Народное образование в СССР в связи с реконструкцией народного хозяйства

Товарищи! Я, как и все вы, с величайшим удовлетворением выслушал т. Скрыпника, который своим докладом в значительной мере облегчил мою задачу, так как он коснулся целого ряда общих вопросов и осветил их достаточно и правильно.

Было время, когда между Наркомпросами РСФСР и УССР была некоторая никому не нужная распря и когда вопрос об унификации народного образования в союзном масштабе натыкался на довольно неприятную атмосферу, — может быть, с обеих сторон. Я рад констатировать, что если партсовещание первоначально предполагалось собрать главным образом для третейского суда по вопросу о том, кто и в какой мере прав и виноват в разнице наших систем, то сейчас этот вопрос уже стал на свое место: нужно изжить еще существующую разницу, но с обеих сторон имеется полная и уверенная линия на соединение, каждая сторона проникнута достаточно уважением к опыту другой стороны и достаточно твердым намерением привести это дело к действительной унификации.

Равным образом, конечно, не может быть никакой речи о том, чтобы у нас с т. Скрыпником могло быть хотя малейшее разногласие по всем вопросам национальной культуры, по всем вопросам национального народного образования. Я здесь хочу подчеркнуть, что Наркомпрос РСФСР (может быть, не все члены его коллегии, но Наркомпрос РСФСР в целом) стоит на той же точке зрения, что и т. Скрыпник, относительно выделения каких бы то ни было частей из ведения Наркомпроса отдельных республик в какую то особенную такую формацию, особенный агломерат союзных учреждений. Некоторое количество союзных учреждений мы имеем. Это, по–видимому, требовалось по различным серьезным соображениям, но надо положить этому предел и держаться той линии, о которой говорил т. Скрыпник, — брать всю полноту круга просветительных и культурных учреждений каждой национальной республики или каждой федерации без этого выделения, которое может привести к очень вредным последствиям.

Все время приходится задавать себе не без тревоги вопрос: есть ли у нас действительно культурная революция? Конечно, та культурная революция, которая провозглашена еще в Октябре, та культурная революция, о которой говорил В. И. Ленин, она, конечно, есть, она все время идет. Мы все время перестраиваем нашу школу, мы все время ведем политпросветработу, мы все время пронизываем новыми началами нашу науку, наше искусство. Но когда XV съезд провозгласил свой лозунг культурной революции, он имел в виду не простое проведение этих процессов, которые и раньше имели место. Он указал на катастрофическое отставание нашей культурной работы по сравнению с ростом нашего хозяйства и вытекающими из этого роста задачами.

Предполагалось, что провозглашенная на XV съезде культурная революция будет означать, во–первых, ускорение темпа, очень сильное ускорение темпа в деле роста нашей культуры и всех тех учреждений, которые для этого роста культуры необходимы, во–вторых, включение сюда, в эту революцию, масс и их непосредственного, активного и творческого участия и, в–третьих, обострение классовой линии, более резкое проведение классовых, коммунистических начал в пашем строительстве. Потому что революционным можно назвать какой нибудь процесс только в том случае, если он, во–первых, идет революционным темпом; во–вторых, если он есть массовое движение, ибо без масс никакие государственные ведомства революции производить не могут, а могут производить только те или другие отдельные, довольно мелкие или недостаточно широкие реформы, и, в–третьих, пет революции, если в основе движения не лежит классовая борьба. Революция в области культуры включает в себя обострение классовой борьбы, обострение борьбы за пролетарскую культуру, за социалистическую культуру.

Что же мы видим в нашей действительности? Я в последнее время от нескольких очень–очень авторитетных представителей и правительства и партии слышал скептические восклицания: есть ли у нас эта культурная революция; по существу говоря, и теперь, после XV съезда, революции еще нет; провозгласили мы этот лозунг, по–видимому, рановато.

Я это слышал от чрезвычайно компетентных и авторитетных людей. Я думаю, что скептицизм происходит как раз оттого, что, к сожалению, наш государственный аппарат не отразил постановлений XV съезда в бюджете этого года. Это нужно сказать со всей определенностью. У нас есть некоторый сдвиг в области втузов и промышленных техникумов. Здесь партия специально взяла на свое рассмотрение вопрос о подготовке квалифицированных кадров и действительно способствовала значительному шагу вперед в организационном отношении и в отношении финансирования. Поздравляю т. Скрыпника с тем, что у них на Украине сдвиг сделан несколько больше, чем у нас. Но все таки тот «героический прыжок», который по заявлению т. Кржижановского на съезде мы должны сделать, чтобы избежать катастроф на хозяйственном фронте, — героический прыжок в отношении увеличения бюджета на культурные надобности мы не сделали.

Если это нужно сказать о бюджете центральном, то еще больше это верно относительно местных бюджетов. Правда, год был очень тутой, и я говорю это не для того, чтобы жаловаться учительской массе на нашу судьбу. Но я полагаю, что в наших отдельных спорах между Наркомпросом и другими ведомствами и решающими инстанциями Совнаркома Наркомпрос был во многом прав, и отказаться от той мысли, что мы должны были несколько иначе построить бюджет в этом году, я не могу.

Если же мы обратим внимание на то, есть ли культурная революция в самой стране, в самом населении и есть ли в общем ходе развития нашей общей революции, нашего социалистического строительства предпосылки, которые делают эту культурную революцию неотложной, абсолютно необходимой, то здесь необходимо со всей определенностью сказать, что в массах, в стране культурная революция идет и развивается все сильнее.

Начну с того, что рабочие массы и весь крестьянский актив, даже можно сказать вся крестьянская масса, энергичнейшим образом требуют развития народного образования. Не только мы, просвещенцы, но и хозяйственники констатируют, что культурные требования стоят на первом плане. Население великолепно чувствует всю тяжесть цепей некультурности, которые сковывают ему крылья, сковывают его дальнейшее развитие. Население прекрасно понимает то, что сказал В. И. Ленин: «Главным препятствием к нашему социалистическому строительству является низкий культурный уровень масс».¹ Население само это прекрасно поняло и требует от правительства и от партии, чтобы на это было обращено внимание и чтобы культурный голод был утолен, чтобы культурные ножницы были как можно скорее сближены.

При этом на местах происходит значительный перелом в смысле форм, в которых выражается потребность масс в просвещении.

Прежде это было просто требование: даешь школу, даешь библиотеку и т. д., недовольство тем, что всего этого мало делается. Затем пришла фаза, которая не прекратилась еще и сейчас и никогда не должна прекратиться, пришла полоса критики того, что дают, — целого ряда протестов против разного рода недостатков в тех культурных учреждениях, которые созданы государством и общественностью. Чрезвычайно характерно для нынешнего, третьего этапа появление в массе рабочих и в значительной степени в массе крестьян актива, который стремится вместе с нами работать. Отношение к школе и к своим обязанностям по отношению к школе чрезвычайно утончилось, развилось, углубилось. Есть два замечательных признака такого роста не только интереса масс к культуре, но и желания масс активно принять участие в культурном строительстве.

Первый — это очень широко развернувшиеся беседы с родителями, которые были организованы МГСПС вместе с МОНО и в которых Наркомпрос принимал деятельное участие. Скоро стенограммы этих совещаний выйдут отдельной книжкой «Рабочие о школе».² Основной вопрос, о котором говорили на этих совещаниях, — это вопрос о неуспеваемости детей рабочих в наших школах и о значительном отсеве детей рабочих по мере приближения к высшим ступеням семилетки и особенно девятилетки. Рабочим ставился вопрос: чем вы объясняете, что ваши дети не успевают? Был указан целый ряд причин, о которых я сейчас говорить не буду, но среди них меньше всего указывали на плохое качество школы, чрезвычайно мало нареканий на учителей, очень много прямых похвал школе и учителям. Замечательно чуткое отношение рабочих ко всем тем условиям домашней обстановки, которые делают положение рабочего ребенка хуже, чем других: жилищные условия, недостаток питания, недостаток времени и недостаток внимания самих рабочих–родителей к школьной судьбе их детей. Целый ряд указаний, что они сами виноваты: служащие, говорят, может быть, получают и меньше нашего иногда, но они сами подготовленнее и у них есть внимание, что надо дочь или сына поддержать при приготовлении уроков и т. д., а в рабочей среде такого внимания к учению детей еще нет. Таких указаний чрезвычайно много.

