Вольтер

I

30 мая текущего года исполнилось 140 лет со дня смерти едва ли не замечательнейшего человека XVIII века — Франсуа Аруэ, писавшего под псевдонимом Вольтер.

Сто сорок лет — это, конечно, не юбилей, но все–таки да послужит это совпадение поводом познакомить несколько ближе с одним из величайших вождей прогрессивной буржуазии тех из наших читателей, которые знают Вольтера, может быть, только по имени или по немногим общим характеристикам.

Буржуазия, создавшая ненавистный капиталистический строй, оставляет нам тем не менее богатое культурное наследство. Из ряда ценностей, оставленных буржуазией пролетариату, первое место для нас занимают, конечно, ценности революционные; в эпоху своей молодости во Франции, в XVIII веке, буржуазия выступала против помещиков и попов с большой решимостью и, как правильно говорит наш учитель Энгельс, на некоторое время стала представительницей всего народа.¹ В эту блестящую свою пору буржуазия выдвинула лозунги и создала миросозерцание, идущее гораздо дальше ее собственных интересов. В то время как потомки ее стали быстро разбавлять крепкое революционное вино своих предков и устремились к заключению союза с реакционными силами старого порядка против первых натисков своего наследника — пролетариата, последний в лице своих великих вождей и мыслителей строил свое собственное мировоззрение не на пустом месте, а исправляя и дополняя предательски покинутые позднейшей буржуазией построения представителей ее лучшей поры.

Конечно, буржуазия достигла наибольшей революционной решительности только в разгар революции, в последние годы XVIII века. Но сама революция 1789 года в значительной мере была подготовлена великими мыслителями, расшатавшими постепенно все устои старого порядка и на место косной рутины и рабской покорности авторитетам провозгласившими идеалы разума и свободы.

Бесспорно, первое место по разрушительному яду иронии, по многогранности таланта, по исполинскому влиянию на общественное мнение всех стран Европы принадлежит в этой плеяде блестящих предвестников Великой революции именно Вольтеру.

Маленький Франсуа родился в семье зажиточного нотариуса в провинциальном городке в 1694 году. Ребенок был так слаб, что смерти его ожидали со дня на день.

Тщательный уход спас его. Семи лет он был отдан о иезуитскую коллегию. Об этом учебном заведении он вспоминал без нежности, жаловался, что тай давали слишком мало нужных знаний. «Я знал латынь да разные глупости», — говорил он.

Тем не менее мальчик учился очень хорошо и сильно выдвинулся своим поэтическим дарованием. Как сочинитель разных од на всякие торжественные случаи, он приобрел некоторую славу еще на школьной скамье. Это и навело его на мысль сделаться литератором. Но положение литераторов в то время было малопочетным, малоприбыльным, и отец всячески противился этому решению.

Юношу тянуло к блеску, славе, легким развлечениям.

Эта жажда роскоши и наслаждений присуща была Вольтеру в течение всей его жизни. На заре его юности она привела его в так называемое общество «Храма», состоявшее из талантливых и богатых, но совершенно беспутных повес, большей частью из местной знати. Вместе с ними молодой Вольтер стал вести чрезвычайно беспорядочную жизнь. Но шалости Вольтера имели другой характер, чем выходки его товарищей. Как Пушкин, он особенно любил издавать безымянные острые эпиграммы против правительства, духовенства и т. п. Один офицер, Борегар, вкрался в доверие к нему, вынудил у него признание о его авторстве и донес на него. Двадцатитрехлетний пересмешник был немедленно посажен в Бастилию, где и просидел 11 месяцев. Он много читал и писал там.

Следующий, 1718 год сыграл еще более решающую роль в его жизни: впервые была поставлена на сцене его пьеса (трагедия «Эдип»), которая имела огромный успех и прошла 45 раз подряд.

Молодой человек стал знаменит на всю Францию, но уже не под своей настоящей фамилией Аруэ, а под изобретенным им псевдонимом — Вольтер.

