Если бы Февральская революция оказалась последним пунктом революционного движения 1917 г. в нашей стране, то и тогда перед просвещенцами и в особенности перед теми лицами, которым буржуазные партии поручили бы руководство делом народного просвещения, встали бы существенные задачи — в стране бедной специалистами по просвещению, в стране чрезвычайно отсталой, с глубоко азиатским укладом культурной жизни в кратчайший срок провести такую работу, которая повысила бы наш культурный уровень до уровня западноевропейских стран.
Но Февральская революция не смогла задержать дальнейшего развития, за ней пришла революция Октябрьская. И она усложнила эти задачи до сверхчеловеческой трудности.
Мы знаем из ясных и четких рецептов, которые давал в этом отношении Владимир Ильич, что Октябрьская революция вовсе не сняла задач, поставленных Февральской революцией, что наша революция должна доделать все то, чего не сделала буржуазная демократия. К своим словам о том, что основным препятствием к построению социализма в нашей стране является малая культурность масс, Владимир Ильич добавлял (правда, в другом контексте), что если бы пролетарская революция произошла в Германии, Англии или другой высокоцивилизованной стране, тем легче было бы прийти к социализму. А какой там культурный уровень? Что они там — осуществили уже у себя подлинно научную марксистскую педагогику? Ничего подобного. Там есть только высокие формы культуры буржуазной; но Владимир Ильич полагал, что и они были бы нам очень наруку. Всякие пролеткультовские разговоры о том, что нам нечему учиться у Запада, встречали со стороны Владимира Ильича самый резкий отпор.
Но Владимир Ильич не впадал и в другую ошибку. Он не думал, будто нашей задачей является привитие европейской культуры на европейский лад, т. е. без учета специальных задач пролетарского классового развития в области культуры и просвещения. Владимир Ильич прекрасно понимал, что при наличии советской власти и диктатуры пролетариата многие буржуазные вещи могут приобрести совсем не буржуазный характер. Многое мы можем взять из области техники. Можно повернуть пушку, порождение строя эксплуататорского, на 180° и использовать ее в классовой борьбе против буржуазии.
Но все ли можно так взять в области идеологии? Нет, не все, потому что буржуазия многое явно извратила во имя своих классовых интересов. Для всякого коммуниста, для всякого марксиста это ясно. Каждая наука, не имеющая диалектическо–материалистической основы, когда под нее подводится фундамент марксистской гносеологии, совершенно перестраивается; из нее выветриваются все остатки идеализма, и она от созерцательной точки зрения переходит к точке зрения активной, деятельной. Нет ни одной такой науки (кроме самых сухих отделов математики, не являющихся принципиальными, а представляющими как бы выработку математического языка, способов выражения), которая не подверглась бы такой переделке, когда под нее подводится марксистская база. Переходя от физико–химического цикла естественных наук к биологическим и еще более — к гуманитарным наукам, мы будем встречать все больше и больше буржуазных фальсификаций. При желании установить хотя бы некоторую корреляцию между марксизмом и содержанием этих наук приходится их совершенно перестраивать.
Наши научные кадры, еще только вербующиеся, формирующиеся, далеко еще не пересмотрели всего объема наук с точки зрения марксизма; но это не может служить оправданием для того, чтобы отмахнуться от этой задачи и сказать, что мы будем преподавать науки в таком виде, в каком их дает буржуазия. Преподаваемые в наших школах (от низших до высших) науки должны быть построены так, чтобы по меньшей мере не мешать выработке марксистского миросозерцания.
Вот почему перед нами встала задача — пересмотреть объем и сущность знаний, которые дают наши учебные и научные учреждения по всем отраслям, и в особенности по обществоведению, где мы могли получить в наследство только сплошную политическую ложь, сплошной маргарин, фальсификат. Это — первое.
Во–вторых, буржуазия в своих школах стремилась дать рабочим только то количество знаний и умений, которое делало бы их наиболее приспособленными для эксплуатации. Выгоднее эксплуатировать племенной скот, чем плохой, и образованного рабочего, чем необразованного. Но образованный рабочий может зато скорее возмутиться против эксплуатации. По мере роста образования рабочий становится более доходным, но и более опасным. Поэтому задача буржуазной науки по отношению к эксплуатируемым всегда заключается в достижении двух целей: получить доходного рабочего и задушить в нем критическую мысль, по возможности заменив ее законом божьим, а где это невозможно — какой нибудь буржуазной этикой, какой нибудь сладкой водицей в виде «патриотического» преподавания истории и т. п., которая создала бы в народных массах предпосылку для приведения их к безропотному состоянию эксплуатируемых животных.