И выводы: давайте устроим так, чтобы были помещения, где дети рабочих могли бы заниматься, организуем, может быть, некоторое специальное репетиторство для детей пролетариата, нулевые группы, улучшим школьные завтраки. Все это — целый ряд указаний в высокой степени практических, которые мы, конечно, всячески примем во внимание при обследовании и рассмотрении этого вопроса. Нам разрешен по этому поводу специальный доклад в Совнаркоме РСФСР.

В Совнаркоме СССР, где рассматривался вопрос об унификации школ по линии индустриальной, убедились, что, к стыду нашему, даже в них есть снижение количества рабочих. Поэтому Совнарком СССР также вынес решение о том, чтобы этот вопрос был проработан. Но я сейчас говорю не об этом очень важном факте, о положении рабочего ребенка — об этом я буду говорить после, а о той замечательной активности и той необычайной вдумчивости, которые проявляли рабочие по вопросу о сотрудничестве с нами.

Второе — культпоход.³ Вы в общем знаете культпоход. Но вот простые цифры. Если взять в Саратове — этой колыбели культпохода — количество неграмотных, которое было обучено за те месяцы, которые прошли с культпохода, и за те месяцы, которые прошли до культпохода, то вы увидите, что за такой же период времени количество обученных повысилось в 10 раз. За 2,5 месяца до культпохода в Саратове и Саратовской губернии было обучено 1 тыс. человек, а за 2,5 месяца после культпохода — 10 тыс. человек. В нашем Баумановском районе с начала культпохода было обучено 7 тыс. человек, до культпохода за тот же период времени 700 человек. Когда само население принимает участие в культработе, то темп повышается в 10 раз. Да, это революция.

Если бы нам действительно удалось втянуть не только в Саратове, Москве и в некоторых других местах, а во всей республике, в деревне все наше грамотное население, чтобы оно проявило активность в деле обучения неграмотных, как это В. И. Ленин когда то и предполагал, когда он думал, что можно в кратчайший срок ликвидировать неграмотность, — если бы та активность, которую мы тогда не нашли, сейчас найдется, если темп будет ускоряться в  5–7–10 раз, тогда мы имели бы действительно победоносную культурную революцию.

Массовое участие в нашем деле, массовая горячность, критика, подчас строгая, есть чрезвычайно положительная сторона дела. Но не с той только стороны мы испытываем давление: культурная революция необходима и с точки зрения развития народного хозяйства. Это нужно долбить повсюду и всегда, ибо хотя наши хозяйственники очень многое в этом отношении уже усвоили, набив себе некоторое количество шишек по линии подготовки кадров, по линии подготовки рабочей силы (а это есть громаднейшая проблема хозяйства и в то же время культуры), но все таки недопоняли еще всего этого положения до конца. Надо, чтобы широчайшим образом развилось четкое понимание этого вопроса. Нам нельзя забывать этой задачи культработы, если мы не хотим болезненных срывов в области нашей индустриализации и еще больше — в задуманной нами колоссальной, титанической реформе как технических, так и социально–экономических основ нашего хозяйства.

Индустриализация нашей страны проходит во многом блестяще, — мы идем, увеличивая из года в год процент нашего товаропроизводства, таким быстрым темпом, каким никогда не шла ни одна страна в мире. Это настолько блестящая сторона нашего развития, что она именно побудила в свое время консервативное английское правительство начать ту, еще и до сих пор не кончившуюся интригу против нас, которая означала: предположение, что предоставленный сам себе Союз Республик сгниет на корню, не оправдалось; они действительно строят социализм, — нельзя давать им мир, мир в их руках является сильным оружием против буржуазии, и поэтому надо вооружиться мечом.

И вместе с тем тот же наш рост ведет ныне к повороту общественного мнения в нашу сторону, мы видим его всюду за границей. Вы знаете, что в одной стране за другой — в Англии и во Франции среди буржуазии раздаются голоса за сближение, за совместную работу с нами. Этот поворот (который отчасти происходит и из за великой распри между Америкой и Англией) вызывается отчасти и тем, что буржуазия, внимательно следя за развитием нашей страны, видит, что здесь делается огромное дело, дело колоссальной, небывалой доходности, и поэтому те, кто помогут нам в этом деле, получат очень большой барыш.

Недаром Маркс говорил: когда дело доходит до 10% прибыли, то каждый капиталист готов продать отца и мать при этом.⁴ Такова сущность капитала, и глубокое беспокойство живет сейчас в костях всех наших врагов, которые думают, как бы какая нибудь страна, та же Америка и даже Германия, не прорвала бы блокаду и не пошла бы навстречу нам в деле помощи по механизации всего нашего труда и рационализации его постановки.

Но, при всех наших успехах, мы великолепно знаем, какое колоссальное количество недостатков у нас — недостаточная продуктивность труда, плохое качество, высокая себестоимость товара. Мы не можем сейчас добиться, по крайней мере сейчас не добились еще, того минимального 7%-ного снижения себестоимости, без которого мы не можем связать концы с концами нашего бюджета.

Чем же объясняются низкое качество нашего труда, пьянство, прогулы, небрежное отношение к делу, большое количество брака? Война и революция произвели значительную убыль в основных кадрах пролетариата. Расширяя производство, мы также включаем в пролетариат новый элемент. Это, конечно, отражается дурно и на его политической сознательности, и на его профессиональной квалификации. Чем скорее сам пролетариат через профсоюзы и партию сумеет их переварить, превратить их в органическую клетку подлинно пролетарского тела, тем лучше.

Но ведь это культурная работа. Если бы Наркомпрос и его учреждения оставались бы где то за бортом и в смысле организации всякого рода внешкольного образования, и в смысле внимания к процессам общего роста культуры, если переквалификация взрослых рабочих даже в чисто профессиональном отношении целиком ляжет на хозяйственные органы, — разумеется, ничего из этого не выйдет.

Культурная революция и ее задачи лежат непосредственно на обязанности Наркомпроса. Но культура шире, чем те задачи, которые ведутся Наркомпросом. Задача поднятия классового самосознания и профессиональной квалификации растущей пролетарской массы — это одна из центральных задач промышленности, общеполитической жизни страны и культуры.

В зависимости от роста культурности масс находится и правильность контроля в отношении специалистов; наша некультурность приводит, с одной стороны, к тому, что часто мы не можем рассмотреть подлинного вредителя или, скажем, проверить такого специалиста, у которого слабы знания и который слабостью своих знаний задерживает рост нашего развития, влияет на доброкачественность продукции, а с другой стороны, не можем оценить по заслугам хорошую, добросовестную работу. Отсюда общее недоверие к специалистам. В темноте все кошки серы. Близорукий человек не может отличить, где лошадь, где корова. Говорят о росте спецеедства. Но здесь, по–моему, не рост спецеедства: спецеедство в его отвратительных формах (зависти к большому окладу специалиста, зависти к нему как к культурному человеку) — все это такие демагогические, нездоровые стороны, которые не особенно тревожат. Это можно ввести в рамки, это не есть коренное, пролетарское, а, скорее, цеховое и мелкобуржуазное явление.

Другое дело — это глубокое опасение, нет ли обмана, хорошо ли работает, не работает ли вхолостую тот или другой специалист. А проверить его часто невозможно. Почему? Потому что масса малокультурна, технически не имеет полного представления о всем ходе работы на своей фабрике и заводе. Я согласен, что производственные совещания потому не дают никаких результатов, как, например, сказал в своем докладе т. Гольцман, что советы рабочих не принимаются во внимание, хотя многие из них дельны. Я глубоко убежден, что советы рабочих часто бывают дельными, но то обстоятельство, что некультурность масс является колоссальным затруднением для нее самой, чтобы быть подлинным хозяином производства и четко видеть, что делается, и чтобы рабочее изобретательство и рабочие советы действительно обновляли наше производство, — это, конечно, не подлежит никакому сомнению.

Необходимо побороть в области технической малую культурность пролетариата, т. е. класса–диктатора, класса, на плечах которого лежит социалистическое строительство.

Здесь у нас происходит чрезвычайная неувязка. Недавно мы заслушали в СНК СССР вопрос об организации индустриального образования. СНК постановил, что данный вопрос совершенно неясен, не проработан и что надо провести по этой проблеме дискуссию. Будем дискутировать и постараемся добиться в этой дискуссии более четкой постановки.

Относительно места, какое будут занимать квалифицированные рабочие в будущей промышленности, имеется коренное разногласие. Госпланы РСФСР и СССР и Наркомпросы РСФСР, УССР и, вероятно, другие утверждают, что квалифицированный рабочий будет играть в промышленности большую роль ввиду общей рационализации, что нужно рассчитывать, что приблизительно 60% рабочих должны быть квалифицированными. А ВСНХ, Наркомтруд и отчасти ВЦСПС доказывают, что если мы оставим 40% квалифицированных рабочих, которых мы имеем сейчас (причем эти 40% ни в какие ворота не лезут, если сравнивать с Америкой и Германией), то этого будет вполне достаточно. Они рассчитывают на то, что конвейерная система упрощает манипуляции каждого отдельного рабочего, снижает квалификацию, дает возможность участвовать в продукции все большему и большему количеству малоквалифицированных рабочих.