Вскоре после этого успеха Вольтер встретил на обеде у одного из своих вельможных покровителей того самого офицера Борегара, который донес на него. Вольтер прямо в глаза назвал его шпионом. Тогда высокородный дворянин, подкараулив писателя из мещан в укромном уголке, избил его, и, несмотря на все хлопоты уже знаменитого драматурга, он так и не смог добиться никакого удовлетворения.

Такой случай, явно свидетельствующий о бесправии даже самых славных сынов буржуазии перед кичливым дворянством, можно сказать, на пороге Великой революции был не единственным в жизни Вольтера.

Остроумный насмешник, он никогда не мог заставить себя вовремя прикусить язык и однажды осыпал насмешками вельможу де Рогана. Тот подослал двух лакеев, которые избили Вольтера палками. На жалобы разные меценаты из того же правящего сословия только пожимали плечами. «В конце концов вы все–таки только мещанин», — сказал ему один из них.

А между тем этот случай застал Вольтера уже всемирно знаменитым, ибо к тому времени увидела уже свет и его большая поэма «Генриада».² На наш вкус, эта поэма слишком напыщенна, рассудочна и довольно–таки скучна, но в те времена она имела ошеломляющий успех.

Вольтера ставили рядом с Вергилием и выше Мильтона.

К тому же надо отметить, что Вольтер, восхваляя в ней терпимого короля Генриха IV, косвенно давал уроки становившемуся скорее все более нетерпимым правительству и духовенству современной ему Франции.

Гордый своей славой, крайне самолюбивый, Вольтер замышлял месть де Рогану. Родственники вельможи встревожились, и в 1726 году писатель, которого вся Франция считала уже величайшим из современников, был выслан в Англию в сопровождении тюремного смотрителя.

Пребывание в Англии имело на Вольтера громадное влияние. На всю жизнь он проникся уважением к англичанам. В основу его философии легли с тех пор строго научные теории психолога Локка и физика Ньютона.

В Англии написана Вольтером «История Карла XII», не выдерживающая строгой научной критики, но очаровавшая современников красотой слога и до сих пор читающаяся как увлекательный исторический роман.

К этому времени относится первое резкое столкновение Вольтера с духовенством. Некоторое время, еще до отъезда его в Англию, подругой его была всеми прославляемая и обожаемая тогдашняя актриса Адриенна Лекуврер. По возвращении своем из Англии Вольтер узнал, что по приказу епископа Парижского умершую Лекуврер повелели закопать без всяких обрядов вне ограды кладбища. Актеры–де слишком грешны, чтобы можно было хоронить их с христианами. Тогда Вольтер издал «Послание к Урании»,³ где высказал свои просвещенные взгляды на религию, отнюдь не отрицавшие бога, в существование которого Вольтер верил всю жизнь, но беспощадно осуждавшие церковное учение о нем, обряды, духовенство и т. п. Епископ Парижский потребовал отдания Вольтера суду. Но Вольтер, издавший свое послание безымянно, сумел отпереться от авторства и остался цел. Между тем новые и новые драмы его все более возвышали его в мнении общества.

Мы сейчас не разделяем мнения современников о Вольтере как драматурге; не только за границей, но и в самой Франции сейчас вряд ли хоть изредка ставят его драмы. Они написаны блестящим языком, в них много мудрых мыслей и иногда интересная фабула, но все же они ходульны и холодны. Бывает много таких произведений искусства, которые доставляют громкую славу писателю у современников, но отвергаются потомками, как и обратно, порой никем не признанные при жизни автора произведения даруют ему потом бессмертие.

