О крестьянском театре

Мне кажется, что всякому коммунисту и всякому вообще вдумчивому и передовому человеку при словах «крестьянский театр» непременно должен прийти в голову вопрос: а нужен ли вообще крестьянский театр? Этот же вопрос, конечно, приходит в голову и при словах «рабочий театр».

В самом деле, должен ли театр быть каким–то классовым или сословным? Может быть, этот путь приведет нас к тому, что у нас будет театр для советской буржуазии, театр для советских служащих, театр для рабочих квалифицированных и театр для рабочих неквалифицированных, крестьянский театр, а может быть, еще и батрацкий театр? Что же, может быть, рядом с этими театрами будет выситься еще какой–нибудь «общечеловеческий» театр? Не уродливо ли это?

Вполне соответствующий нашему времени театр не может не быть проникнут классовым духом, который вместе с тем, однако, является единственным общечеловеческим, а именно классовым духом пролетарским.

Как политика пролетариата вовсе не есть узкоклассовая политика, а политика спасения всего человечества, планомерного развития его сил, политика, включающая в себя борьбу с враждебными подлинным интересам человечества элементами и более или менее медленную переработку классов отсталых по сравнению с пролетариатом, так же, конечно, и пролетарская культура — культура общечеловеческая.

Пролетарская культура беспощадно отметает все, что идет против превращения капиталистического мира в коммунистический. В основе ее оценки отдельных культурных явлений лежит именно это мерило — насколько данное произведение содействует росту коммунистической культуры. Но коммунистическая культура растет разно, разным темпом и разными путями, в зависимости от того, на какую почву попадает ее зерно. В. И. Ленин много раз подчеркивал, что не один какой–нибудь путь ведет к коммунистической сознательности, что передовой рабочий приходит к ней иными путями, чем неграмотный чернорабочий; совсем другими путями идет середняк, батрак и интеллигент.¹ Но все они могут, и не только могут, но должны прийти к коммунистическому сознанию.

Таким образом, центром и целью нашей культуры является культура общечеловеческая. Пролетариат является водителем и воспитателем, и его пролетарская тропа — главная дорога к этой цели.

Но пролетариат может сам обращаться к другим слоям, к другим элементам общества с видоизмененными формами художественной проповеди и воздействия, совершенно так же, как делает это в области политики и экономики.

Этого мало. Эти другие, непролетарские элементы — крестьянство, трудовая интеллигенция, трудовое мещанство и т. д. — могут искать сами путей к коммунизму, так как это классы, так сказать, двуликие. Одно лицо их смотрит вперед в том же направлении, в каком указывает пролетариат, а другое — назад, к их индивидуалистическому прошлому (остающемуся ведь и их настоящим). Поэтому искания их могут быть двойственны. В них могут быть более или менее яркие проблески самостоятельного осознавания себя самими этими группами в коммунистическом духе, а также и заблуждения, может быть, даже муки, вытекающие из борьбы пролетарских и непролетарских элементов в сознании творцов таких культурных произведений.

Вот почему мы не можем допустить существования какого–то непролетарского «общечеловеческого» театра. Общечеловеческий в наше время есть именно пролетарский театр, хотя театр, изображающий рабочих и отвечающий на чисто фабрично–заводские проблемы, в нем может представлять лишь более или менее существенную часть его.

Театры же отдельных классов или сословий могут пониматься в двух смыслах. Если мы скажем, что крестьянский театр есть театр, творимый крестьянами и выражающий крестьянский дух, — это будет один смысл; если мы скажем, что крестьянский театр есть театр, устроенный для крестьян и направленный к тому, чтобы помочь им скорее разобраться в их действительности, — это будет другой смысл.

И оба смысла вместе и каждый порознь таят в себе некоторые опасности. Всякое понимание крестьянского театра таит в себе опасность постольку, поскольку отторгает этот театр от пролетарского, а поэтому и общечеловеческого театра. Всякая обуженность, всякая замкнутость, всякая сословность есть вред в культурном отношении, и сейчас мы заинтересованы в том, чтобы как можно скорее создать единую яркую коммунистическую атмосферу, а вовсе не в том, чтобы расщеплять и разделять наше гражданство. Мы стремимся к тому, чтобы скорее уравнять во всех правах всех граждан Союза и рассматривать их как одинаково достойных и одинаково сознательных сотрудников трудового пролетариата.

Конечно, с другой стороны, отдельным элементам нашего Союза приходится к этой общей цели идти с совершенно разных уровней, исходя из совершенно оригинальных состояний. Уже одна разноплеменность наша и с нею связанная разнокультурность совершенно очевидно на это указывают.

Поэтому, отнюдь не отрицая необходимости для театра, как небольшой части общей культурной задачи, приспособлять свои формы к специальным средам, приходится поставить перед собою яркий, горячий лозунг: всегда помнить, что специально сословный или групповой театр есть только ступень, есть только переход, который ведет к театру общему.

Только в этом смысле приемлем мы нужность особого крестьянского театра.

Нужен ли теперь крестьянский театр в прямом смысле, указанном нами выше, то есть театр, творимый самими крестьянами?

Я думаю, что в этом не может быть никакого сомнения. Было бы, очевидно, чудовищным, если бы Советское правительство и советская культурная общественность зажали рот крестьянам–драматургам или крестьянам, любителям театрального искусства.

Взволнованное, видящее вокруг себя во многом обновленную жизнь, обогащенное элементами, побывавшими в городах и в армиях, крестьянство наше, особенно молодежь крестьянская, полно вопросов и ответов, полно творческих возможностей. На этой почве могут появиться массами и драматурги и актеры. Даже в самом начале революции деревенский самодеятельный театр развернулся почти с болезненной быстротой. Потом это явление несколько улеглось, даже как будто бы почти замерло. Но в последнее время оно вновь начинает развертываться, и этому можно только радоваться.

Конечно, при этом возможно «химическое выделение»,² как говорил В. И. Ленин, всяких сознательно и бессознательно кулацких, эсеровских и т. д. тенденций. Не нужно относиться к этому с паникой, не нужно относиться к этому с озлоблением. В редких случаях мы здесь будем иметь дело с попыткой пропаганды наших врагов. Мы никогда не отличались чрезмерной мягкостью в борьбе с врагами, но очень часто здесь будет дело идти об истинных заблуждениях и о метаниях двух душ, которые живут в крестьянине и о которых так красноречиво говорил Ильич, — души угнетенного труженика и души мелкого собственника и торговца.³ В этих случаях, конечно, нужно мягкое руководство со стороны тех людей, которым будет поручено общее наблюдение за ростом крестьянского театра и его путями. Таким образом, совершенно признавая необходимость крестьянского театра в смысле театра крестьян, я не могу не указать на это затруднение, которое не следует упускать из виду, то есть на возможность проявления в этом театре таких крестьянских тенденций, которые мешают продвижению крестьянства в подлинном осознании его места в коммунистическом строительстве.

Что касается второго понимания крестьянского театра, то есть театра для крестьян, театра, направленного как раз к воспитанию крестьянской молодежи в правильном советском духе, то здесь опасность бросается сама собой в глаза. Это опасность всякого дидактического театра вообще, то есть театра поучающего. Театр только тогда великолепно поучает, когда он об этом не думает или когда по крайней мере его помыслы учительского характера совершенно незаметны.

Сила пропагандистского воздействия театра заключается именно в том, что он увлекает, волнует, смешит, что он производит художественное впечатление и, рядом с этим, за этим, почти нечувствительно для зрителя, наталкивает его на определенные мысли и воспитывает определенные чувства. Как я убедился на многочисленных примерах, крестьянство необыкновенно чутко в этом отношении. Оно хочет учиться, но оно хочет, чтобы его учили прямо, открыто. Если учишь, то учи. В разных же воспитательных театрах или кинофильмах крестьянство чувствует какую–то фальшь; оно понимает, что в пестрой бумажке, сделанной наспех и не совсем забавной, ему преподносят какое–то слабительное, действие которого от него даже как будто скрывают. Эти подсахаренные лекарства кажутся крестьянину просто унизительными. Они ставят его в положение какого–то ребенка, они заставляют его думать о несерьезном отношении к себе. Отсюда постоянно раздающийся окрик наиболее развитых представителей крестьянства: давайте нам настоящий театр, давайте нам настоящее кино, а не «крестьянское», потому что вы для нас изготовляете что–то очень мало вкусное, с какими–то учительскими целями, которые при этом же не достигаются.

Отсюда ряд очень тонких задач для работников крестьянского театра.

Я иногда готов пожелать такому работнику поменьше думать о революционной пропаганде, о коммунистическом духе, а предварительно поставить перед собою такую задачу — найти для крестьянства увлекательный театр, театр, перед которым оживала бы крестьянская аудитория, театр, который показался бы крестьянину нужным как прекрасное развлечение, как праздник, а потом уже думать о том, как влить в этот праздник наши высокие и необходимые тенденции.

Начиная с другого конца, мы можем скомпрометировать дело театра для крестьян и надолго испортить этот путь.

Волнует меня и еще одно соображение. Из бесед моих с молодыми крестьянами (впрочем, и с одним пожилым, умным и передовым крестьянином) я убедился, что крестьяне не только не интересуются исключительно деревней, но даже обижаются, когда им преподносят исключительно деревенскую среду. Они прямо заявляли мне, что деревня им достаточно надоела. «Ну, что за штука, — говорил мне один крестьянский комсомолец. — Смотришь и чувствуешь, что хотят быть похожими на нас. Так и стараются, чтобы мы сказали: вот верно, так у нас в деревне и живут. Ну, допустим, добьются. Скажем, что верно, а ведь вместе с тем скажем — и скучно тоже». Эта формула мне кажется очень тонкой. Ведь не нам привинчивать внимание крестьянства только к его деревенским целям! Разве крестьянин не должен знать города, не должен знать весь мир? Разве не надо стараться о том, чтобы вывести сознание крестьянства из узкого сельского круга? Я не хочу этим сказать, что крестьянство не может заинтересоваться пьесой или фильмой из крестьянской жизни. Вычеркивать такие элементы из крестьянского театра, разумеется, нельзя. Но думать, что театр для крестьянства есть исключительно театр крестьянского быта, совершенно нелепо.

Напомню один эпизод из истории рабочего движения. На Бреславльском партейтаге возникла полемика относительно руководства иллюстрированным литературным приложением к газете «Форвертс».⁴ Рабочие поголовно заявили, что натуралистический уклон этого журнала, все время дававшего описание нужд рабочих и ставящего всякие рабочие, чисто бытовые проблемы, набил им невероятную оскомину, что они готовы брать любого буржуазного романиста, лишь бы отвлечься от этих непроходимо темных сцен общественной жизни пролетариата. Разумная часть партии целиком стала на точку зрения рабочих и приветствовала заявления ораторов, вроде следующих: «Лучезарный Шиллер, с его романтикой сильных страстей и красотой положений, гораздо ближе нашему сердцу, чем необычно правдивые описания тех будней, которые и без того нас задавили».

И это чрезвычайно поучительно.

Таковы мои соображения — общего, конечно, характера — о крестьянском театре.