Я не буду вас вводить в общий теоретический принцип этого спора, но всем вам, конечно, ясно, что это вопрос очень важный, и всем понятно, как это плохо, что мы не знаем ни того, какое количество рабочих нужно готовить, ни какой именно квалификации. Ни хозяйственные органы, ни плановые органы дать нам точные задания, сказать точные цифры пока еще не могут.

В зависимости от этого находится целый ряд очень существенных вопросов, скажем, вопрос о ФЗУ, — какая нужна сеть, какие именно отрасли труда в промышленности должны быть им охвачены — все или только такие, которые требуют высокой квалификации, какой должен быть срок обучения, какая должна быть программа этих ФЗУ, каким образом ФЗУ могут быть приспособлены к определенным разрядам рабочей силы, которые устанавливаются сейчас совершенно по–новому.

Далее, не разъяснен еще вопрос, где и как мы будем вырабатывать мастеров. Совершенно ясно, например, что соотношение между инженером с высшим образованием и техником со средним образованием у нас безобразное. При этом мы не можем идти путем уменьшения количества инженеров, а должны идти путем увеличения количества техников. Здесь споров нет. Но в общем, какой квалификации люди нужны будут, в каком количестве — все это еще пока совершенно неясно.

Очень характерно, что СНК СССР постановил принять во внимание нужды, по крайней мере, тех нескольких заводов–гигантов, которые намечены на это пятилетие, и конкретно разработать вопрос о том, что нужно сделать, чтобы этим гигантам дать высококвалифицированную рабочую силу, как должна перестроиться наша школьная структура для того, чтобы мы могли совершенно точно выполнить заказ, который уже совершенно конкретно, до чертежей, до определенных цифр, выясняется из плана строительства этих гигантов.

Приходится выхватывать очень большие, но отдельно стоящие задачи, потому что в общем плане нам чрезвычайно трудно продвинуться вперед. Однако хорошо уже то, что хозяйственные и плановые органы поняли наконец то, о чем Наркомпрос давно уже звонил во все колокола, давно уже бил в набат, поняли, что вопрос подготовки кадров есть центральный хозяйственный вопрос и что вместе с тем это есть центральный культурный вопрос, что здесь имеется полная смычка обеих этих задач.

Товарищи хозяйственники очень напирают теперь на общее образование, в то время как раньше у них было такое настроение, что нам интересны только втузы и хозяйственные 'факультеты, нам интересны специалисты, которые к нам должны поступить завтра. Теперь положение иное. Теперь хозяйственники даже напирают на то, что Наркомпрос проглядел важную сторону культурного строительства, что вопрос о ФЗУ, дорогой школе для нашего времени, в конце концов по–иному ставился бы, если бы у нас была бы уже политехническая фабрично–заводская семилетка, которая охватила бы все 100% детей рабочих. Я совершенно согласен, что фабрично–заводская семилетка необходима, я только энергично отрицаю, что здесь есть какая нибудь вина Наркомпроса. Беспрестанно, с настойчивостью, заслуживающей лучшей участи, Наркомпрос указывал, что у нас происходит отставание, что мы даже там, где задача создания школы, опирающейся на производство, вполне может быть разрешена, отстаем, что мы в деле создания фабричной семилетки отстаем безобразно.

Мы постановили в течение пятилетия организовать общедоступную фабрично–заводскую семилетку политехнического характера.⁵ Если хозяйственники и думают, что мы сможем сдвинуться в этом отношении так, как надо, если они думают, что мы нашим государственным и местным бюджетом сможем это сделать, в то время как сюда входит постройка новых зданий и другие необходимые нужды, — то они ошибаются. Правда, они теперь сами понимают, что им придется здесь помогать.

Фабрики и заводы должны сами помочь в этом отношении. Если они встретят какие нибудь препятствия, то нужно будет опять ставить вопрос этот в боевом порядке. Мы знаем, в каком состоянии находится местный бюджет. Местные исполкомы рады бы пойти навстречу, но они переливают из пустого в порожнее в своих цифрах и отказывают нам не всегда потому, что они не понимают важности задачи, а очень часто потому, что они находятся в проклятой необходимости где то с кого то что то взять. Наш местный бюджет развивается туго, между тем как индустрия растет колоссально. Ведь индустрии даются миллиарды.

Действительно смешно, когда те или другие финансовые работники в ответ на постановку вопроса о том, чтобы в капитальное строительство включалось строительство школьных зданий, включалось бы то школьное оборудование, которое для фабрики или завода безусловно необходимо, нам говорят, что это идет по другому бюджету. Но ведь местный бюджет не может этого выдержать, а промышленность от слабости нашей работы страдает. Это вопрос индустриализации, и он должен быть введен в план индустриализации. На это говорят, что если мы введем народное просвещение в план индустриализации, то мы этим замедлим развитие индустрии. Но ведь это получается так же, как если бы рассуждали так: нам нужно ускорить производство — поднимем ассигнование на зарплату, на машины, сырье, но не будем давать смазочного масла — маленькое дело это, можно обойтись и без него. Всякому ясно, что при этом продукция остановится. А рабочая сила поважнее смазочного масла, и не понимать, что вопрос о репродукции и о повышении квалификации рабочей силы есть именно вопрос индустриализации, — преступно.

Нелепо не включать учреждения, совершенно необходимые для поднятия производственной квалификации пролетариата, в производственный план, потому что они в ведении Наркомпроса.

Я с величайшим удовольствием должен сказать, что Госплан усвоил эту идею. Он великолепно понимает, что вопрос о производственных кадрах и не только о производственных кадрах в точном смысле слова, но и о всей культурной обстановке, об уровне народного образования есть, по существу говоря, вопрос хозяйственный.

Огромное количество наших школ лежит за пределами индустрии, непосредственного, прямого отношения к ней не имеет. Но они имеют к задачам индустриализации косвенное отношение через сельское хозяйство. Было бы лишним объяснять вам эту связь сельского хозяйства с индустрией, — вы это прекрасно знаете сами; но вопрос ставится в высшей степени конкретно: путем агротехнического подъема деревни и постепенной социальной реорганизации, путем введения больших социалистических сельскохозяйственных единиц на началах совхозов, колхозов, кооперации и товариществ по обработке земли мы намерены добиться для ближайшего пятилетия повышения нашей урожайности по крайней мере на 35 %.

При этом рост нашего населения, надобность экспорта и необходимость выйти из того унизительного положения, когда у нас при среднем урожае возможны перебои с продовольствием, ставят вопрос так: если мы на эти 35% не вырастем, то это приведет к колоссальным потрясениям и большим страданиям, это будет значить, что импорт наш будет замедляться вследствие отсутствия вывоза пшеницы (одним лесом мы не сможем оплатить весь тот импорт, который требуется ростом индустриализации). Это будет значить, что государственного запаса хлеба у нас не будет, и при этих условиях и непрерывном росте населения мы идем навстречу к бесконечным трениям и бесконечным судорогам. Поднять на 35% урожай можно, — ведь даже тогда мы еще останемся в хвосте всей Европы. Но трудно это потому, что таким темпом все таки нигде никогда сельское хозяйство не шло. А наше массовое сельское хозяйство, с большой примесью еще азиатчины в нем, является малоподвижным.

Нужны гигантские усилия с нашей стороны, чтобы добиться цели. Расширение наших запашек на 7 % и поднятие в среднем урожая на крестьянском поле на 3% в этом году будет первым пробным делом на этом пути. Если это удастся, то мы можем спокойно смотреть на будущее, но если не удастся, это не значит, что все сорвано, а будет значить, что нужно удесятерить энергию. В эту работу входит уже вся наша сельскохозяйственная система.

Само собою разумеется, что сельскохозяйственные учебные заведения вследствие этого должны быть поставлены в центре внимания партии, пролетариата, всей нашей общественности и, конечно, Советского правительства, как это было с индустриальными вузами и средними учебными заведениями. Совершенно ясно, что мы должны произвести много коренных реформ для того, чтобы непосредственно притянуть сельскохозяйственные учебные заведения к этой новой задаче. Они все еще помнят старые помещичьи и землевладельческие хозяйства, они все еще считаются с раздробленными крестьянскими хозяйствами, а ведь колхоз, который очень велик, который расположен, может быть, на нескольких тысячах акров и у которого хозяин не государство и не единоличник, а многоголовое собрание участников, — это совершенно новая форма. Тут нужна громадная научная и научно–учебная работа в этом направлении. Это будет сделано. Но для этого нужны средства.

