…Можно сказать, что от Писарева и его нигилизма пути лежали разные. Можно было идти дальше к марксизму, потому что Писарев был убежденный материалист, крепкий атеист, настоящий в этом смысле прогрессист, знающий цену знания, значение науки. Но можно было идти от него и к тому роду нигилизма, который утверждает, что ничего нет на свете значительного, что мир пуст и жизнь не стоит волнений и жертв. Такого рода нигилистические выводы делались, они попадали на зубок либеральным критикам, и эти критики рады были шпынять революционеров, будто бы те заявляют, что земля — ком грязи, люди на ней — плесень и в конце концов нет никакого решительно толку ни в каких стремлениях и все принципы есть чистейшая дребедень. Выходило так, что можно жить, пока живется, как трава растет; это уж, конечно, был чисто мещанский, буржуазный вывод. На Писарева готовы были опираться порой и сынки тех купцов, которые сколотили себе капиталы и желали, чтобы дети их обладали образованием. Они могли заявлять: разум, цифры, расчет, барыш — это все, а всякие там дворянские идеалы — ну их к черту! И на место дворянской культуры, в которой много было громкого фразерства (за ним, в сущности, скрывалась слабость), но в которой много было и благородного, много прелести, выступали в высшей степени пресные, лишенные очарования, ни к чему не зовущие философия и искусство мещанского нигилизма.
Когда эту философию нигилизма провозглашают якобы типичной и доминирующей для 60–х годов, то в высокой степени лгут. Я приведу одну лишь цитату, которая сразу покажет, насколько не только Чернышевский, даже и не Добролюбов, а истинный Писарев выше того портрета, что малюют его враги, которые почти всегда являются и нашими врагами. Ведь они заявляют как раз об отношении Писарева к искусству, что тут он был наиболее слаб, что он совершенно не понимал значения искусства.
Вот, однако, что он пишет:
«Истинный полезный поэт должен знать и понимать все, что в данную минуту интересует самых лучших, самых умных и самых просвещенных представителей его народа и века. Поэт — великий боец мысли, бесстрастный и безукоризненный «рыцарь духа» или же поэт — ничтожный паразит, потешающий других ничтожных паразитов мелкими фокусами бесплодного фиглярства. Середины нет. Поэт — титан, потрясающий горы векового зла или поэт — козявка, копающаяся в цветочной пыли».1
Понимаете теперь, как эти козявки, которые копаются в цветочной пыли, должны были ненавидеть этого человека, который называл вещи своими именами.
Вот что он писал. И сказать, что Писарев отрицал поэтов, которые «потрясают горы», — явная нелепость.
Ясно, что таких поэтов он считает чрезвычайно нужными для общества.
Это не может быть опровергнуто никакими ошибками Писарева как критика.
- Д. И. Писарев. Реалисты. Сочинения в 4–х томах, т. 3. М., 1956, стр. 95. Впервые эта статья была напечатана под заглавием «Нерешенный вопрос» в журнале «Русское слово», 1864, № 9, 10, 11. ↩