Само собой разумеется, что буржуазии совсем не надо воспитывать в том же духе своих детей. Из школы для народа не должно быть выхода в высшие классы, но для детей буржуазии создается высшее образование. Я не буду рассказывать о той борьбе, которая (особенно после войны) происходит в европейской высшей и низшей школе; сущность ее заключается в требовании буржуа, чтобы его сын или дочь были вооружены максимумом знаний, дающих не только кусок хлеба, но и толстый слой варенья на, этом хлебе. Но такая школа, которая дает возможность получить действительные знания всем слоям населения, соответствовала принципу «laisser faire — laisser passer»1 — принципу манчестерства. Когда обострившаяся борьба потребовала от буржуазии большей боевой сплоченности, усилилось другое направление — утверждать и воспитывать в детях дух классового единства, благодаря которому так силен пролетариат. Индивидуалистическому буржуазному классу, когда он стал переходить к интенсивному наступлению, пришлось воспитывать самодисциплину, боевой кастовый дух.
Приходится иногда встречаться с требованием, выдвигаемым населением (в особенности молодежью) нашей страны — дать всем высшее образование. Это, конечно, абсурдное требование. Но мы должны воспитывать всю массу в духе единства. Наша среда не может разделяться на вождей и чиновников, с одной стороны, и на слепо подчиняющуюся им массу — с другой. В. И. Ленин говорил, что наш специалист должен быть человеком подотчетным массам, что он не кто иной, как исполнитель воли масс, берущий на себя наибольшие трудности и стоящий под контролем этих масс. В нашей Красной Армии ясно видна установка, которую мы имеем во всем нашем обществе: самый важный начальник нисколько не выше по своему классовому весу, чем всякий красноармеец, и отличается от него только тем, что несет иные, более сложные и ответственные обязанности. Этот принцип позволяет нам, несмотря на некоторый разрыв функций, строить нашу школу, разделенную на ступени, все таки как единую школу, в которой каждый ученик при равных способностях имеет равные возможности пройти как можно дальше в отношении объема знаний, получаемых им в процессе образования.
Какой же тип работника мы должны выработать в нашей школе как единый тип? Этот единый тип есть строитель социализма и борец за него.
Но есть ли в нашей стране, с точки зрения моральной культуры, материал для выработки сознательных, понимающих свое дело борцов за социализм? Большая часть наших работников прошла школу классовой борьбы в подполье, в условиях царского режима. Нигде в мире нет революционеров, которые вырабатывали бы свое марксистское мировоззрение и свою закалку передовых борцов рабочего класса в такой тесной связи с непосредственно революционной практикой. Есть страны, где пролетарские партии всю свою жизнь работают легально; есть такие, где они нелегальны, но существуют не как партии, а как кружки. В нашей Коммунистической партии — гигантская сила нашей страны. Но кто может отрицать, что и в наших рядах есть элементы, связанные с мещанством, политически неграмотные, пьянствующие и т. д.? За нами тянется темное крестьянство, на нашем пути мы беспрестанно сталкиваемся с тупостью мещанина, азиатской темнотой, закоснелым обывательским индивидуализмом. Все эти элементы, все это отсталое население давит на нас, толкая развитие страны и ее культуры в направлении буржуазном. В этой среде мы видим, с одной стороны, желание барствовать, желание управлять всеми, а с другой стороны — подхалимство. И то и другое в равной мере — отличительные признаки мещанства. Часто они соединяются друг с другом: с одной стороны, «чего изволите», а с другой — «могу и в морду».
Владимир Ильич говорил, что бороться с крупной буржуазией сравнительно легко. У нее есть правительство, армия, есть вожди, есть своя тактика; она дает нам открытые бои. А вот у мещанства нет ни тактики, ни армии, пи вождей, ни четкой формы, — за голову его не схватишь, ибо самой то головы нет, это бесформенная стихия, грязная стихия. Приходится нам с ней иметь дело и в школе. Поскольку мы берем ребенка не немедленно после его рождения, а уже подвергшимся влиянию семьи и общественной среды, он является в школу уже с известными, часто весьма вредными предпосылками. Школа с ними борется, стараясь воспитать из ребенка борца за социализм, а улица, мещанская среда действуют часто в противоположном направлении. В таких трудных условиях мы должны строить у себя народное образование.
