Тов. Шапирштейн в прошлом № «Вестника театра»1 изложил несколько мыслей в возражение моему постановлению о размежевании театров, подлежащих сохранению и поставленных вне ответственности ТЕО, и остальных театров.2
В основной своей статье он не прибавляет ни одного аргумента к тем, которые приводились уже раньше. Дело как нельзя просто. Я могу поручить т. Мейерхольду разрушение старого плохого и создание нового хорошего.3 Но сохранение старого хорошего, притом живого и могущего по–своему развиваться в революционной атмосфере, я ему поручить не могу.
Точка зрения не только моя, а пролетарских организаций и верхов нашей власти, та, что театры эти (по крайней мере, большинство из них) — бесспорны для всех этих элементов, представляют известную ценность, и вот охранение их возлагается на лиц, которые могут их любить и готовы за них отвечать.
Тов. Шапирштейн напрасно шутит с театральным Октябрем. Великая Октябрьская революция, так же точно, как Великая Коммуна Парижа, приняла тотчас же меры к охране всего ценного из достояния прошлого, и когда теперь происходит маленький театральный Октябрь, то, конечно, было бы смешно сдать ему эти ценности, не без большого труда сохраненные во время гигантских бурь Октября настоящего.
В постскриптуме тот же товарищ делает указания на мою будто бы непоследовательность, «административными мерами в искусстве, как и в науке, Октябрьскую революцию не сделаешь», говорю я. Этим я хочу сказать, что и наука и искусство развиваются творческими актами, а не полицейскими мерами. На это т. Шапирштейн возражает: «А ведь вот же Покровский не дает полной автономии университетам 4 и не позволяет Кизеветтеру под видом науки читать науку кадетскую, классовую», и отсюда делает вывод, что надо поставить под особый надзор Южина, когда он играет Островского, или Шаляпина, когда он поет «Хованщину».
Подумайте немного, т. Шапирштейн. Еще недавно т. Покровский не без издевательства говорил о людях, которые считают, что комиссар должен предписать профессору гистологии или минералогии, как надо читать лекцию.
Да, есть определенная «классовая премудрость» буржуазии, которая выдавалась за объективную науку, которая контрреволюционна и против которой мы боремся. Если бы Малый театр вздумал вдруг проводить контрреволюционную агитацию, то, поверьте, никакая автономия, ни полуавтономия его не спасла бы, но поскольку он предлагает отнюдь не устаревшие, а пролетариату необходимые ценности, постольку он подлежит не только сохранению, но и имеет полное право рассчитывать на автономию, как художник и как ученый.
Интереснее всего, что некоторые товарищи футуристы после письма ЦК партии, опубликованного три дня тому назад,5 обратились ко мне с тем, что–де как бы не вышло тут насилия и нельзя ли охранить автономию искусства! Это были те же самые товарищи, которые чрезвычайно возмущались всяким оттенком автономии по отношению к заверившим себя с художественной точки зрения крупным учреждениям прошлого.
Товарищи, полной автономии ни для кого не может быть, потому что все должно идти в ногу с революцией. Но существуют такие области науки и искусства, которые, не будучи непосредственно связаны с революционным содержанием жизни, полезны и необходимы пролетариату в его дальнейшем строительстве.
Еще пустее и поверхностнее другое возражение. «Почему не провести ведомственной централизации в ТЕО, если она проведена в Главполитпросвете?» — спрашивает т. Шапирштейн. Потому что Главполитпросвет имеет одну задачу, внутренне вполне целостную, именно — политико–научно–художсственное просвещение масс, и поэтому, естественно, не претендует на централизацию в своих руках той части работы, которая направлена на сохранение прежних ценностей и на наиболее далекие от политики области. В таком смысле в инструкции Главполитпросвету, например, сказано, что сам ТЕО подлежит его ведению только в плане агитационно–пропагандистской работы. Этим самым инструкция признает существование и такого искусства, которое непосредственно с агитацией и пропагандой не связано, и на централизацию его не претендует.
От повторения подобные детские возражения не становятся убедительнее, и на них можно только в свою очередь повторить: нельзя поручать совершенно диспаратное дело одному и тому же лицу, особенно ярко выраженному.
Тов. Мейерхольд любить какой–нибудь Малый театр и заботиться о нем не может.
Возражения относительно того, что Детский театр 6 нов, отпали бы, если бы т. Шапирштейн спросил об этом Мейерхольда. Тов. Мейерхольду направление этого театра не нравится, а мне нравится. Мы тут разошлись, и я сказал, что решать этот вопрос нужно будет, когда сделано будет, свободно и без стеснения, еще несколько постановок. Почему мы и решили до конца года предоставить театру спокойно продолжать свою работу. А в таком случае — как может этот театр оставаться в ведении т. Мейерхольда, если он по совести не может за него отвечать?
