учебного заведения. ↩
- Основан в 1893 году. ↩
- Театр Старой голубятни («Théâtre du Vieux Colombier»), был основан в 1913 году режиссером и драматургом Жаком Копо. ↩
