Уитмена принято называть поэтом демократии. Это неточно и менее всего передает сущность его поэзии.
Непосредственно в понятие демократии входят только принципы равенства и власти большинства, притом в сфере чисто политической.
Демократии на протяжении всей истории человечества были индивидуалистическими. Их чисто политический характер отмечался так часто, что здесь излишне еще раз настаивать на этом. Пресловутое равенство граждан перед законом, на основе которого расцветал ад эксплуатации капиталом пролетария, пресловутое всеобщее избирательное право, нигде не помешавшее фактическому верховодству финансовой олигархии, — давно разоблачены, ибо для всех ясно, что фактически существующий сейчас в любой стране — за исключением нашей — демократический строй есть хитрая ширма, дань времени, удачно сдерживающая взрыв негодования масс мнимым предоставлением им «власти».
Ну, хорошо, ответят мне, пусть такая демократия является фальсификацией, — это не вредит самой идее народоправства.
Дело в том, однако, что и «истинная демократия» может означать, при известных условиях, нечто весьма далекое от поэзии Уитмена, нечто ей прямо противоположное.
Равенство? Но оно весьма легко может быть понято в смысле мелкособственнического эгалитаризма.
[Не чувствуете ли вы, что надъ революционной Россіей носится, какъ нечистый духъ, этотъ мѣщанскій ликъ „истинной демократіи“? — Раздать, раздѣлить. Эти слова раздаются въ деревнѣ, въ казармѣ, всюду тамъ, гдѣ нѣтъ подготовки къ общему содружному хозяйству.]
Республика мелких собственников, хозяйственников–соседей, республика, невольно склоняющаяся к мысли, что «человек человеку — волк», или, как это красивее говорят англичане: «каждый мужик — король у себя дома». Свобода в малюсеньких кружочках каждой усадебки. А рядом — забор и «чужое».
Допустим, что достигнут идеал: у каждого клочок земли, трудовой надел и курица в горшке. Все сыты. Но разве не ясно, что при этом культура, лучшие плоды которой основаны на общественном труде, рухнула бы целиком? Чтобы быть цивилизованной, республика мелких собственников должна была бы волей–неволей выйти за пределы своего начала и развивать, хотя бы половинчато, с неудовольствием, национальное, общинное, кооперативное — всякие виды коллективного хозяйства. Эгалитарное мелкособственническое общество не может существовать и неминуемо должно пойти по пути либо социалистического, либо капиталистического развития.
А в области психологии, в области этики? Предвкушением законченной мелкособственнической демократии является косный и надменный эготизм, в лучшем случае культ собственной семьи как подчиненного «патриарху» мирка. Ради поддержания порядка в этой республике индивидуумов — по–гречески «атомов», — в этой республике сухого песка и борьбы между соседями необходимы грозная государственная власть и церковь либо категорический императив, — иначе перегрызутся господа «вольные хозяева».
[Вздоръ, конечно, будто многострадальная Россія идетъ сейчасъ, какъ утверждаютъ иные лѣвые газетчики, именно къ такому ужасу, но уклонъ такой и частичная опасность — имѣются налицо.]
Америка склонна несколько видоизмененное, но отнюдь не лучшее, подвижно–капиталистическое строение общества, основанное, однако, на доведенном до конца индивидуализме со всеми коррективами государства и пуританизма, признавать именно за идеал.
А Уитмен? Мощь и грандиозная красота уитменизма заключается в противоположном такой демократии начале — в коммунизме, коллективизме, которые в психической сфере молодой уитменианец Жюль Ромен назвал «унанимизмом», то есть «единодушием».
Слияние человеков. Равенство не песчинок, а равенство братских сил, объединенных сотрудничеством и, следовательно, дружбой и любовью. Братство, провозглашенное за основное начало, — космическое братство, ибо оно, по типу братского общества, начинает охватывать всю природу. Что особенно странно и величественно неожиданно, но естественно — даже борьбу склонно оно лишать элемента ненависти и рассматривать как особый вид сотрудничества, в котором из хаоса растет космос.
Тут Уитмен, тут Верхарн, тут новая поэзия: в победе над индивидом, в торжестве человечества, в смерти эгоизма и воскресении личности как сознательной волны единого океана, как своеобразной ноты, необходимой в единой симфонии. Это ширит сердце, раскрывает его. Уитмен — человек с раскрытым сердцем. Таких будет много, когда упадут стенки одиночных камер в тюрьме индивидуализма и собственничества. Быть человеком с раскрытым сердцем и потому стать любимцем природы, снять с нее злое очарование и постичь ее как бесконечно разнообразное единство, не умом постичь, а всем существом почувствовать, — это трудно сейчас, и, может быть, открытость сердца — это основа всякой гениальности. У Уитмена основа подлинного художества называлась симпатией. Только это жалкое название, — ведь дело идет о слиянности.
Безбрежно могучие мысли пантеистов всех времен и народов, экстазы мистиков и счастливых созерцателей, самозабвенный героизм, проповедь и практика любви к ближнему и дальнему, музыка — все это предтечи того всечеловеческого чувства, того космического само–и всесознания, к которому естественно уготован человек, носитель сознания природы, но от которого он оторван личиной своего мещанского «я». Коммунизм принесет с собой — для иных сразу, для других постепенно — просияние. Коммунизм поставит человека на свое место. Проснется человек и поймет радостное свое предназначение быть сознательным и бессмертным завершителем вселенского зодчества. Человек–коллективист бессмертен. Только индивид смертен.
Такова основная идея Уитмена. Кто этого не понимает, тот и Уитмена не понимает.
[Въ области политики и экономіи коммунизмъ есть борьба противъ частной собственности со всей ея уродливой государственной, церковной и культурной надстройкой. А въ области духа — это стремленіе сбросить жалкую оболочку „я" — и вылетѣть изъ нея существомъ, окрыленнымъ любовью, безсмертнымъ, безстрашнымъ, подобнымъ Уитмэну, — стать великаномъ — всечеловѣкомъ.]
1/II — 1918. Петербург.
Дом Рабоче–Крестьянской Армии.
Это предисловие было написано мною в первые дни революции. Кроме двух–трех чисто редакционных изменений, я его никак не переделывал. Оно и сейчас является правильным выражением моих мыслей. Своеобразным путем, но в том же направлении шел в лучших своих вещах и В. В. Маяковский. Здесь большая дорога эпоса и лирики пролетарских поэтов.
9/III — 1930