Страшный шум подняла также поэма Вольтера «Дева».⁴ В ней описывалась жизнь Жанны Д'Арк, французской национальной героини, которую католики при жизни сожгли, а после смерти объявили святой. Культ ее казался Вольтеру смешным и вредным, и в своей беспощадной поэме он высмеял Орлеанскую деву самым жестоким образом, изобразив ее просто здоровенной и распутной идиоткой, забравшей себе в голову, будто она одержима силами небесными, и служившей орудием в руках хитрых монахов и царедворцев. Поэма эта в достаточной степени непристойна, и нетрудно понять, что она должна была сильно оскорбить патриотов. Вольтер, по обыкновению, издал ее без имени. Автора, однако, знали все. Но разлагавшееся дворянское общество было в своей фривольности до такой степени жадно ко всякому соблазнительному остроумию, что прославляло Вольтера за его двусмысленную поэму до небес. Именно вскоре после выхода в свет скандального произведения Вольтер назначен был историографом Франции, академиком и камер–юнкером королевского двора. Все это было сделано потому, что европейская слава Вольтера подала мысль королевской власти украсить трон таким знаменитым человеком.

Вольтер очень много трудился это время и жил несколько лет, вплоть до 1749 года, довольно мирной жизнью в замке Сире у своей подруги маркизы дю Шатле, муж которой весьма добродушно допустил официальное сожительство блестящего поэта со своей супругой.

Надо сказать, что Вольтер был не только знаменит, но и очень богат. Он всегда стремился к пышности и блеску. Чтобы добиться их, он не ограничивался писательством, которое, впрочем, в отличие от других собратий его по перу, приносило ему порядочный доход, но и пускался во всякого рода спекуляции, в большинстве случаев очень удачные.

В 1749 году маркиза умерла. Тогда Вольтер принял давно уже настоятельно делавшееся ему предложение переехать в Берлин. Предложение это исходило от короля Фридриха Прусского…

Фридрих благоговел перед Вольтером как писателем: вел с ним философскую переписку, посылал ему для исправления свои французские стихи и страшно гордился его похвалами. Но внутренне он, так же как те дворяне, которые колотили молодого Вольтера, все–таки считал этого гениального человека существом низшим по самой породе. Пригласив Вольтера на чрезвычайно блестящих условиях к себе, он писал в письме к одному близкому лицу: «Кажется, я слишком дорого заплатил за моего превосходного придворного шута».

Вольтер был окружен в Берлине лестью и пышностью, но он чувствовал себя в тяжкой зависимости от деспота, и отношения их после ряда столкновений порвались, наконец, на долгое время отвратительной ссорой, в результате которой Вольтер почти бежал из Германии, причем на границе был арестован, надолго задержан и лишен целого ряда важных бумаг. Позднее, впрочем, когда Фридрих постарел, а Вольтер сделался глубоким старцем, переписка между ними возобновилась, король вновь рассыпался в любезностях перед писателем.

Отъезд Вольтера в Берлин настолько испортил его отношения с парижским двором, а вольнодумство его сделало его столь ненавистным духовенству, что, хотя как раз к этому времени Вольтер закончил свою во всех отношениях великолепную книгу «Век Людовика XIV», все же он не решился вернуться во Францию, а уехал в Швейцарию. Это было в 1755 году. Вольтеру уже был 61 год, и он вступил в самую славную, самую деятельную, самую знаменитую пору своей жизни.

Он выбрал на границе Франции и Швейцарии большое имение Ферне, купил его, очень разумно устроил и стал с тех пор известен миру под кличкой Фернейского патриарха.

Он прожил там 20 лет, изумляя мир свежестью и бодростью своей старости. К этому времени относятся также наиболее революционные его поступки и произведения.

Старик пишет своему другу, знаменитому философу Даламберу: «Сорок лет я выносил притеснения ханжей и разных подлецов. Я убедился, что своей умеренностью я ничего не добился. Глупо рассчитывать на умеренность.

Надо воевать и умирать благородной смертью, уложив вокруг себя целое полчище ханжей».⁵

Вольтер издает целую кучу памфлетов, язвительных, ядовитых, которые читала вся образованная Европа. Он обрушивался в особенности на духовенство, в меньшей мере на политический и общественный строй. «Это настоящий осиный рой!» — воскликнул в ужасе один кардинал.

