…Несомненно, самым крупным работником не только по своей политической подготовленности, по своему авторитету, по своему трудолюбию, журналистской хватке, по количеству работы и по количеству результатов, которые эта работа давала, — был Владимир Ильич. «Вперед» и «Пролетарий» — это были органы прежде всего Владимира Ильича. Большинство статей были написаны им. Большинство корреспонденции, обработок, заметок писалось им, и мы трое остальные — Ольминский, я и Орловский,* вероятно, создали не более трети всего содержания номеров, а две трети, приблизительно, кроме корреспонденции, которые, конечно, переделывались, все основное было результатом работы Владимира Ильича.
* В. В. Воровский.
Владимир Ильич кипел политически. Таким он и остался до конца своих дней. Он с жадностью искал, на что опереться, на какой факт. Он требовал, чтобы были скорее расшифрованы известия из России и с жадностью набрасывался на них. И сейчас же небольшое известие, суммарные данные того, что делается в стране, давали ему повод к замечательным обобщениям и он тут же перед нами развертывал, что это значит. «О чем это говорит» — как он любил выражаться. И мы чувствовали, как в его необыкновенном мозгу каждая мелочь представляется центром, вокруг которого собирается целый ряд всевозможных идей.
Редакционная работа заключалась прежде всего в выработке плана номера. Общий план не обсуждался.
Ясно было, что должны быть корреспонденции, фельетон, передовая статья, кроме того, несколько подстатей политического характера, и затем как можно больше материала русской хроники. Западноевропейская хроника давалась очень незначительная, и мы останавливались на ней тогда, когда нам казалось, что есть какие–нибудь события в истории социал–демократии и т. п., которые освещали ту или другую нашу проблему. За русскими событиями мы следили чрезвычайно усиленно. Мы разделили между собой все газеты, но Владимир Ильич проверял все, и, таким образом, он читал свою порцию, а кроме того, и все наши порции. Точно так же читали мы и европейскую почту, и меньшевистскую прессу… Мы старались вычитать и найти у них те определенные черты, которые ждал Ленин, который понимал, куда клонится меньшевистская линия.
Таким образом, эти обсуждения имели характер обсуждений ближайшего номера. Часто статьи обсуждались заранее. Это бывало и со статьями, которые писал сам Владимир Ильич и мы. Часто Владимир Ильич спрашивал, какие предложения мы имеем относительно тем, мы делали свои предложения, он делился своими. Каждое заглавие и кратко обозначенная тема подвергались обсуждению. Тот, кто предлагал тему статьи, развивал основные тезисы, свои основные позиции; другие оспаривали, возражали, Владимир Ильич тоже. Происходила оживленная беседа. В известные моменты Владимир Ильич говорил: идите садитесь и пишите.
Но бывало и так, что обсудить статью было некогда, когда получалось какое–нибудь известие из России, особенно когда время стало горячим, например, после 9 января, — статью нужно было написать срочно. Никакая статья, в том числе и Владимира Ильича, никогда не шла в набор без того, чтобы не была прочитана и обсуждена. Не всегда статья коллективно обсуждалась до того, как писалась, но всегда коллективно обсуждалась, прежде чем была напечатана. Это было возможно сделать, ибо орган был еженедельный, материалов было не так много и можно было к ним относиться с чрезвычайной тщательностью. Часто бывало, что при вторичной читке статья в значительной степени менялась. Было немало моментов, когда первоначально статья была сначала написана Орловским или Ольминским, но в конце концов становилась произведением Владимира Ильича. Он ее так сильно изменял, черкал, переделывал, вставлял большие куски, что часто позднее редакторы переиздании становились в тупик, чья же это статья, ибо многие узнавали, что это выражение Орловского, что так Владимир Ильич никогда не выражался, а рядом находили типичный слог Ильича.