Но, может быть, при этих трудностях мы разрешаем эти вопросы хотя бы в благоприятных материальных условиях? Может быть, у нас есть хорошие помещения, хорошее школьное оборудование, достаточные средства? Может быть, мы в этом отношении находимся на том уровне, какого требуют серьезные цели, стоящие перед нами? Находимся ли мы по крайней мере в таких условиях, в каких буржуазия проводит свои менее трудные задачи? Нет, история заставляет нас работать в разваливающихся душных школах в три очереди, больше отравляя детей, чем развивая их, давая им больше угара, чем знаний; работать без учебников, с отвратительными учебными пособиями; в течение долгих лет толковать о трудовой школе и не иметь ничего похожего на трудовую школу. При этом даже таких плохих школ у нас недостаточно для того, чтобы охватить всех детей. Многие дети находятся вне школы, десятки тысяч детей находятся без призора и сами борются за свою жизнь, как волчата.
Это жуткая картина. Да, но что делать, — она точно отвечает действительности.
Но, может быть, все это можно преодолеть, потому что у нас есть умелый, толковый, опытный учитель, хорошо подготовленный, с марксистским подходом и т. д.? Нет, история ответила нам на это: вы будете иметь учителей, которые вначале будут совершенно саботировать вашу работу, потом придут к вам, но известный процент их все таки не будет вам сочувствовать, а многие из них и не в состоянии кому бы то ни было сочувствовать, ибо это обыватели, мещане; только часть учителей будет работать с вами рука об руку, а остальные будут против вас злобствовать, ядовито шептать и разлагать окружающих.
Но, может быть, мы можем сказать: нас не запугаешь, плох учитель, но зато хорош Наркомпрос, хороши его отделы и органы на местах, и они нас спасут. Нет, здесь тоже не так уж хорошо. В этом никого нельзя винить, потому что нам не у кого было учиться. Все, что говорили Маркс и Ленин о просвещении, может улечься в тоненькую брошюрку, с которой далеко не уедешь, как бы талантлива она ни была.2 Мы должны учиться у буржуазии и брать у нее все хорошее. Но заимствовать у буржуазии нам приходится с очень большой критикой, с большим разбором. Надо иметь в виду, что наше дело заключается вовсе не в том, чтобы Обломова превратить в Штольца. Этого нам не нужно. Мы должны подготовить не буржуазных деляг, а строителей социализма. Этому нам не у кого учиться. Правда, наша педагогика лежит еще в яслях, но она уже родилась и дает уже о себе знать. Это начала признавать и западная буржуазия. Она начала присылать к ней своих волхвов, которые хотя злата нам не приносят, но зато хоть похваливают нас.
Известные достижения у нас есть, но приведены ли они в систему? В этом направлении работа ведется, но, конечно, недостаточная. Непосредственный работник просвещения и всякий руководитель должен знать все, что приходится преподавать в губернии, округе, уезде или в республике. Он должен хорошо разбираться в значении социалистического строительства, в роли просвещения в этом строительстве, он должен быть хорошим работником бюджетного типа, хорошим администратором и т. д. Надо сделать действительно хорошим инспектором того, кто занимает должность инспектора. А у нас еще часто бывают такие инспектора, о которых наши учителя имеют право говорить, что «хоть он инспектор, но зачем он нам нужен, я сам могу его поучить». Инспектор должен знать вопросы методологии, он должен знать основы программы ГУСа и т. д. Если руководитель ОНО не умеет разбираться в программах ГУСа, он — жалкий человек; если он и не будет говорить глупостей, а постарается отмолчаться, то и это будет учтено как один из признаков невежества.
У нас есть благо, которое может превратиться в зло для того из нас, кто обюрократится. Мы разбудили страну — и ребенка, и родителей, и педагогов. За время революции все они очень выросли. Но если мы застынем, закоснеем и они нас перерастут, то это превратится в зло для нас.
Руководителю делом народного просвещения нужно иметь энциклопедические педагогические знания, он больше чем кто бы то ни было должен учиться, учиться и учиться.