Тов. Скрыпник правильно говорил, что у нас положение вузов вообще чрезвычайно тяжелое, а положение сельскохозяйственных вузов у нас отвратительное, начиная с Академии им. Тимирязева. Мы затеваем по инициативе партии и правительства произвести неслыханный переворот, мы хотим в течение небольшого количества лет миллионы крестьян, мелких собственников превратить в полусоциалистов, людей, которые будут вести деревенское хозяйство и будут поднимать на своем участке агрономию до западноевропейской ступени. И вместе с тем сельскохозяйственные учебные заведения, из которых идет первоначальный свет для этого, пока еще находятся в состоянии развития.

Что же такое низовая сеть сельскохозяйственных учебных заведений? Это просто сельская школа. Сельская школа есть огромной важности фактор сельскохозяйственного развития. Американцы при чрезвычайно высоком уровне своего фермера все таки делают так: высшие учебные заведения окружены, как подсобными органами, сельскохозяйственными техникумами, а те инструктируют непосредственно учительскую массу, устраивают агрономические кружки в школах. Эти агрономические кружки детей вводят зачастую новые и важнейшие мероприятия в окружающую фермерскую среду.

При первой же нашей попытке сделать нечто подобное через повышенные крестьянские школы — через школы крестьянской молодежи — успехи превзошли все ожидания. Школы крестьянской молодежи, которые часто пребывают в нищете и поэтому очень малопроизводительны, там, где есть мало–мальский просвет, оказываются не только прекрасными учебными заведениями, вырабатывающими действительно активного молодого крестьянина, но они непосредственно начинают действовать на весь округ в смысле повышения сельскохозяйственной продукции.

Уровень нашего крестьянства настолько низок, что учить борьбе с вредителями, учить улучшенным формам садоводства и огородничества, всякого рода примитивным опытам, которые показывают крестьянам, как важно протравить семена и т. д., вполне могут наши школы — сельская и средняя и высшая, путем инструктажа, путем заочных курсов, всякого рода конференций и маленьких собраний, где были бы прочитаны соответствующие лекции, даны брошюры и точные указания.

Школа может превратиться в один из крупнейших факторов развития этого дела и, в свою очередь, получить ленинские педагогические основы для сельскохозяйственной школы. В. И. Ленин говорил: наш ребенок, наш подросток должен учиться иначе, чем учится буржуа. Он должен учиться так, чтобы каждый день выполнять какую то практическую задачу, пусть самую простенькую, пусть самую маленькую, но практическую, общеполезную.⁶

Мы подведем настоящую трудовую базу под школу, когда мы все — и чтение, и письмо, и счет, и измерения, и посезонное изучение природы, почвы, растительности, животных и т. д. — поставим на службу отдельным конкретным задачам, направленным к повышению урожайности, к повышению доходности крестьянского хозяйства таким образом, что база каждого нашего комплекса, который мы будем проводить в деревне, окажется вместе с тем проектом, задачей для выполнения какого то практического сельскохозяйственного мероприятия.

Наркомпрос разработал широкую инструкцию, в которую включаются решительно все наши учреждения, вплоть до художественных; мы весь Наркомпрос целиком в разных формах, путем различных подходов, хотим заставить работать над поднятием урожайности. Здесь мы опять имеем разительный пример того, как задачи культуры и задачи хозяйства сливаются вместе. Когда т. Молотов в своем докладе на XV съезде сказал, что мы никогда не сможем двигаться вперед, если не произведем агротехнический, социально–экономический переворот в деревне, он добавил, что там мы встретим страшного врага — деревенскую тьму и что, если мы его не победим, ничего не будет удаваться.

А для этого надо призвать на помощь нас — просвещенцев, учительство. И мы должны на этот призыв самым решительным образом откликнуться. Учитель и как общественник в борьбе за социалистическую деревню против кулака является одним из передовых борцов за социализм, и как педагог, который, если он сумеет приспособиться к этой практике, к этому способу ведения дела, окажется великим фактором, великим деятелем в деле завоевания хлеба.

Я уже сказал, что в области фабрично–заводской семилетки вопрос о повышенной школе ставится всецело как часть проблемы кадров — одной из центральных проблем нашего времени. Но вообще как обстоит дело с повышенными школами?

Основной вопрос и здесь — пролетарские элементы в этой повышенной школе. Остальное разрешается подсобно. В каком отношении находится наша городская повышенная школа–семилетка и в особенности девятилетка с пролетариатом? Процесс пролетаризации этой школы, если судить по последним группам, в последнее время остановился, даже как будто чуточку упал (очень мало, правда). Но оп должен непрерывно расти. Какие причины этого видит Наркомпрос (оп доложил их и Совнаркому)?

Мы видели те причины, которые указали нам на родительских совещаниях. Родительские совещания очень серьезно подчеркнули недостаточность бюджета, отсутствие средств для питания, для спокойного обучения и т. д. Необходимо прийти на помощь пролетарской бедноте так же, как мы помогаем пролетарской бедноте в наших вузах. Неправильно, что в вузах нужна стипендия и помощь пролетарскому студенчеству, а до вуза не нужна или что можно обойтись только рабфаком.

Рабфаки — превосходное учреждение. При всех своих глубоких недостатках они дают нам 13 тыс. студентов в год. Но этого недостаточно. Мы должны проводить пролетария в вуз и через другое русло. Здесь нужно помогать разными мерами, которые я перечислял и сейчас останавливаться не буду. Нужно сказать, что Совнарком РСФСР уже принял принципиальное постановление о введении стипендий для детей беднейших пролетариев и заказал вам проработать все те вопросы специально педагогической помощи детям пролетариев, которые Наркомпрос может совместно с общественностью изыскать для улучшения их положения.

Но есть и другой вопрос. Отчасти на это указывалось родительскими совещаниями, и в особенности напирает на это комсомол: неизвестно, куда наш пролетарий–подросток может пойти, окончивши девятилетку. У девятилетки нет точной установки. Когда он пытается проникнуть в вуз, оп оказывается плохо подготовленным. Ему нужно еще затратить дополнительную сумму на работу с репетитором или на каких нибудь курсах. Само собой понятно, что это является большой помехой для бедных детей и что тут есть сито, через которое проникают лишь те, которые могут затратить 100–150 руб. на дообучение.

С другой стороны, наш профессиональный уклон в наших спецкурсах, как их в Москве называют, в последнем концентре школ второй ступени ⁷ служит, по признанию многих, помехой к правильному изучению тех паук, которые необходимы для поступления в вуз, и в то же время не дает действительного куска хлеба, недостаточно подготовляет к непосредственной работе. Исключением является педагогический уклон, но и здесь мы прекрасно знаем, что педагоги, которых мы получим, будут очень слабы. Наша рука — владыка, мы можем послать их в учебные заведения, но они будут слабо подготовлены, в этом нет никакого сомнения.

Я должен обратить внимание на следующее обстоятельство. По моему мнению, школа, которая разрешает этот вопрос в смысле окончательной профессионализации второго концентра, делает ошибку, так как этого взгляда не разделяет пролетариат. Это не находится в контакте с настроением пролетариата.

Тот факт, что наша школа второй ступени дает недостаточный материал для вузов, объясняется очень просто. Окончившие девятилетку в 1928 г. поступили туда в 1919 г. Это значит, что те дети, которые сейчас держат экзамен, первые годы обучались в 1919–1920 гг. Вы все помните, чем тогда была школа. Это многострадальные дети, которые основу грамоты проходили в ужасных условиях. В младших группах уже сейчас лучше пишут, чем в старших, и лучше знают грамоту, чем в старших, потому что старшим группам страшно трудно пополнить, доучить то, что они пропустили. Подождем, чтобы школу прошли дети, которые начали учиться в 1923 г. Для того чтобы они пришли в университет, надо (к 1923 г. прибавьте 9 лет) ждать 1932 г., и тогда судите о школе, да и то приняв во внимание, что каждый ученик стоит в пять раз дешевле рабфаковца и раза в четыре дешевле, чем гимназист или реалист в старое время, — стало быть, учится в буквальном смысле слова на медные гроши. Если мы к тому времени несколько увеличим наш бюджет на школы второй ступени, поможем беднейшим ученикам–пролетариям и дадим им с первого года здоровую школу, тогда и посмотрим, будут ли они успевать или нет.

