Мистраль

Фредерик Мистраль, великий певец Прованса, — умер. Высказывать по этому поводу сожаления — нелепо. Мистраль прожил восемьдесят четыре года. Он дал все, что мог дать. В пределах земных им совершено все земное. И если бронзовая статуя, воздвигнутая ему при жизни на площади Арля, остается теперь его памятником, то и сам он в эти последние годы был только глубокое уважение внушающим собственным памятником.

Редкое счастье выпало на долю этого поэта. Не только произведения его получили мировую славу, не только весь мир признал в нем одного из талантливейших певцов нашего времени, но в голосе его нашел свой голос — целый народ. Мистраль был художественным воплощением целой нации, населяющей юг Франции от Лиона до Арля и восток Испании.

Поэт был сыном крестьянина, он родился в 1830 году, в том самом Мейане, где прожил всю свою жизнь. Образование он получил в Авиньоне и Эксе. Здесь познакомился он с энтузиастом профессором Руманилем, зажегшим в нем пламенную любовь к своему столько времени уже лишенному литературы языку.

В 1854 году Руманиль и Мистраль, вместе с некоторыми другими поэтами, основали общество фелибров ¹ поэтов на langue d'oc,² то есть южнофранцузском наречии.

И уже в 1859 году Мистраль создает свою бессмертную «Мирейль».³

Старый Ламартин пишет ему по этому поводу: «Твой эпос — шедевр. Кажется, будто ночью какой–то остров Архипелага, какой–то плавучий Делос отделился и тихо причалил к благоуханному берегу Прованса, привезя с собою божественного певца из рода мелесигенов».⁴

Поэма «Мирейль» осталась непревзойденным шедевром Мистраля. Когда через пятьдесят лет, празднуя юбилей этого великого крестьянского эпоса, сограждане поставили Мистралю памятник, когда они, собравшись двадцатитысячной толпой, требовали от него сказать им слово, старик, сняв шляпу, — с сединами, развеваемыми ветром, глуховатым голосом произнес, как дальнюю память о молодости и первой победе, незабвенное начало своей «Мирейли».

Пою я девушку Прованса

И юную ее любовь.

За ней по Кро иду до моря,

Средь колыхания хлебов…

А в сердце пламенеет вера

В заветы дивного Гомера.

Голос певца пресекся от волнения, и среди глубокого молчания послышались рыдания многих его поклонниц.

«Мирейль» одновременно является горькой идиллией несчастной любви прелестной девушки, цветка Прованса, которую солнце зажгло в безжалостной долине Камарги, когда она пошла искать приюта растерзанному сердцу у Мадонны, и вместе с тем лучезарной серией фресок, изображающих весь круговорот сельских работ, развлечений, легенд, обычаев поэтического народа, все еще хранящего отсветы эллинской культуры на берегах лазурного моря.

Как ни широк «Календаль»,⁵ в котором Мистраль старался подняться еще выше и дать всеобъемлющий национальный эпос, — он менее грациозен, менее естественен, чем «Мирейль». Но с «Золотыми островами»,⁶ этими трепещущими солнцем легендами своей родины, Мистраль подымается на первоначальную высоту. Если уступают его «Нерта»,⁷ драма «Королева Жанна»,⁸ «Ронские поэмы»⁹ и последняя книга «Оливади»,¹⁰ в которой неожиданно промелькнул своеобразный дух сепаратизма, то все же каждое из этих произведений послужило бы к чести любому поэту.

Мистраль родился и умер с простотою провансальского мужика. Жил и умер католиком, наивным, фанатичным и полуязычником, каким является любой из его сородичей. Никаких жизненных указаний, никакого нового пророчества, которыми так безмерно богат, например, Верхарн, — нельзя искать у Мистраля. Но от его произведений веет необычной искренностью безыскусственной души. На католицизм его странно сетовать, как это делают иные. Все претворено у него, в конце концов, в красоту полевых цветов, все сияет, как небо юга, все звучит вечной песнью моря, и муза его смотрит на вас черными и детскими глазами юной арлезианки. Он выразил status quo * своего народа. Он не вел его прочь. Ничему не учил и ничего не навязывал. Учил только уважать себя, учил только собственному языку. Взял этот звенящий, переливчатый, прозрачный язык с губ пастухов и пахарей, рыбаков и погонщиков и легко и естественно превратил его в дивный инструмент чарующей поэзии.

* существующее положение (лат.). — Ред.

Для своего языка Мистраль был отцом. Он вызвал его из полубытия. Не только написал он на нем целую серию шедевров, но и создал под названием «Сокровище Фелибрижа»¹¹ колоссальный словарь лангедока, свидетельствующий о проникнутом любовью трудолюбии, огромных лексических познаниях и гениальном чутье языка.

Роль Мистраля, может быть, до некоторой степени схожа с ролью Шевченко. Но Мистраль получил на шею красную перевязь командира Почетного легиона, во время парадов полковые знамена склонялись перед его балконом. Шевченко в награду за свои заслуги перед языком и душой нашего Прованса — получил терновый венец.

Но как ни велик Мистраль, как ни сладко вспоминать о звуках и образах его ласкающей «Мирейли», — не сравниться ему с поэтом–мучеником, отразившим душу парода не только в ее покое и самолюбовании, но и в ее гневном и скорбном порыве, в ее коллективном рыдании над своей исторической судьбой.

Мистраль, если бы он мог встретиться с Шевченко в Валгалле ¹² великих поэтов, мог бы обняться с ним братски, ибо миссии их сходны и благословение воскрешенного народного языка почиет на челе каждого из них, но потом он должен был бы преклониться не только перед музой великого Тараса, но и перед скорбной музыкой, разлитой в его произведениях, до которой не могло достичь личное горе бедной, маленькой Мирейли.