Но споров достаточно. Вместо того чтобы полемизировать с распоряжениями наркома, товарищи, благоволите заняться той работой, которая вам поручена. Работой вы докажете, слишком ли узка область, вам вверенная, или, может быть, наоборот, слишком широка.
Sapienti sat.*
* Для умного достаточно (лат.). — Ред.
* * *
Теперь несколько слов тов. Маяковскому.7
Для Маяковского футуризм будет детской болезнью. Это меня и утешает. Маяковский — не бессодержателен; но точно так же, как он облачил себя когда–то в желтую кофту,8 так и теперь сильное желание выскочить, обратить на себя внимание, мешает ему; между тем его талант дал бы ему возможность гораздо серьезнее прогрессировать без всех этих штук и фокусов.
Да, я обрадовался, когда Маяковский написал первую вполне революционную пьесу.9 Это было и первое глубоко содержательное его произведение, и первая, в конце концов все же художественная и революционная пьеса. Несколько пролетариев, которые ее слушали, действительно приняли ее восторженно, но пролетарская масса ее отвергла. За что? За то, что она была одета в футуристическую оболочку. То, что было там от футуризма, то погубило и, боюсь, еще раз погубит «Мистерию–буфф», как почти губит «Зори» или, по меньшей мере, сильно вредит им.
Маяковский придумал себе ритм, не лишенный своеобразной прелести, но в конце концов становящийся монотонным и производящий впечатление крайней искусственности, заставляющий притом же выворачивать члены фразам.
Маяковский жонглирует рифмами. Сначала это производит впечатление если не блестящее, то забавное, а потом нудное. Маяковский должен окончательно вырасти из своей желтой кофты. Все, что пишет он по поводу «громокипящих» фактов, доказывающих живучесть левого направления, вздорно.10
О «Мистерии–буфф» я уже говорил. Постановка «Зорь» вызывает глубокое недовольство в массах. Я слышу от рабочих, от руководителей рабочих организаций, от красноармейцев, от членов Коминтерна, от представителей нашей партии, что в этой постановке есть чрезвычайно много хорошего и поднимающего, но что пролетариату страшно мешает все это нагромождение бутафории под Татлина,11 — этот своеобразный занавес и прочие ингредиенты футуризма.
Мне не хочется разбираться во всех остальных «фактах», я хотел бы только, чтобы товарищи «левые» в кавычках и в то же время левые без кавычек усвоили себе тот простой факт, что «левизна» в искусстве явилась плодом нездоровой атмосферы бульваров буржуазного Парижа и кафе буржуазного Мюнхена, что этот футуризм с его проповедью бессодержательности, чистого формализма, с его кривлянием, перескакиванием одного художника через голову другого, при поразительной монотонности приемов, — что все это есть продукт разложения буржуазной культуры.
Мы смеемся теперь над так называемым стилем «модерн». Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что через три–четыре года так же точно будут смеяться не одни только «отсталые», а решительно все и над следами футуризма, если они до тех пор еще доживут.
Будьте смелы! Будьте настоящими новаторами, товарищи. Отбросьте скороспелую рутину, навеянную вам поистине гнилым Западом, и прокладывайте новому Западу новые пути, действительно возникающие в горниле революционных бурь. Прежде всего позаботьтесь о том, чтобы овладеть и умом и сердцем всем громадным содержанием революции, чтобы быть ею вдохновленными и потом говорить и творить от полноты душевной. Не заботьтесь о том, что скажут теоретики формализма вроде Шкловского и Брика, и тогда, поверьте, начнут вырастать и новые формы почти сами собой, — формы глубоко своеобразные и такие же полные, такие же золотые и убедительные, как у Фидия, Тициана, Бетховена и Пушкина, а не преисполненные головных выдумок, кривлянья, рекламы, которые бьют в нос каждому непредубежденному человеку.
После письма ЦК футуризм является как бы немножко лежачим, и его не хочется бить, но тем не менее вся правда должна быть сказана. Мы, конечно, отнюдь не станем проповедовать эти продукты разложения буржуазной богемы среди пролетариата. Пролетариат жаждет содержательного искусства.
Маленькое замечание pro domo sua.* Тов. Маяковский все лезет с «заумными» словами из моей пьесы «Иван в раю».12 Грешники, мучающиеся в аду, поют песню. Эта песнь начинается рядом междометий, таких же, как «ах, увы!», но написанных, считаясь с той музыкой неясного бормотания, вздохов, лающего воя, которая должна быть создана для сценического воплощения. Это песни озлобленных страдальцев. В таком случае междометия, восклицания совершенно уместны. Если же кто–нибудь создает теорию, будто на бессодержательных словах можно написать целую поэму или что «заумные» слова выше «умных», то это попросту глупо.
* по личному вопросу (лат.). — Ред.