Нигде в мире нет такой краткой подготовки к вузу, как у нас. Всюду признано, что высшие науки, преподаваемые в специальных высших учебных заведениях, требуют очень длительной подготовки. Например, в Америке готовятся с 13–14 лет, в Германии минимальная подготовка 11 лет. Но не нужно далеко ходить. У нас есть дорогой любимый сосед — Украина, которая имеет уже школу–десятилетку. Украинцы, по всей вероятности, не менее способны, чем мы, и они учатся 10 лет, а мы — 9 лет для того, чтобы считать законченным среднее образование.

Поэтому мы совершенно определенно требуем и будем требовать от партсовещания 10–го года обучения. Только при этом условии мы можем обеспечить правильную подготовку к вузу и создать такую школу, которая будет иметь более серьезный педагогический, а также и другие уклоны. Нам непременно надо строить наш последний концентр школы на два случая — и как подготовку к вузу, и как подготовку к жизни. Госплан СССР очень удачно выразил эту мысль: система народного образования в СССР должна быть построена так, чтобы школы 4, 7, 10 лет и т. д. представляли собой, с одной стороны, переход в следующую ступень. и, с другой стороны, выход в жизнь; четырехлетняя школа должна давать определенную квалификацию, семилетняя — другую и т. д., и обе они должны давать и знания, и навыки, и определенное право двигаться дальше в учебном отношении.

Это правильное построение. Так мы и должны вести это дело. Я должен сказать, что почти во всем мире давно поставлен этот же вопрос. В Америке (несмотря на то что там пролетариев в школах второй ступени почти нет) не могут провести всех окончивших школу второй ступени в вузы, и там также стоит вопрос о том, что нужно одновременно обучать и профессиональному уклону.

По–моему, только такое решение, к которому приходит и Наркомпрос Украины и мы, может разрешить этот вопрос. Просто профессионализация — это есть мера гибельная, которая подорвет самый нормальный приход в вузы путем школы, начиная с первой группы и до конца, и исказит все единство нашей учебной системы.

Далее, относительно классового выправления нашей просвещенской линии. Этот вопрос упирается в состав самих учащихся. Мы в этом году во втузы приняли 65% чисто рабочих, т. е. не считая крестьян. Мы очень твердо проводим и будем проводить пролетаризацию. Мы очень хорошо понимаем жалобы служащих, интеллигенции, что прием их детей в высшие учебные заведения все больше сокращается; вероятно, он еще несколько сократится. Я хорошо понимаю, что отцы–служащие, которые не знают, как дать детям высшее образование, приходят в отчаяние. Бывают даже случаи самоубийства на этой почве. Но что можно здесь сделать?

Только одно: внедрить служащим понимание того, что не все на свете должны иметь высшее образование, что никакая страна не может и мы никоим образом не можем дать всей молодежи высшее образование, что нам нужно колоссальное количество людей средней квалификации и что нужно мириться с тем, что теперь не так, как прежде: если ты носишь воротничок и галстук, то сын твой будет в вузе, а если ты носишь толстовку, то не будет. Один человек, который приходил ко мне в Наркомпрос, чуть не плакал, говоря, что у них де четыре поколения были в вузе и что для его сына не получить высшего образования — колоссальнейшая трагедия. Я ему ответил: вы ставите вопрос так, что если рабочий хочет попасть на это место и ваш сын, то я должен сделать так, как было до революции, т. е. выбрать вашего сына, а рабочего оставить без образования.

Совершенно ясно, что с точки зрения развития революции, которой нужны совершенно преданные специалисты, их легче всего почерпать из рабочей среды и мы должны позаботиться о пролетаризации высшей школы. А из этого надо делать выводы: под пролетаризацией средней школы и высшей школы надо понимать повышение процентного отношения пролетариата и снижение всех прочих.

Но часто в жизни наблюдается безобразное явление, которое необходимо постараться сейчас же приостановить: скажем, не принимают детей торговцев, детей священников, хотя места в школе есть. Это делают бюрократы — хотя, может быть, они и комбюрократы, боясь потерять свое партийное реноме, если у них в школе процентное отношение будет несколько хуже. Ведь ясная боевая задача культурной революции ставит перед нами вопрос о всеобщем обязательном обучений. Недавно в одной превосходной статье в «Правде» (эта статья называется «Боевые задачи культурной революции») была брошена неосторожная фраза: нам нужно устроить проверку социального состава нашей школы второй ступени. Во многих случаях это было понято так, что надо провести чистку и детей лишенцев и полулишенцев и т. д. исключить. Теперь мне удалось договориться с редакцией «Правды», и она согласилась в ближайшее время поместить статью для разъяснения этого вопроса.

Программа нашей партии строго устанавливает, что задача нашей школы — коммунистически воспитать детей пролетариата, детей непролетариев и даже чуждые пролетариату элементы. Наш долг охватить школой первой ступени абсолютно все население, а школу второй ступени сделать как можно скорее общедоступной. Если у нас есть возможности, если есть свободные места, то мы должны принимать какого бы то Ни было ребенка — пусть его отец будет не только поп, а хотя бы и архиерей. Это, товарищи, абсолютно точно, правильно, и я прошу заметить, что это точка зрения правительства и партии и никаких в этом отношении сомнений быть не может. Если вы имеете перед собою определенное количество мест в вашей школе, вы должны прежде всего дать места детям рабочих; но если у вас остаются места и вы имеете определенные категории, скажем, детей лишенцев, вы можете их принять в школу. Если мест хватило для всех, если вы всех удовлетворили, то это должно быть гордостью для данной школы, ее заслугой.

Мы должны стремиться к тому, чтобы школа второй ступени была общедоступной как можно скорее и чтобы дети не оставались в отравленной среде, а делались культурными революционерами, современными людьми. Нужно переломить их развитие, претворить их в членов того поколения, которое, по мысли Коммунистической партии, должно завершить коммунистическое строительство. Нельзя стоять на той точке зрения, что мы навеки закрепляем их в качестве контрреволюционных элементов, нам чуждых. Это неправильное понимание классовой борьбы.

Были такие случаи, когда школы закрывались совсем: школу второй ступени есть возможность содержать, а ее закрывают. Что такое, мы запрашиваем, в чем дело? Отвечают: да у нас нет подходящих социальных элементов, потому и закрываем. Бывают администраторы, которые рассуждают так: как довести в моей школе пролетариат до 70%? Либо надо очень помозговать, чтобы у меня не было отсева, чтобы пролетарский ребенок не выскакивал из школы на 4–5-м году обучения на улицу, но это очень трудно; а вот если я исключу 20 человек чуждого элемента, у меня будет 70% пролетариата. Так и делают те, кто не хочет сколько–нибудь внимательно вдуматься, чтобы разрешить вопрос о том, как удержать детей пролетариев в школе. Я считаю чрезвычайно важным подчеркнуть здесь это обстоятельство. Наркомпрос РСФСР дал уже по этому поводу разъяснение, и Центризбирком уже дал соответствующие указания, что дети лишенцев ни в коем случае не лишаются права получать образование. Может быть, они поступают в последнюю очередь, но надо определенно сказать: нельзя таких детей исключать из школы, это совершенно незаконно и этого не должно быть.

Я уже говорил о необходимости введения целого ряда чрезвычайно важных мероприятий, которые бы улучшили состав школы путем большей доступности ее для пролетариата и для беднейшего крестьянства.

Здесь я должен обратить ваше внимание и на нашу массовую крестьянскую школу. Мы имеем там такое положение. На третьем году у нас уже получается отсев в одну треть, на четвертом году получается отсев в две трети. Кто остается в школе? Конечно, дети наиболее зажиточных элементов. Мы имеем четырехлетнюю деревенскую школу для кулаков и зажиточной части крестьянства. Не в том опять–таки решение вопроса, чтобы их исключать, — мы хотим провести всеобщее обязательное обучение, но дело в том, чтобы поддерживать эти две трети, которые выходят вследствие своей бедности.