Вольтер был крайне плодовитым писателем. Полное собрание его сочинений представляет 70 томов. Самое замечательное место среди них занимают произведения его старости — фантастические повести и романы, полные блеска и юмора и глубокие по содержанию: «Кандид, или Оптимизм», «Простодушный», «Задиг, или Судьба» и т. п. философские рассказы принадлежат к перлам французской и мировой литературы. Семидесяти лет от роду он написал под фамилией Вада «Что нравится дамам», который поражает своим юношеским ароматом.

В то же время он сочинял и свой знаменитый четырехтомный «Опыт о нравах»,⁶ каковым произведением вписал свое имя в первый ряд социологов. Вот передаваемая в его же словах сущность истории, какой она ему представлялась: «История сама по себе есть ряд преступлений, глупостей и несчастий. Примеры добродетели и периоды счастья редки, как оазисы в пустыне. Заблуждения и предрассудки угнетают гений и истину. Умные и счастливые оковывают слабых или уничтожают их, а сами в свою очередь являются игрушками и рабами в руках фортуны. Но в конце концов люди просветляются при виде своих глупостей и несчастий, они задумываются, и тогда понятия их и общественный строй начинают становиться более здоровыми».⁷

Вечерняя заря жизни Вольтера торжественно засияла в делах Калласа и Эталлонда.⁸ Это были два жестоких процесса, при помощи которых духовенство подвергло варварской смертной казни неповинных людей. Борьба Вольтера на этой почве была героической, великодушной, горячей и чрезвычайно плодотворной; именно она нанесла самый сокрушительный удар престижу католичества.

Под покровительством Вольтера деревушка Ферне превратилась в целый счастливый городок. Старик Вольтер широко благотворительствовал и радовался от души свободной и привольной жизни своих поселенцев.

Своей старостью он, безусловно, искупил все грехи молодости. Когда он умер 30 мая 1778 года, он отошел, чествуемый всеми друзьями прогресса, благословляемый как лучший человек своего времени, проложивший дорогу великим идеям французской революции.

II

Первой и главной задачей Вольтера было именно разрушение. Так как разрушать приходилось нечто благолепное, подобострастно почитаемое за высоту и святость, то не могло быть оружия страшнее, чем позорящий смех — смех, в котором чувствовалось презрение победоносной мысли ко всему только что обоготворявшемуся, а ныне отбрасываемому хламу.

Отнюдь нельзя, однако, думать, что Вольтер не нес с собой ничего положительного. Буржуазия к этому времени, в особенности в Англии, создала уже значительные культурные ценности. Вольтер был усердным распространителем взглядов Ньютона, Локка и отчасти Юма.

Он крепко держался за науку. Он твердо верил в разум.

В своем интересном очерке «История человечества» Вольтер признает целиком все существование человека до сих пор слепым случаем и глупостью. Но именно от разума, от науки — от того, что мы назвали бы рационализацией всей общественной жизни и отношения человека к природе, — ждал Вольтер преображения судьбы человечества. В этом отношении он был верным учеником своего великого предшественника английского канцлера Бэкона, который первый создал утопию о победе человека над природой при помощи науки и машин.

Но у Бэкона в его «Атлантиде» побеждает не человек, как таковой, а человек богатый, предприниматель.

В картине будущего, построенной этим великим идеологом буржуазии, строй остается буржуазным. Вольтер тоже великий идеолог буржуазии. Он тоже ни в каком случае не желает переступить грань, отделяющую буржуазный мир от тех идеальных картин общественного строя, до которых уже тогда доходили более решительные умы.

Вольтер очень интересовался собственным своим благополучием, был настоящим индивидуалистом, накопителем. К концу своей жизни он превратился в весьма крупного капиталиста. Его кредитом пользовались некоторые мелкие государства. У него было 4 больших имения, ткацкая фабрика, он эксплуатировал довольно много часовщиков в Женеве. Вот почему Вольтер был сторонником порядка, который защищал толстый кошелек.