Ожидая нового искусства, я приветствую освобождение его от всякой рутины, возвращаться же к настоящим вершинам искусства можно и следует, хотя я твердо убежден, что вершины, которые воздвигнет в области искусства социализм, превзойдут все, что создалось до сих пор на земле.
- Речь идет о статье Я. Шапирштейна (Я. Е. Эльсберга) «К судьбе театрального Октября» («Вестник театра», 1920, № 75, 30 ноября). ↩
- Имеется в виду напечатанное в «Вестнике театра», 1920, № 74, распоряжение «От Народного Комиссариата по просвещению». Этим распоряжением руководство всеми театрами передавалось ТЕО (театральному отделу Наркомпроса). Исключение составляли «лучшие театры прошлого как безусловно заслуживающие заботы государства в качестве хранителей художественных традиций»; они оставлялись в непосредственном ведении народного комиссара по просвещению. В том же номере «Вестника театра» помещена статья Луначарского «К вопросу о театральной политике», разъясняющая это постановление. ↩
- В 1920 году В. Э. Мейерхольд был назначен заведующим ТЕО Наркомпроса. ↩
- М. Н. Покровский был заместителем народного комиссара просвещения РСФСР. ↩
- Имеется в виду письмо ЦК РКП «О Пролеткультах», напечатанное в «Правде», 1920, № 270, 1 декабря. В нем давалась и отрицательная оценка футуризма. ↩
- Первый Государственный театр для детей открылся в Москве в 1920 году. При размежевании театров, о котором говорится в данной статье, был оставлен в непосредственном ведении наркома просвещения. О первом спектакле этого театра Луначарский писал в статье «Первый опыт художественного детского театра» («Известия ВЦИК», 1920, № 144, 3 июля). ↩
- Ответ на «Открытое письмо А. В. Луначарскому» («Вестник театра», 1920, № 75, 30 ноября). Это письмо было вызвано выступлением Луначарского на диспуте о «Зорях» (в связи с постановкой в Театре РСФСР 1-м пьесы Э. Верхарна в переработке В. Мейерхольда и В. Бебутова), состоявшемся 22 ноября 1920 года (отчет о диспуте помещен в том же № 75 «Вестника театра» под заглавием «Беседа о «Зорях»»). Маяковского особенно задело утверждение Луначарского, что «футуризм — смердящий труп». ↩
- В 1913–1914 годах молодой Маяковский для своих эстрадных выступлений вместе с другими футуристами надевал рубашку желтого цвета. «Желтая кофта» стала синонимом футуристических выходок, футуристической «пощечины общественному вкусу». ↩
Речь идет о «Мистерии–буфф», премьера которой состоялась в Петрограде 7 ноября 1918 года. Луначарский, слышавший пьесу в чтении автора, энергично содействовал ее постановке. Он поместил в газете «Петроградская правда» (1918, № 243, 5 ноября) статью «Коммунистический спектакль», в которой писал:
«Я от души желаю успеха этой молодой, почти мальчишеской, но такой искренней, шумной, торжествующей, безусловно демократической и революционной пьесе».
Перед первым спектаклем Луначарский произнес вступительное слово. В одном из своих выступлений в октябре того же года Луначарский также высоко оценил пьесу Маяковского, отметив, что
«содержание этого произведения дано всеми гигантскими переживаниями настоящей современности, содержание, впервые в произведениях искусства последнего времени адекватное явлениям жизни»
(А. В. Луначарский, Речь, произнесенная на открытии Петроградских государственных свободных художественно–учебных мастерских 10 октября 1918 г., П., стр. 27).
Впоследствии, в письме к В. Э. Мейерхольду от 13 июня 1921 года, в связи с постановкой второго варианта «Мистерии–буфф» в театре РСФСР 1-м, Луначарский указал и на некоторые недостатки пьесы; он писал о ее риторичности, об «известной монотонности типов пролетариата», о недопустимом «лягании» великих деятелей культуры прошлого и т. п. (Письмо впервые опубликовано в сборнике «Маяковский. Материалы и исследования», Гослитиздат, М. 1940, стр. 222–225.)
↩- Маяковский писал в «Открытом письме А. В. Луначарскому»: «Наши факты — «коммунисты–футуристы», «Искусство коммуны», «Музей живописной культуры», «постановка «Зорь» Мейерхольдом и Бебутовым», «адекватная «Мистерия–буфф», «декоратор Якулов», «150 миллионов», «девять десятых учащихся — футуристы» и т. д. На колесах этих фактов мчим мы в будущее» (Владимир Маяковский, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. 12, Гослитиздат, М. 1959, стр. 20. Ниже сокращенно — Маяковский). ↩
- См. примеч. 1 к статье «Наши поэты» (стр. 639 наст. тома). ↩
- Пьеса Луначарского, изданная в 1920 году. (см. на сайте: ИВАН В РАЮ) ↩