В области школы много недостатков кроме классового состава. Я не знаю — правильна ли та линия, которая в последнее время проявляется кое–где, правильно ли упрекают Наркомпрос РСФСР в том, что при пересмотре программ ГУСа ⁸ мы поставили перед собою задачу приблизить нашу программу к возможностям нашей школы, к возможностям самого учителя и в особенности обратить внимание на технические навыки, которые у нас были в значительной степени в забросе, по что мы вместе с тем как будто бы снизили классовый характер этих гусовских программ. Я должен сказать, что даже Надежда Константиновна полагает, что в некоторых случаях мы невзначай (не потому, чтобы мы этого хотели), приближая первоначальные программы ГУСа, которые представляли собою некоторый перелет по сравнению с настоящим уровнем наших школ, несколько ущербили их с точки зрения классового содержания. Мы хотим здесь не то чтобы пересматривать нашу программу, — этого от нас никто и не требует и это очень разорительная вещь — так часто менять программу, но некоторые отдельные поправки мы, конечно, склонны сделать, если эти поправки окажутся нужными. И все же надо сказать, что программы ГУСа оправдали себя и что они продолжают лежать в основе нашей учебной работы.

Хуже обстоит дело с установлением принципов и методов воспитания. Здесь сделано до крайности мало. Мы должны особое внимание обратить на эту сторону.

Воспитание — вообще дело колоссальной сложности, но все–таки трудно что–нибудь ответить, если вам будут говорить: почему у вас скверно дело поставлено с воспитанием? Вопрос о школьном самоуправлении топчется на месте, скорее подался назад, чем пошел вперед, если не говорить об отдельных образцовых школах. Вопрос о воспитании коллективных чувств, о воспитании нового человека тоже теоретически едва–едва поставлен, а речь идет о том, как согласовать воспитательное воздействие школы, организации, а с другой стороны — семьи, улицы и т. д. Воспитание — это вопрос колоссальной важности, над которым мы усиленнейшим образом работаем все, и я в том числе, но который только впервые поставлен во всем его педагогическом размахе.

С ним связан вопрос о дисциплине. Вопрос о дисциплине у нас очень болезненный. С одной стороны, мы категорически заявили, что, кроме дисциплины, вытекающей из самого педагогического процесса, из школьного труда, никакой другой мы не должны проводить. Даже вопрос о проведении дисциплины через детские организации справедливо подвергается величайшему скепсису. Это превращение самоорганизации, самоуправления детского в милицию, конечно, в высокой степени предосудительно.

С другой стороны, мы имеем заявления даже из среды учительства: мы безоружны перед озорством наших детей и учеников, и если вы нам не дадите новых мер дисциплинарного воздействия, то мы не ручаемся за то, что это озорство не вкоренится в них. Нам приходилось не раз слышать от рабочих и работниц заявления: школа слаба, школа не подтягивает, ребята озоруют. Недавно у меня в Наркомпросе была сотня рабочих одного из московских районов, и одна работница говорила прямо, конечно сильно преувеличивая: «На тех детей, которые сейчас у вас воспитываются, мы смотрим как на пропащих, так по крайней мере других воспитайте в большей строгости».

Конечно, другие рабочие сейчас же ее прервали, запротестовав горячо против такого неожиданного вывода, что мы «пропащих людей» воспитываем; но сама возможность со стороны работницы, советской активистки, такого безнадежного суждения показывает, как страдает работница–мать от распущенности, озорства детишек.

Сейчас стоят два центральных, чрезвычайно для Наркомпроса важных вопроса. Это вопрос об антирелигиозном воспитании и вопрос борьбы с антисемитизмом. В обоих этих вопросах дело обстоит неблагополучно. Только сейчас выработано методическое письмо Главсоцвоса по линии антирелигиозного воспитания, которое в скором времени вы получите. Н. К. Крупской, ставшей во главе отдельной комиссии, поручено проработать вопрос об антирелигиозной борьбе по всем линиям просвещения.

Я не буду говорить о причинах, по которым мы в этом отношении отстали. Причины есть, и они довольно уважительные, но не в этом дело, а в том, что сейчас нам необходимо чрезвычайно активизировать нашу борьбу с религией. Первое заседание ГУСа 8 апреля будет посвящено этому же вопросу.

Мне подали записку относительно того, что все вновь и вновь в газетах появляются строгие суждения по поводу всяких безобразий, в том числе и антисемитских и в значительной степени прямо контрреволюционных, которые проявляются в ленинградских школах. Я думаю, что дело заключается не в том, что ленинградская школа стала хуже, а в том, что пресса стала зорче за этим следить. Я думаю, что и в других местах у нас явления срыва чрезвычайно часты. Необходимо и Наркомпросу, и всему нашему просвещенскому коллективу поставить в порядок дня вопрос о борьбе со всякими школьными уродствами, которые превращают подчас школу скорее в пособницу наших врагов, чем в действительный рассадник коммунистического просвещения.

Здесь мы приходим к вопросу об учителе. Кто же сам учитель?

Я получил здесь две большие записки. В одной из них говорится: «Почему Наркомпрос не обратил внимания на безобразия в ленинградских школах и на то, насколько в Ленинграде заражено все учительство чуждыми нам элементами?» В другой записке, поданной, по–видимому, большим коллективом беспартийных учителей, жалоба на то, что к ним относятся с подозрением, что нет достаточного доверия, нет достаточного уважения, что партия должна сказать, как она относится к учителю, считает ли она его своим помощником, проводником коммунистических идей. «Если мы какие то контрреволюционеры, — говорится в ней, — прогоните нас в шею».

Если правильна та корреспонденция, которая говорит о непорядках в Ленинграде, то, очевидно, в них глубоко виновата и вся пролетарская общественность, и комсомол, и, разумеется, наши органы. Надо, чтобы вся общественность, и в особенности учительство, умели вмешиваться в это. Если беспартийное учительство становится на ту точку зрения, что оно действительно является проводником коммунизма в жизнь, действительно является подлинным помощником Советского правительства в деле воспитания юношества, пусть оно поможет нам в этом деле.

Чистка — совсем не то. Совершенно справедливо ее отверг т. Скрыпник. Проводить кампании и болезненнейшие чистки — дело весьма трудное и очень часто несправедливое. Кроме того, мы не имеем возможности произвести массовую замену нынешнего учителя другим. Но что нужно паршивых овец из вашего стада выбросить — это ясно. Кому это легче сделать, чем вам самим? Если у вас, беспартийного учительства — о партийном я и не говорю, — настроение таково, то отчего же вы не реагируете на случаи, когда учителя позволяют себе антисемитскую пропаганду на уроках, и это известно ученикам и становится известно общественности, на те случаи, когда под видом образования пытаются преподавать сущую контрреволюцию? Что же другие учителя смотрят? Или это вся школа такая?! Тогда ничего другого не придумаешь, как массовое воздействие, чтобы выбить тот «корпоративный дух» в нашем учительстве, которое, замечая в своей среде такого типа, который ведет религиозную, антисемитскую или антисоветскую пропаганду, прикрывает его. Ни один профсоюз, ни тем менее Наркомпрос и его органы не будут такого рода учителей защищать.

Но иногда приходится стать на сторону учителя, обвиняемого во всех смертных грехах. У нас часто получается так: какого нибудь толстовца, который, конечно, не наш человек, но в общем прекрасный педагог и достаточно лоялен, вдруг отводят, и начинается большой шум: такой то в бога верит! Правда, в церковь он не ходит, но на вопрос, прямо поставленный — веришь ли в бога? — сказал: верю. Значит — никуда не годится, хотя он никогда об этом и в школе не говорит и проводит очень хорошую педагогическую работу. Его отводят, а рядом с этим остается на своих местах самый настоящий черносотенный, вредительский элемент. Слух об этом ходит, от времени до времени разражается скандал по поводу того или другого отдельного учителя, а больше это остается в тумане, потому что не может Наркомпрос или его органы на местах самостоятельно, сами, широко, в законченной форме вести эту борьбу. Тут нужно участие партийной, комсомольской общественности и всей пролетарской советской общественности. И само учительство, разумеется, должно всяческим образом ставить перед собою эти вопросы.

Последняя избирательная кампания показала, что массовое учительство с нами. Может быть, случаи вредительства более или менее часты, но все таки это исключение, и все таки мы достаточно сильны, чтобы этих нетерпимых людей выгнать вон и заменить их новыми.

Съезд работников науки, о котором упоминал т. Скрыпник, показал, что если у нас на крайнем правом фланге нашей профессуры, на крайнем правом фланге представителей науки образуется дальнейший откол от нас, происходит мобилизация враждебных нам сил, то основная масса научных работников с энтузиазмом идет к нам и с особенной силой отталкивается от этих тенденций. Скандалы, которые имели место в академии, заставили огромное большинство мобилизоваться после этих явлений на нашей стороне, и мы можем после съезда научных работников сказать прямо: действительно, советская власть имеет очень широкую, прочную опору среди ученых. Кроме того, мы с удовольствием должны констатировать, что выросли и количество и вес коммунистов в этой среде.