Вот почему я считаю в высшей степени рациональным и своевременным открытие наших курсов. Мы, которым предстоит читать вам лекции, хотим не учить, а учиться вместе с вами. Если работа будет вестись правильно, то первым результатом ее будет то, что мы приведем в ясность нашу психику, отдадим себе отчет в том, что мы думаем, что знаем и планируем. Нам нужно подытожить наш опыт. Кто может это сделать иногда в виде книжки, брошюры, написанной хотя бы в ударном, несколько спешном порядке, те все таки как то обобщают и проталкивают свой опыт. Опыт у нас огромный, но очень редко мы его запечатлеваем, разве в каких нибудь методических письмах, циркулярах, проектах и т. п.
Курсы обязывают нас, при всей нашей занятости, найти время для того, чтобы продумать то, что мы изложим в лекциях. Лекции эти будут записаны и напечатаны, конечно в систематизированном, уясненном изложении. Мы будем с вами прорабатывать ряд вопросов и семинарским путем, путем бесед и т. д. Надо, чтобы вся совокупность вопросов, которые я вам указал, была на курсах проработана. Та маленькая библиотечка книг, которая выйдет в результате этой проработки, может носить такое название: «Что нужно знать и помнить каждому организатору просвещения».
Это будет только этап, станция на нашем пути; жизнь пойдет дальше; но пройти этот этап и отметить его нам необходимо.
Поскольку наша работа не есть ни работа научная, ни работа педагогическая, а есть работа по организации обучения и педагогических процессов, постольку нам нужно обратить большое внимание на практику этой работы. Будет очень хорошо, если во время занятий нам удастся ввести вас в курс нашей непосредственной работы, чтобы вы могли кое–чему поучиться у нас, кое в чем нас поправить. Вам надо посмотреть, как работает наша коллегия, как работает наш организационный центр — ОПУ,3 как работает МОНО 4 и т. д. Надо нашу машину использовать как лабораторию. Мы требуем от наших школ, чтобы они пользовались различными заводами как учебными пособиями, тем более необходимо использовать в качестве такого пособия для наших курсов аппарат Наркомпроса.
Вы не представляете собой молодежи, т. е., вернее, хотя многие из вас молоды, но вы не учащаяся молодежь — вы организаторы, стоящие на чрезвычайно важных и ответственных постах социалистического строительства. У вас, в ваших губерниях, округах, уездах имеется аппарат, которым вы руководите, и вы должны у нас поучиться, как вам у себя проводить такие же курсы и приобретенные вами знания проводить дальше по линии вверенных вам областей.
Наконец, я должен вам сказать, что вы призываетесь на эти курсы в момент, очень критический для Наркомпроса. Я считаю невозможным в моем вступительном слове говорить о широких планах реконструкции работы, которые мы прорабатываем сейчас. Наши намерения не нашли еще аппробации правительства, но мы считаем их уже достаточно зрело обсужденными для того, чтобы представить их вам. Мы будем во многих наших курсах прорабатывать и разбирать не только то, что есть сейчас, но и то, что мы планируем. Мы надеемся, что при вашей помощи наши планы станут точнее, так как они пройдут очень хорошую проверочную инстанцию. Кроме того, и вы уедете отсюда, зная не только опыт вчерашнего дня, но и выводы, которые Наркомпрос делает относительно завтрашнего дня, который он хочет, конечно, сделать лучшим, чем вчерашний.
Мы переживаем сейчас реконструктивный период. Это не значит, что мы сжигаем все наши старые корабли, это не отход от старого, не ренегатство, а определенный рост: растет страна, растет социализм, растет наша социалистическая школа, растет наш преподаватель, растет общественность, растет и Наркомпрос, и, соответственно нашему общему представлению о процессах, количественные перемены переходят в качественные. Создается новая фаза развития, и приходится делать новые выводы. Думаю, что их сделают все лекторы и слушатели.
Я жду от этих курсов, которые должны по плану пройти в быстром темпе, в короткий срок, что они заинтересуют всех товарищей, пройдут при сознании огромной ответственности, в труде напряженном, но радостном, ибо каждый из нас будет понимать, что делает очень важное и плодотворное дело.
1929 г.
Развитие народного образования в период социалистической реконструкции народного хозяйства выдвинуло новые требования к советскому учительству и побудило Народный комиссариат просвещения пересмотреть тот план повышения квалификации учителей, который был создан в конце 1923 — начале 1924 г. (см. комментарий к статье «Какой педагог нам нужен»). XIII Всероссийский съезд Советов, проходивший в апреле 1927 г., в своем постановлении по докладу Луначарского отмечал: «Съезд Советов, придавая большое значение широко развернувшейся работе народных комиссариатов просвещения по повышению квалификации учительства, предлагает обратить особое внимание на рост квалификации учительства в области техники преподавания и общеполитической подготовленности, а также на усиление помощи его самообразовательной работе» (см.: Директивы ВКП(б) и постановления Советского правительства о народном образовании. Сборник документов за 1917–1947 гг. Вып. 1. М.–Л., 1947, с. 54).