И действительно, у него есть своя манера, и потому можно было отличать интеллигентско–литературную манеру Орловского или Щедриным попахивавшее ироническое остроумие Ольминского, которое не свойственно Владимиру Ильичу, хотя по другим признакам статья была явно написана Владимиром Ильичем. Его лозунги, крепкие выражения, его манера повторять, обернуть так и этак известный тезис, чтобы вбить его в голову читателя и нам, были примечательны. Работа шла коллективно. Какая–нибудь статья, принадлежащая тому или иному автору, всегда выправлялась Владимиром Ильичем, вставлявшим ту или иную фразу, изменявшим конец. Правда, он предлагал это сделать и самому автору, и бывало, что по его указаниям это делал сам автор, по большей частью эта последняя читка происходила в такой обстановке, когда Владимир Ильич приходил каждые полчаса и спрашивал: что же, вы дадите когда–нибудь материал или не дадите? А так как было некогда, то в конце концов тогда брал Владимир Ильич. Он писал чрезвычайно быстро своим крупным, размешистым, но очень четким почерком, сию же минуту брал к себе материал и моментально делал нужные поправки. Если было слишком поздно и нельзя было прочесть, то мы с полным доверием передавали статью в набор.
Были и такие случаи, когда статьи Владимира Ильича подвергались переработке. Таких случаев, конечно, было немного…
Владимир Ильич был человеком в этом отношении без всяких внешних аллюров вождя. Вождем он был потому, что он быстрее всех понимал, шире других развертывал идею, крепче умел выразить, быстрее работал и все эти великолепные качества журналиста делали его вне всякого спора первым. Но какого–либо внешнего честолюбия, обидчивости, желания красоваться на первом Месте — у него совершенно не было. Он необыкновенно кротко выслушивал замечания Ольминского, что какая–нибудь фраза не по–русски составлена, что синтаксически она неверна, а иногда и политически недостаточно крепко сказана. Он часто сам переделывал, искал лучшей выразительности, а когда ему указывали удачную форму, он с большим удовольствием ее принимал…
Вообще говоря, должен сказать, что Владимир Ильич предоставлял своим сотрудникам довольно широкую свободу выражения и, так сказать, внешнего оформления. Да и к выбору тем он тоже широко относился. Мало–мальски тема подходящая, всем нравится, он говорил, — посмотрим, что выйдет.
Но никак этого нельзя сказать относительно политической линии… Там, где он чувствовал отступления от правильной политической линии, он был беспощаден и не соглашался ни на какие уступки.
…Если говорить о Владимире Ильиче как журналисте, можно, конечно, сказать гораздо больше, так как тут могут быть приняты во внимание и журнальные статьи Ленина. Это, конечно, чрезвычайно благодарная работа которой отчасти занимаются и которой нужно было бы заниматься гораздо более, подвергая анализу его манеру выбирать вовремя темы, популярно их подавать, его журнальный стиль, приемы, убедительность и вместе с тем его стойкость. Все это представляет собой громадные объекты для изучения… Но по–настоящему его могут понимать, конечно, только коммунисты, которые достаточно вооружены знанием вообще всевозможны; приемов в журнальной технике, и которые были бы вместе с тем достаточно подкованными знатоками стилей и в известной степени филологами. Такая работа ожидает еще своего творца и, вероятно, своих творцов. Она могла бы послужить великолепной задачей для целой комиссии для целой маленькой коллегии и могла бы сослужит немалую службу для молодых журналистов, которые двигают дело нашей журналистики вперед…
…Каков был стиль Ленина–публициста? В этом вопросе все очень трудно. Прежде всего мы не знаем, что такое стиль. Мы сейчас впервые ставим по–марксистски вопрос: что такое стиль?.. Мы приходим к выводу, что литературный стиль определяется не выбранной по капризу или внутренней интуиции манерой, а смотрим на стиль как на манеру письма, определяющую само содержание, именно глубину содержания, не только идеи, всего миросозерцания, которое выдвигается не только данным автором, а которое является выразителем класса. У нас даже есть в этом отношении упрощенная попытка определить, что стиль — это класс, что каждый класс имеет свой стиль. Это, конечно, чепуха. Один и тот же класс может иметь разный стиль, но есть какое–то глубокое единение между основным социологическим фундаментом, на котором вырастает данный писатель и его стиль, — это не подлежит никакому сомнению.
Так что стиль Ленина как публициста определяется двумя основаниями. Во–первых, Ленин — человек, который убеждает. Привлекать, развлекать — не это задача Ленина. А это было задачей иногда и очень больших публицистов, например Герцена и даже Плеханова. Увлечься тем, чтобы произвести большое впечатление на читателя яркими цветами своего красноречия, красотой и богатством цитат, роскошью тех садов словесности, по которым автор ведет за собой читателя, — это Ленину было чрезвычайно чуждо.