Я уверен, что ваш съезд должен произвести совершенно такое же впечатление и дать не худшее распределение по ту и сю сторону демаркационной линии. Учительство дифференцируется. Некоторое негодное, черносотенное, кадетское и всякое другое меньшинство старается вредительствовать, помогает кулаку, помогает загранице в нынешний момент довольно тяжелой нашей борьбы за реконструкцию нашего сельского хозяйства. Массовое учительство мобилизуется под нашими знаменами. Надо этот процесс всемерно подчеркнуть и ускорить.

Политпросветработа все еще является в некоторой степени загнанной частью нашей работы. С этим нужно раз навсегда покончить. В этом году должен быть произведен решительный переворот, иначе мы будем преступниками.

Мы имеем разветвленнейший аппарат изб–читален, деревенских библиотек и т. д., со специальной задачей повышения классовой культуры, культурной борьбы за наше будущее. Нельзя допускать, чтобы и квалификация этих работников, и уровень их подготовки и их быта, и степень их профессиональной организованности, степень внимания к ним остались на такой низкой ступени. Мы с прискорбием констатируем, что избирком говорит нам: школа у вас оказалась на высоте в избирательную кампанию, но изба–читальня осталась в стороне. Это чрезвычайно печально. Я, да и все мы очень хорошо знаем все, что затрудняет рост, затрудняет работу нашего избача и нашего политпросвета вообще. Но мало знать: нужно поставить улучшение этой части работы в число наших ближайших задач.

Мы в Наркомпросе уже начали пересматривать самым радикальным образом вопрос о роли и о степени, весе, о пропорции, которую занимает в нашем просвещенском мире Главполитпросвет. Я знаю, что очень многие избачи совсем не являются членами вашей профессиональной организации, чрезвычайно мало участие политпросветработников во всем профсоюзном аппарате и ваше внимание к этому также достаточно слабо. Я говорю это не в виде упрека вам, потому что я сам себе делаю тот же упрек. Несмотря на постоянно, мною по крайней мере персонально, выдвигаемое положение о необходимости внимания к политпросветработе, все мы не удосуживаемся ею заняться, а «не удосуживаться» больше нельзя.

Партия собирает очень серьезное совещание по вопросам просвещения в конце апреля. Наркомпрос созвал специальное совещание заведующих Крайоно, и там очень внимательно проработали вопросы, которые будут поставлены на партийном совещании, и те методы, которыми нужно подготовить к нему материалы. Мы хотим чрезвычайно широкой подготовки материалов, мы хотим поставить перед населением все вопросы, вытекающие из программы партийного совещания. Мы думаем привлечь к участию в этом и учительство, и учеников, и родителей, и просвещенческие организации и привлечь наши пролетарские и крестьянские массы через прессу, митинги, через всякие опросы, беседы такого типа, как в Москве.

Нам хочется, чтобы само население помогло нам нарисовать точную картину состояния просвещения в настоящее время, с одной стороны, и, с другой стороны, само указало бы нам некоторые пути к изжитию тех громадных недостатков, которые в этой области мы еще имеем. В этом деле ваше участие и как просвещенцев, и как профессиональной организации должно быть на очень большой высоте.

Мне кажется, что нужно в каком то порядке (не знаю, делается ли это у вас в профсоюзе) специально продумать, как он со своей стороны откликнется на дело подготовки материалов и резолюций по разным вопросам на партсовещании, потому что сам ЦК партии обратился ко всем партийным организациям, и ко всем комсомольским, и ко всем профессиональным организациям, а тем паче к вашей, чтобы такого рода подготовка действительно была сделана.

Наркомпрос сделал в Президиуме СНК обширный доклад о тех новых методах, которыми оп будет впредь вести свою работу. Я не останавливаюсь на деталях, потому что это потребовало бы слишком много времени. Я могу сказать только, что основные принципы того некоторого переворота в нашем функционировании как Наркомпроса, так и наших Оно на местах, который мы предполагаем произвести, заключаются, во–первых, в том, чтобы включить в нашу работу общественность, прийти к тем самым планам построения просветительной работы, которые Н. К. Крупская указывала еще в 1918 г.

Надо, чтобы актив населения, прежде всего пролетарского, был привлечен к реальной работе у нас на расширенных заседаниях коллегии Наркомпроса и коллегий отдельных его управлений по линии краевых, окружных Оно и в качестве участников наших обществ, например по ОДН, которые должны быть больше и гораздо энергичнее, чем до сих пор, и в качестве участников специальных обществ друзей школы (так ли они будут называться или не так — это неважно), которые составляли бы актив вокруг каждой школы, вокруг каждой избы–читальни, каждой библиотеки, каждого нашего учреждения, представляя собой близкий к нам, любящий и знающий наше дело общественный контроль.

Мы хотим и через прессу, и через открытые доклады перед массами усилить наш контакт с ними. Всю нашу работу поэтому мы думаем перестроить таким образом, чтобы сдать в низшие этажи все мелочи повседневного администрирования, а мозг наших учреждений сосредоточить на больших проблемах, на исправлении различных недостатков наших конструкций и нашего функционирования во всей системе народного образования.

Второй принцип, который мы хотим провести, — это систематическое и каждый раз особо разрабатываемое включение аппарата Наркомпроса (от наших крупнейших научных учреждений до деревенской школы в каком нибудь захолустье) во все большие общественные задачи и кампании. В этот раз избирательная кампания прошла при очень хорошем участии школ и всего нашего просвещенского аппарата. Оно было почти удовлетворительно, что уже для нас большое достижение. Я надеюсь, что посевная кампания, борьба за урожай не застанет нас врасплох и что мы тоже услышим о том, что наша система, от крупнейших специалистов сельского хозяйства до ученика сельской школы, действительно и реально откликнулась на соответственный призыв и смогла сделать большую работу.

Общественно полезную работу мы будем понимать как живое участие всего нашего аппарата в социалистическом строительстве. Если кому нибудь придет в голову сказать: а педагогика где? — пусть он устыдится того, что на двенадцатом году революции все еще не знает, где педагогика, когда говорится об общественно полезном труде. Совершенно ясно, что наша педагогика, наша советская педагогическая работа может правильно развиваться только в том случае, когда она имеет действительную специально трудовую подоснову. Такое наше участие в кампаниях не есть разрушение дела учебы, а есть постановка учебы на тот твердый фундамент, которого мы жаждем, но часто не находим.

Это центральные идеи, которые Наркомпрос желал включить в свое широкое обращение к работникам своего аппарата. К этому обращению мы хотели прибавить еще особое обращение к просвещенцам. Сейчас положение несколько изменилось, так как Совнарком нашей республики решил, что он сам, основываясь на нашем докладе, даст нам соответственную директиву, т. е. от Совнаркома будет исходить ряд указаний в соответствии с нашими просьбами и нашими заявлениями, ряд указаний Наркомпросу и всему просвещенскому аппарату, как ему надлежит впредь работать. Тогда нам уже останется путем комментариев, широких распространительных циркуляров, так сказать, превратить в кровь и плоть те указания, которые будут даны правительством.

Я в полной мере согласен с т. Скрыпником, когда он говорит, что нужно совершенно забыть всякие такие общелиберальные рассуждения (довольно нас этим кормили), что «ученье — свет, а неученье — тьма»: «Ну, кто же не уважает просвещения, конечно, просвещение необходимо; и вот подождите, когда мы кончим более серьезные наши насущные дела, тогда мы займемся просвещением».

Это нужно вычеркнуть совершенно из нашего советского обихода. Развитие нашего социалистического строительства требует, как какое нибудь сухое поле, орошения, культуры. Еще пока не все поняли неотложность этой задачи, но поймут неизбежно, — чем скорее, тем большие результаты мы получим. Надо со всей категоричностью сказать, что вопросы просвещения стали теперь необходимой частью социалистического строительства и не могут быть никаким образом отложены.

Но это и на нас возлагает совершенно новые обязательства. Нельзя больше ставить так вопрос: дайте нам больше денег, и тогда мы будем заниматься грамотой, поднимать культуру нашей страны. В. И. Ленин сказал, что хозяйство не может развиваться, если не будет побеждена наша массовая некультурность, а с другой стороны, массовая некультурность не может быть побеждена, если не будет развиваться хозяйство и если оно не будет выделять нам все больше и больше ресурсов. Совершенно ясно, что выход из этого не тот, что нужно плакать о безвыходности положения, — без культуры нет развития хозяйства, без развития хозяйства нет культуры, — а сделать правильный деловой вывод: хозяйственники должны точно понять огромную практическую роль, которую сейчас играет культура, а мы должны точно понять те политические, военно–оборонительные, промышленные и сельскохозяйственные задачи, которые стоят перед страной, и приноравливать всю нашу культработу к этим злободневным задачам.

