Сам по себе Октябрьский юбилей далеко не всякий юбилей. Он может вдохновить на крупное художественное произведение в гораздо большей мере, чем какой угодно другой, во–вторых, театры наши совсем не заурядные и совсем не то, что о них обыкновенно думают; стоит только вспомнить, что даже на последнем театральном совещании, созванном партией, говорилось еще кое–кем об отсталости наших театров и о нежелании их решительно вступить на путь общественности, о недоверии к ним, по крайней мере к старым театрам, и т. д..1 Или припомните, например, опасение некоторых ведомств и учреждений, что театры хотя и обещают почтить Октябрь, но, в сущности, просаботируют его. И стоит вспомнить все это и сравнить с тем изумительным букетом спектаклей и в Москве и в Ленинграде, который, при тяжелых условиях и спешной работе, подарен театрами Октябрю, чтобы почувствовать, насколько были правы те, кто утверждали наличие огромной талантливости нашего театра, большого сдвига театров под влиянием революции и ускоряющийся темп их движения в этом направлении. Понятны и причины некоторого скептицизма. Конечно, говорили многие, Октябрь великая годовщина, но ведь в данном случае в театрах чествовать Октябрь будут не рабочие, а актеры, то есть часть интеллигенции, да еще довольно отсталая.
Вот тут–то и коренилась ошибка. Мы все еще в величайшей мере недооцениваем той смычки, которая образовалась между укоренившейся, окрепшей и расцветшей Советской властью и трудовой интеллигенцией вообще и актерами в частности. Ведь эта фраза — «пьеса возвышается над обычным уровнем юбилейных работ»2 — должна быть с полной безусловностью повторена относительно «Бронепоезда»,3 относительно «Разлома»,4 относительно «Мятежа», по мнению огромного большинства ответственных товарищей, присутствовавших на этих спектаклях, относительно юбилейного торжества в Большом театре,5 по мнению значительного большинства, относительно «17–го года» в Малом театре и т. д. (К сожалению, лично я поздно вернулся из–за границы и сейчас опять уезжаю туда.6 В промежутке я, разумеется, оказался заваленным делами и, к моему величайшему огорчению, смог видеть из всей этой серии пьес только одну — «Бронепоезд». Об остальных я слышал множество отзывов от людей, к которым я питаю полное доверие, и не сомневаюсь, что по возвращении моем из этой новой поездки я получу огромное удовольствие при личном ознакомлении с этими спектаклями.)
«Бронепоезд» во многих отношениях триумфальный спектакль. Я совершенно понимаю радость поэта Жарова, разразившегося стихотворной хвалой МХАТу за эту постановку.7 Когда я смотрел «Бронепоезд», со мной в ложе сидели талантливые представители нашей пишущей коммунистической молодежи. Они прослезились во время кульминационного пункта спектакля, а по окончании его каждый из них разводил руками и говорил: «Кто мог думать, даже два года тому назад, что такой спектакль может поставить МХАТ Первый».
Конечно, мы все знали, что Художественный театр обладает огромными индивидуальными талантами и замечательным ансамблем, но многие проглядели, например, появление даровитой молодежи в рядах этого театра и замечательную внутреннюю силу, с какой театр вовлек эту молодежь в свои художественные приемы. Многие не заметили, что эта молодежь принесла вместе с тем новый дух и оказалась гораздо более близкой к режиму нашей эпохи, чем это можно было бы предположить. С недоверием относились и к утверждению талантливейших ветеранов сцены и ее руководителей, что они понимают величие революции и готовы отразить его, если только найдут для этого подходящий драматургический материал. А между тем заявления эти были совершенно искренни. Можно ли спорить о том, что без искреннего отношения партизанская драматическая эпопея «Бронепоезд» не могла быть создана?
Сам по себе спектакль почти безукоризнен. Конечно, большим ущербом его является некоторое ослабление к концу. Несмотря на патетическую смерть вождя, бой, победу, которые занимают последние акты, все же они не могут достигнуть тех высочайших вершин воздействия на публику, какие имеются в сценах на колокольне, у насыпи, в поезде. Но это отнюдь не вина театра. Я даже не думаю, чтобы это была вина автора. В конструкции драматического произведения как такового есть этот изъян. Перебирая пьесы великих драматургов, мы почти всегда найдем это ослабление к концу.
Таково свойство действия в художественном представлении. Невозможно обрезать пьесу в кульминационном пункте, потому что и автор, и актеры, и сама публика требуют известного разрешения создавшейся острой ситуации, и разрешение ее почти всегда приводит к известному ослаблению впечатления.
Нельзя отрицать, что в «Бронепоезде» это снижение существует, но нельзя считать его помехой успеху всего спектакля. Зато центральный момент, в особенности «пропагандирование канадца»,8 сделан с правдивостью совершенно изумительной и хватает вас за сердце. На спектакле, на котором я был, присутствовала довольно нарядная мещанская и интеллигентская публика. Она очень хорошо принимала спектакль, была им, несомненно, заинтересована и местами захвачена, но, конечно, чувствовалось большое расстояние между этой симпатией зрительного зала к спектаклю и тем потрясением, которое переживали десятки имевшихся в зале революционеров. Нет никакого сомнения, что по отношению к «Бронепоезду» должно повториться то же движение организованного рабочего населения Москвы, которое имело место по отношению к «Любови Яровой». Было бы преступлением не показать этот спектакль рабочему зрителю.
Мне не кажется необходимым останавливаться на игре отдельных актеров, ибо, в сущности, все были превосходны, игра была тем лучше, чем лучше была написана исполнявшаяся роль. Обаятельно правдиво, глубоко и просто играет Качалов, которого я прежде даже как–то не представлял себе в такой коренной крестьянской роли. Горячий, буйный, веселый образ создает Баталов. Очарователен Кедров в роли китайца и т. д. Нет ни одной фигуры, в которую не вложено было бы много любви, мысли, сценического искусства самого высокого качества.
Да, «Бронепоезд» оказался подарком МХАТа Первого Октябрю, который не только должен быть принят революцией радушно, но который свидетельствует о богатстве тех перспектив, которые теперь расстилаются перед нами, когда театры, один за другим, окончательно причаливают к нашему берегу и вступают в работу вместе со всеми строителями социализма.
- При Агитпропе ЦК ВКП(б) мае 1927 года состоялось совещание, посвященное актуальным задачам развития советского театра. Основной доклад об итогах театрального строительства на совещании сделал Луначарский. Принятые совещанием решения представляли собой программу дальнейшей борьбы за развитие социалистического искусства. Большое внимание было уделено вопросам репертуара (сб. «Пути развития театра», М.–Л. 1927). ↩
- В машинописи, хранящейся в архиве Института марксизма–ленинизма при ЦК КПСС (фонд 142, ед. хр. 128, стр. 65), статья имела следующее начало: «В нашей прессе я встретил такое выражение: «Пьеса такая–то возвышается над пьесами юбилейного характера». Разумеется, пьесы юбилейного характера, пьесы, написанные для данного случая, весьма редко подымаются над уровнем некоторой официальной, наспех сделанной работы…» ↩
- Речь идет о юбилейных спектаклях московских театров к десятилетию Советской власти. На сцене МХАТ была поставлена пьеса Вс. Иванова «Бронепоезд 14–69», премьера состоялась 8 ноября 1927 года. Художественный руководитель постановки — К. С. Станиславский. Режиссеры — И. Я. Судаков, Н. И. Лятовцева. Художник — В. А. Симов. Главные роли исполняли: В. И Качалов (Вершинин), Н. П. Хмелев (Пеклеванов), Н. П. Баталов (Васька Окорок), М. Н. Кедров (Синь Бин–у). ↩
Театр им. Евг. Вахтангова поставил пьесу Б. Лавренева «Разлом» (ответственный режиссер А. Д. Попов). В Театре им. МГСПС состоялась премьера пьесы Д. Фурманова и С. Поливанова «Мятеж» (постановка Е. О. Любимова–Ланского); в Малом театре была показана историческая хроника Н. Н. Суханова и И. С. Платона «1917 год», постановка — Л. М. Прозоровского.
В декабре 1927 года спектакли посещали делегаты XV съезда ВКП(б).
↩- Юбилейный пленум Московского Совета, посвященный десятилетию Октябрьской революции, состоялся в Большом театре 6 ноября 1927 года («Правда», 1927, № 256, 9 ноября). ↩
- Луначарский имеет в виду свое пребывание в ноябре — декабре 1927 года в Женеве, где он принимал участие в 4–й сессии Подготовительной Комиссии к конференции по разоружению в качестве заместителя главы советской делегации. В конце ноября Луначарский приезжал на несколько дней из Женевы в Москву. ↩
- Стихотворение А. Жарова «Театральные штрихи» (см. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1927, № 260, 13 ноября). ↩
- Имеется в виду сцена с Канадским солдатом («Бронепоезд 14–69», д. II, картина 2). ↩