Ему нужно было убедить. Каждая его статья есть определенного рода лекция, доклад, реферат, аргументация, которая должна оставить после себя определенный след, изменить определенным образом настроения, выводы, мнения той аудитории, к которой он обращался. Поэтому задача его либо непосредственная публицистическая, т. е. отражающая какой–нибудь вопрос дня, либо, если это философский вопрос, поскольку ему кажется, что этим даются предпосылки для разрешения вопросов дня, — тогда убеждающий стиль. При этом, убеждая, Ленин борется. Он имеет врага, который говорит противоположное, меньшевика, либерала или эсера (могли быть разные враги), либо воображает себе врага, который мог бы выставить против него другую аргументацию. Поэтому любимая его манера — убеждать, чтобы одновременно разубеждать противника, который выдвигает противоположные вещи. В этом сильная сторона, привлекательность ленинского стиля.
Я бы сказал, что Ленин никогда не стремится привлекать красотою, но поскольку он борется и хочет в борьбе сделать противника смешным и одиозным, поскольку он разоблачает противника, поскольку он хочет показать превосходство свое над ним, превосходство своих идеи, постольку статьи его блещут остроумием, колкостью, он едко бичует словами.
Кроме того, Ленин хочет быть понятным возможно большим массам. Есть такие произведения, которые вовообще рассчитианы на всякого грамотного человека. Но если Ленин прекрасно понимал, что есть темы, которые нельзя излагать, чтобы они были понятны каждому грамотному человеку, например, каждому грамотному захолустному крестьянину, то его стремление, во всяком случае, всегда было возможно шире захватить круг публики. Он не любил, когда тривиально заменялся какой–нибудь иностранный термин, всем понятный, русским термином. Читатель должен был знать, что такое публицистика, социализм — это можно употреблять, не переводя на русский язык. Но каждый раз, когда кто–нибудь употреблял иностранное слово там, где можно было сказать проще, Ленин подтрунивал и говорил: нечего показывать свою ученость, вы пишете не для академиков, подумайте, как вам будет досадно, если 10 хороших рабочих собрались почитать нашу газету и никто не понял ее. Это стремление к популярности при огромной заботе Ленина всегда высказываться точно, потому что он считал, что самая незначительная ошибка может стать потом очень значительной, — это одна из характернейших черт манеры Владимира Ильича. Он никогда не вульгаризировал. Может быть, на этих коренных основаниях можно было бы построить нечто вроде учения о ленинском стиле, убеждающем стиле, полемически широком, популярном, но никогда не вульгарном. Это определяет основы стиля Ленина и само собой это есть пролетарский стиль. Он убеждающий, потому что он деловой, полемический, потому что как раз пролетариат стоит на почве классовой борьбы и классовая борьба занимает его целиком и тогда, когда он идет к власти, и тогда, когда он держит ее в своих руках среди целого мира врагов. И в то же время это чрезвычайно присущая классу популярность, присущая классу миллионов, связанная с величайшими научными идеями научного социализма, так что в стиле Ленина есть вместе с тем публицистический стиль пролетариата в его лучшей форме. В чем сущность методов работы Ленина над своими публицистическими произведениями? На этот вопрос еще труднее ответить. Он отчасти определяется тем, что я сказал о стиле; но как писал Ленин? Он сравнительно редко переписывал. В большинстве случаев его рукописи, которые мне приходилось видеть, выходили почти бе: помарок. Он прочитывал рукопись и затем дописывал на полях и в разных промежутках добавления. Довольно редко он чистил свой слог. Вообще он обладал чрезвычайной быстротой, находчивостью внешней формы. Он собирал материал, прорабатывал, распределял по определенным рубрикам, а затем писал очень быстро, решительно, затем перечитывал и дополнял. Таков был внешний метод. В тех случаях, когда дело шло о редакции, о тщательной проверке, Ленин считал чрезвычайно важным дать кому–нибудь прочесть и охотно выслушивал возражения и делал поправки.
…Вообще… впечатление чего–то настоящего всегда поражает, как только соприкасаешься с публицистикой Ленина.