Вольтер отнюдь не ссорился с монархией. Многие государи того времени, между ними Фридрих и Екатерина, являются его корреспондентами, покровителями и почти друзьями. В поэме «Генрих IV», а также в трагедиях, как, например, «Законы Миноса», в таких исторических сочинениях, как «Век Людовика XIV», Вольтер прославляет разумную монархию. В этом нет ничего удивительного, так как эпоха Вольтера недаром носит название просвещенного абсолютизма. Он являлся особенно ярким выразителем наступления торговой, отчасти уже и промышленной буржуазии в союзе с государями крупных монархий на старый феодальный строй.

В своей борьбе с духовенством (которое он считал главным злом) Вольтер хотел издать известное социалистическое завещание священника Мелье.⁹ Он чтил его, как соратника в борьбе с религией и церковью. Но в действительности Мелье был велик не этим, но своей ненавистью к главному устою неправды на земле — к частной собственности. Здесь Вольтер относился к нему отрицательно и называл его учение возмутительным. Даже в своей философии Вольтер осторожно обходил вопрос о боге. Он был в гораздо большей мере деистом, чем атеистом. Эта умеренная позиция как нельзя больше подтверждается известным письмом Вольтера «К соседу», в котором он прямо так и говорит, что, если бы этот атеистически настроенный небогатый сосед имел такое количество имущества и крестьян, как он, Вольтер, он понял бы, почему нужен бог.

«Если бы бога не было, его нужно было бы выдумать», — хихикал своим беззубым ртом великий хитрец.

Только совершенно тупые и поверхностные люди могут говорить о том, что революция была вызвана трудами философов, и в частности патриарха их — Вольтера. Наоборот, те самые силы, которые растили революцию, оставаясь еще подземными, уже сказывались в предварительном появлении отдельных фигур, отдельных талантливых и проницательных умов, все более грозно враждебных по отношению к обветшалому старому строю.

Но неправильно также смотреть на Вольтера и подобных ему людей как на простой симптом социального процесса, как на какое–то сопровождающее явление, и только. Наоборот, подготовка умов к грядущим событиям является очень важным процессом, и, как вторичная, производная сила, вольтерианство являлось, конечно, организующим началом не только для растущей французской буржуазии, но и для всех буржуазных или полубуржуазно–дворянских прогрессивных элементов в Европе.

К чести Вольтера надо сказать, что те годы, когда он проживал в своем Фернейском имении, в огромном комфорте и окруженный исключительным уважением, он не оставался чужд общественности, проповедовал религиозную терпимость, боролся с влиянием духовенства. Он с огромным блеском вмешался в знаменитое дело Калласа и Сирвена * и много способствовал этим своей славе патриарха разума.

* Каллас и Сирвен — жертвы религиозного изуверства во Франции в XVIII веке, в защиту которых Вольтер выступил в брошюре «О терпимости».

Когда в 1778 году Вольтер приехал из Ферне в Париж, самым блестящим овациям не было конца. В театре, во время представления трагедии «Ирэнэ», публика устроила Вольтеру головокружительный триумф. Через несколько дней после этого кульминационного пункта признания своего величия и плодотворности своей деятельности Вольтер умер.

Мы великолепно знаем исторические рамки, которые ограничивали кругозор Вольтера. Более чем у кого–либо другого из великих умов, видим мы у Вольтера яркое выражение буржуазности. Это не мешает, однако, нам признавать величие его исторической роли, забавляться его едким остроумием, считать его во многом нашим союзником в той антирелигиозной борьбе, которую приходится вести пролетариату. Рядом с великими материалистами XVIII века может быть поставлен в качестве помощника, подающего нам ту или другую меткую стрелу, и саркастический фернейский старик.