После Второй Всероссийской конференции по повышению квалификации работников социального воспитания (1927) работа по переподготовке учительства приняла более плановый и систематический характер. Координацию этой работы осуществлял Институт повышения квалификации педагогов (ИПКП), созданный в 1928 г.; стал выходить специальный журнал «Педагогическая квалификация» (орган ИПКП); окончательно сложились организационные формы повышения квалификации учителей: краткосрочные курсы (от 1 до 3 месяцев), курсы–конференции, экскурсии, практикумы, заочное обучение и т. д. Серьезное внимание было уделено педагогической подготовке руководителей народного образования в связи с постановлением ЦК ВКП(б) от 5 августа 1929 г. «О руководящих кадрах народного образования» (см.: там же, вып. 2, с. 193–195).
Особенно широко развернулась работа по организации педагогических курсов с 1929 г. Первыми курсами 1929 г., организованными Институтом повышения квалификации педагогов, были курсы заведующих окружными отделами народного образования. Публикуемая речь Луначарского произнесена в день их открытия — 23 января 1929 г. Указав на трудные условия, в которых Советскому государству приходилось строить новую, социалистическую школу, Луначарский призвал слушателей курсов энергично овладевать педагогической теорией, внимательно изучать опыт работы школ. «Руководителю делом народного просвещения, — подчеркивал Луначарский, — нужно иметь энциклопедические педагогические знания, он больше чем кто бы то ни было должен учиться, учиться и учиться».
Подводя итоги работы педагогических курсов за первую половину 1929 г., журнал «Педагогическая квалификация» отмечал: «Что касается содержания работы курсов, то здесь следует указать, что программа прорабатывалась под уклоном осуществления первоочередных задач социалистического строительства, под углом зрения максимального включения работы педагога в классовую борьбу. На всех курсах впервые прорабатывался курс «Основные проблемы коммунистического воспитания» (организованный и неорганизованный процесс, классовость в школе, совместное воспитание, коллективистическое воспитание, интернациональное и антирелигиозное воспитание). Вопросы индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства, повышения урожайности входили в стержневые темы курсов и в практикумы по труду» («Педагогическая квалификация», 1929, № 3, с. 75).
- Стр. 431. laisser faire — laisser passer (франц.) — предоставить события их естественному ходу. Лозунг английских и французских фритредеров (сторонников свободы торговли и невмешательства государства в хозяйственную жизнь). ↩
- Стр. 434. См. комментарий к стр. 169. ↩
Стр. 435. ОПУ — опытно–показательные учреждения Наркомпроса РСФСР, ставившие своей задачей пропаганду идей и принципов новой школы, разработку новых форм и методов воспитания и обучения, внедрение передового педагогического опыта в массовую школу. Создание их началось в 1918 г. по инициативе П. Н. Лепешинского, руководителя отдела реформы школы Наркомпроса РСФСР (Первая опытно–показательная школа была открыта 20 июня 1918 г. в имении Покровское–Стрешнево под Москвой).
В систему опытно–показательных учреждений Наркомпроса входили: дошкольные заведения (детские сады и очаги, детские дома для дошкольников), школы различных типов (общеобразовательные, школы с сельскохозяйственным и индустриальным уклоном, школы–коммуны — интернатные учебно–воспитательные заведения), внешкольные учреждения (детские клубы, экскурсионные базы и т. д.) и опытные станции, представлявшие собой комплексы дошкольных, школьных и внешкольных учреждений.
Идея создания опытных станций принадлежала видному советскому педагогу С. Т. Шацкому, под руководством которого в 1919 г. в Малоярославецком уезде Калужской губернии была открыта Первая опытная станция по народному образованию.
В 1937 г. опытно–показательные учреждения были преобразованы в массовые школы (см.: Ф. Ф. Королев. Очерки по истории советской школы и педагогики. 1917–1920. М., 1958, с. 356–387).
↩- Стр. 435. МОНО — Московский отдел народного образования. ↩
