Философия, политика, искусство, просвещение

Выставка картин Кончаловского

Эта выставка представляет исключительный интерес 1 П. П. Кончаловский шагнул в ней далеко вперед. А так как Кончаловский является одним из лучших мастеров всей нашей современной живописи и в последнее время уже стоял на весьма значительной высоте, то такой шаг вперед приобретает особое значение. Общее впечатление от выставки прежде всего необычайно оптимистическое и радостное. Все эти вещи полны густым соком земли. Все — деревья, скалы, здания, люди — не только реально существуют, но и утверждают себя и предаются своему бытию. Переходя от картины к картине, вы сами начинаете чувствовать эту радость жизни. Давно уже я не видел такого радостного искусства. Оно особенно поражает после впечатлений от искусства Европы, где радостного очень мало.

Особенно радует то, что Кончаловский сделал большие успехи в рисунке; недаром такое большое место занимают у него здания. Он строит их крепко и стойко, да и вообще все массы на его новых картинах твердо определены. Этого прежде не было. Импрессионистская манера давала себя знать. Несмотря на огромное увлечение Сезанном, а может быть, именно благодаря ему Кончаловский расплывался и немножко пачкал в своих картинах. Этого теперь совершенно нет. А между тем ни на одну минуту мы не видим перед собою раскрашенного рисунка, все сделано смелыми мазками, все вылеплено чисто импрессионистическими приемами. Это — первый интересный синтез, которого достиг Кончаловский. Стройный рисунок и чисто живописные приемы без тени графики.

Второй синтез, ничуть не менее значительный, — в соединении во многих картинах импрессионистского моментализма с монументализмом. Это, конечно, страшно трудно. В великолепном большом «Портрете дочери» поза веселой, жизнерадостной девушки, вдруг нагнувшейся, чтобы завязать бант на башмаке, ласково, весело, живо взирающей на зрителя, передана с мимолетностью почти японской. Это всегда бывает несколько рискованно, потому что на картине поза эта остается все время одной и той же, и если вы будете смотреть на нес полчаса (а она стоит того — картина такая, что невольно зовет полюбоваться собою), то поза может показаться натянутой, смех, мимолетный и искрящийся, может показаться гримасой. Ничего подобного нет у Кончаловского. Остановленный, завороженный миг так могуче утверждает себя в каждую единицу времени вашего внимания, что только вновь и вновь вест на вас с полотна той же молодой жизнерадостностью.

То же можно сказать и о картине «Новгородцы». Жесты как бы моментально сфотографированы, почти кинематографично; остановленный фильм — ведь это плохо? А между тем картина явно претендует на монументальность и достигает ее, она не производит ни впечатления застывшей, ни впечатления мелко взятой; так характерно выбраны эти жесты рук, эти позы, эти выражения лиц. Синтез жизненности в ее полноте и монументальности, ее покое, это — трудный синтез. Он теперь удается Кончаловскому.

Третий синтез лежит в плоскости поэтического творчества Кончаловского. Все его картины поэтичны, в них масса настроения. И не только в упомянутых мною картинах, изображающих людей, но и в пейзажах. Итальянские пейзажи все чрезвычайно значительны 2 Каждый из них насыщен своим музыкальным настроением. В Европе Кончаловский выставил только эту серию картин, и тем не менее успех его был там велик, и я не удивляюсь этому. Я не удивляюсь, что по поводу великолепно вылепленного, такого стихийно изящного, такого мощно и вольно элегантного скалистого берега французская критика говорила о новом и помолодевшем Курбе. Это — высокая похвала. Еще более насыщен задумчивостью и жизненностью «Новгород» Кончаловского. На нем лежит не только тишина захолустья, поглотившего великую историю, но и какая–то не передаваемая словами многозначительность. Здания — настоящие живые существа. Может быть, отчасти этого достигли великие зодчие, инстинктивно их возводившие, но это открыл для нас вновь Кончаловский своей кистью. Оки необычайно органичны, эти здания, они не похожи ни на человека, ни на какое другое существо, но они живут, они думают, они спят и видят какие–то сны. Соединить большую насыщенность настроения (Slim–mung) и остаться настоящим и подлинным живописцем, для которого краски, формы и их комбинации — все, это еще не так трудно. Мы знаем многих мастеров подобного пейзажа и можем радоваться только тому, что Кончаловский легко поднялся до вершины этого творчества. Но это трудно в больших композициях с людьми.

Я уже говорил о портрете дочери. Еще раз возвращаюсь к нему. Портрет этот представляет собою чудесную, прямо–таки толстовски–психологическую поэму. Впечатление от этой здоровой радующейся девушки сильно, как полная солнца и юности страница, посвященная Толстым молодой Наташе; но вместе с тем трактовка шелкового платья, общая композиция, многие детали представляют собою великолепные живописно–красочные достижения. Мне пришлось бы говорить о мастерах Возрождения, если бы на пути к ним не встретился Ренуар. Кончаловский этим портретом стал рядом с Ренуаром, хотя, конечно, техника у него совершенно иная. Я говорю только о соединении психологии, огромной, почти животной, непосредственной радости жизни со столь прекрасно соединяющимся в аккорд с нею «пением» красок.