Это — не маленькая «злоба дня». Это — ступень нашего гигантского мирового социалистического хозяйства, от успехов которого зависят не только судьбы нашей страны, не только благосостояние вот тех 145 миллионов, которые живут под советским флагом; от этого зависит ход развития всей человеческой истории.

Сейчас самая маленькая наша просвещенская задача есть определенная ячейка в гигантском мировом строительстве, которое происходит под знаком борьбы за коммунизм. Все, кто нас окружает и от кого в значительной степени зависит вся система нашего строительства, должны понять наше место. Должны понять наше место и мы сами. Нам надо очень сильно подтянуться, от наркома отдельной республики до учителя, и спросить себя: действительно ли отвечает работа наша тем задачам, которые сейчас революция перед нами поставила?

Мы должны призывать просвещенцев к единству. Только не надо понимать так, что мы соберем воедино людей всех политических цветов: и красных, и розовых, и бледно–розовых, и беленьких, и желтеньких, и черненьких. Нет, это не так. Когда это единство осуществится, когда произойдет концентрация наших сил, мы увидим грязь, которая пока еще имеется в нашей среде. Ее нужно химически выделить. Скрытая, она является для нас огромной опасностью. Много недомоганий мы видим вокруг себя, даже в нашей партии; тем больше наш просвещенский отряд, который очень многими участками соприкасается с мелкой буржуазией, должен сам очистить себя от мелкобуржуазных элементов. Никакой чистки мы не провозгласим, и против всякой массовой чистки мы будем бороться, но самоочистку мы должны производить беспрерывно.

Мы будем тогда иметь единство под знаменем коммунизма, единство под знаком культурной революции, которая есть часть социалистического строительства, единство, которое означает совместную борьбу с классовым врагом.

1929 г.

---

Социалистическая реконструкция народного хозяйства и дальнейшее развертывание культурной революции выдвинули новые задачи в области народного образования: завершение работы по ликвидации неграмотности и осуществление всеобщего начального обучения, укрепление связи общеобразовательной школы с жизнью, создание массовой сети профессионально–технических учебных заведений, унификация школьных систем союзных республик и создание единой системы народного образования.

VII съезд Союза работников просвещения, состоявшийся в марте 1929 г., в своей резолюции по докладам наркомов просвещения РСФСР и УССР А. В. Луначарского и Н. А. Скрыпника подчеркнул, что эти задачи «выросли не только из внутреннего логического развития самих культурно–просветительных процессов, но поставлены… и объективным фактом перехода к новому реконструктивному периоду». «Переход от восстановления к реконструкции нашего хозяйства, — отмечалось в резолюции, — ставит перед всей культурно–просветительной деятельностью… новые серьезнейшие задачи и обостряет все ранее поставленные. Культурно–просветительная деятельность окончательно перестает быть отдельным «третьим фронтом», становится неразрывной частью целого социалистического переустроительного процесса…» (указ. изд., с. 147, 150).

VII съезд Союза работников просвещения был созван в период подготовки Второго партийного совещания по народному образованию, которое должно было обсудить задачи и перспективы развития школы на новом этапе социалистического строительства. В плане подготовки этого совещания (состоявшегося в апреле 1930 г.) важнейшую цель съезда Луначарский видел в том, чтобы привлечь все учительство, «привлечь наши пролетарские и крестьянские массы» к широкому обсуждению состояния и насущных вопросов народного образования, к отысканию путей устранения «тех громадных недостатков, которые в этой области мы ещё имеем».

Эта цель определила и тональность, и направленность доклада Луначарского. Концентрируя внимание на узловых проблемах школы и просвещения, на том, что мешало их разрешению, Луначарский ориентировал съезд на творческий и критический анализ этих проблем. «Лозунг самокритики, поставленный перед всем рабочим классом, — подчеркивалось в заключительных строках резолюции съезда, — должен быть с особенной остротой сейчас применен в области культурно–просветительной деятельности» (там же, с. 167).

Доклад Луначарского был одним из последних его выступлений на посту наркома просвещения. По своей композиции он существенно отличался от предшествовавших докладов наркома перед аналогичными аудиториями. «До сих пор, — отмечал Луначарский в заключительном слове на съезде, — я всегда… говорил о всех мало–мальски существенных задачах Наркомпроса. Выходили всегда тезисы, похожие одни на другие. Начинаешь с дошкольного образования, доходишь до задач науки и искусства через все промежуточные звенья, относительно каждого отмечаешь те, может быть, небольшие варианты, которые в постановке вопроса или в цифровом отношении оказались в течение года. Но на этот раз… я решил построить тезисы иначе, а именно выдвинуть на первый план те общественно–политические хозяйственные задачи, которые мы должны поставить во главу угла, как доминирующую высоту, с которой уже несколько в ином свете представляются нам наши непосредственные работы» (там же, с. 115–116), С высоты этих задач были отчетливо видны и недостатки и перспективы развития школы и просвещения.

В широком плане — социально–педагогическом, организационном, теоретическом и практическом — Луначарский рассматривает в докладе проблемы, выдвинутые временем перед народным образованием. Основные из них — место и роль школы на новом этапе культурной революции, проблема кадров как «центральный хозяйственный вопрос и вместе с тем… центральный культурный вопрос», школа как «огромной важности фактор» индустриализации и сельскохозяйственного развития.

Намечая пути перестройки «школьной структуры» и подчеркивая важность развития всех звеньев и отраслей профессионально–технического образования, Луначарский особо обращает внимание на остро стоявший в то время вопрос о судьбе средней общеобразовательной школы. Давняя дискуссия о типе средней школы, вновь разгоревшаяся в марте 1928 г. и проходившая с явным уклоном не в пользу общеобразовательной школы, заставила его снова энергично выступить в защиту общего среднего образования.

Как и ранее в 1919–1921 гг. при первых атаках на среднюю школу (см. стр. 88 и комментарий к ней), Луначарский убедительно доказывал, что недостатки в работе школ второй ступени не являются основанием для утверждения об их «бесплодности». Профессионализацию средней школы он называет «мерой гибельной», которая «исказит все единство нашей учебной системы». В острой форме дискуссия о средней школе развернулась на II пленуме Центрального комитета Союза работников просвещения, на котором Луначарский выступил с докладом «Система народного образования» (см.: К единой системе народного образования. М.–Л., 1929).

Вместе с тем в докладе на съезде Луначарский акцентирует основной недостаток средней общеобразовательной школы, состоящий, по его словам, в том, что она не имеет «точной установки». Луначарский выдвигает задачу, в полной мере сохраняющую сегодня свою актуальность: «строить наш последний концентр школы на два случая — и как подготовку к вузу, и как подготовку к жизни».

Не меньшую актуальность сохраняют мысли Луначарского о необходимости углубления теоретической работы в области воспитания. Проблемы коммунистического воспитания, выдвинутые им ранее (см. «Философия школы и революция», «Задачи просвещения в системе советского строительства» и др.), Луначарский ставит в новую плоскость. Подчеркивая, что в области теоретической разработки «принципов и методов воспитания… сделано до крайности мало», он намечает перед теорией и практикой воспитания ряд конкретных задач: согласование воспитательных воздействий «школы, организации, а с другой стороны — семьи, улицы», определение оптимальных форм школьного самоуправления, воспитание коллективизма, сознательной дисциплины, антирелигиозное воспитание и т. д.

Критический характер многих оценок Луначарского в докладе имеет истоком главный вопрос, который он задает всем работникам просвещения, «от наркома республики до учителя»: «действительно ли отвечает работа наша тем задачам, которые сейчас революция перед нами поставила». В свете этих задач «самая маленькая просвещенческая задача», по словам Луначарского, есть «определенная ячейка в гигантском мировом строительстве, которое происходит под знаком борьбы за коммунизм».

Съезд работников просвещения горячо поддержал мысль Луначарского о необходимости привлечения широких масс трудящихся к «пересмотру и перестройке» всей системы народного образования. «Лишь опираясь на широкую инициативу и самодеятельность трудящихся, с их широким участием производя перестройку всего культурно–просветительного «фронта», — подчеркивала резолюция съезда, — лишь отыскивая новые пути для такого широкого самодеятельного участия широких масс трудящихся в культурно–просветительной деятельности, можно осуществить новую великую задачу — сделать культурно–просветительную работу одним из серьезнейших и значительнейших орудий для социалистического переустройства нашей страны» (указ. изд., с. 167–168).