Задача соединения идейно–психологического замысла с живописью, задача идейности без литературщины и анекдота еще труднее поставлена Кончаловским в «Рыбаках». Это — богатыри, добродушные, лукавые, уверенные в себе, это — замечательная характеристика мужика в его лучших чертах. Хорошо, если верно, что таких мужиков, советских мужиков, все более и более становится в деревне. В них, между прочим, нет никакой тени кулачения, нет этого ожирения или паучьей хитрости. Это — рабочий мужицкий люд, который знает тяжелый труд, но в них чувствуется столько удали, такая ума палата, такая кряжистость, что так и хочется назвать их советскими мужиками.

Происходит какая–то вполне определенная сцена. Правый мужик, так сказать, прижал левого к стене, и этот почесывает голову в затруднении, а средний мужик, может быть, самый великолепный, весело присутствует при этой дипломатической «партии»; между тем — никакого анекдота. Вложить в эти образы можно все, что угодно. Кончаловский не стремится к литературной определенности, для него важен не самый эпизод, а игра лиц, торсов, рук в этом эпизоде и передаваемая через их игру основная сущность типов. Это ни в малейшей мере не какой–нибудь Маковский, а в гораздо большей мере Франс Гальс. Правда, нарочитости Гальса здесь нет. По гармонии красок картина напомнила мне Сурикова, столь близкого Кончаловскому, но это, так сказать, крестьянская сермяжная гармония красок, и она ни на секунду не гасит общего радужного тона картины.

В то же время на этой картине, пожалуй, более чем где–нибудь, видно, с каким убеждением и с какой уверенной быстротой, с каким смаком клал здесь Кончаловский свои пластически строившие фигуры мазки. Синтез позы и живописи, который далеко не всегда убедительно достигается даже большими мастерами, достигнут здесь Кончаловским.

Великолепен также и автопортрет. Трудно даже представить себе, как мог Кончаловский изобразить себя самого с таким великолепным по психологической значительности, но с таким беглым выражением. Его портрет является хорошим комментарием его творчеству. Вы видите перед собою неуемно веселого человека. Он бреется, — канительное занятие, приостанавливающее, так сказать, жизнь. Но жизнь эта выбежала вся в смехе, в творчестве, в активности, в общении с людьми, и эта кипучая жизнь готовится уже к дальнейшим прыжкам, к дальнейшему течению, она как бы клокочет и переливается в дрожащей удовольствием, симпатией улыбке, которая заливает все лицо и лучится из него. К тому же портрет сделан с чисто живописной технической стороны необыкновенно сочно и вкусно.

Менее удовлетворили меня другие портреты дочери, жены и еще какой–то дамы. В них, наоборот, почему–то мало жизни. Конечно, это — хорошие портреты, но они не идут в сравнение с другими выставленными вещами.

Не удовлетворила меня также и большая картина «Женщина перед зеркалом». Она, по–видимому, не совсем закончена.

Лицо совсем не выразительно; рисунок тела кажется мне безукоризненным, видна большая любовная работа, но как будто остановившаяся в середине своего творческого пути. Может быть, в этом виде картину не стоило выставлять. Здесь не только натура представлена в дезабилье, но еще в дезабилье вышел перед публикой и художник.

На мой взгляд, выставка выиграла бы, если бы эта незаконченная вещь не присутствовала на ней. Пожалуй, не проиграла бы она, если бы были изъяты три вышеозначенных портрета. Но разве бывают выставки, на которых нет балласта менее удавшихся вещей?

В общем и целом Кончаловский богатырски растет на наших глазах и скоро окажется одним из сильнейших художников в мире в нашу эпоху. Этого мы от души желаем ему.


  1. Выставка была открыта в 1926 г. в помещении быв. Цветковской гале реи (см.: Выставка картин и рисунков П. П. Кончаловского. М., 1926).
  2. В 1924 г. Кончаловскнй совершил поездку в Италию. В 1925 г. в Па риже (в Шамар Лениколь, около Мадлен) была устроена его большая пер сональная выставка. Выставлено было 120 картин, привезенных из Москвы, и 40, написанных в Италии.
Впервые опубликовано:
Публикуется по редакции

Автор:


Источник:

Запись в библиографии № 2226:

Выставка картин Кончаловского. — «Известия», 1926, 4 апр., с. 6.

  • То же, с незначит. сокр. — В кн.: Кончаловский. Художественное наследие. М., 1964, с. 62–64.

Поделиться статьёй с друзьями: