Культпоход комсомола

Товарищи, комсомол представляет собой смену партии, смену того поколения, которое совершило Октябрьскую революцию. Можно сказать, что основная задача комсомола — выработка кадров завтрашнего дня. Конечно, комсомол выполняет весьма почтенную полезную работу, и сейчас изо дня в день дающую непосредственные практические результаты. Но даже эту работу комсомольцев мы склонны рассматривать как упражнения, маневр, подготовку для будущей работы уже в состоянии вполне созревших граждан, а также, пожалуй, и как процесс, в котором каждый находит себе место и в смысле своей специализации, и в смысле своей квалификации.

В прежнее время партия, самая старшая часть партии, наша старая гвардия, имела совершенно особые условия существования, которые в огромной мере способствовали ее выковке. Вы знаете, партия в течение двадцати лет приблизительно работала в подполье. Каждому работнику, интеллигенту ли, рабочему ли, ставились чрезвычайно тяжелые условия жизни, раз он вступал в партию. Не только нельзя было говорить о какой нибудь карьере, о каких нибудь выгодах или привилегиях, но всякий, кто шел в партию, рисковал попасть в тюрьму, ссылку, на каторгу, рисковал иногда своей жизнью и вступал на стезю, полную чрезвычайно больших тягот, невзгод и препятствий. Это уже одно производило весьма значительный отсев. Элементы шкурнические, элементы вялые, конечно, не шли сюда, ничто их сюда притянуть не могло. Можно сказать, что в революционные кадры во время подпольной работы входили действительно самые проницательные, самые самоотверженные, самые энергичные элементы и рабочего класса, и примыкавшей к нему интеллигенции.

Затем, как вы знаете, революционеры разбивались в подпольное время на три больших отряда — эсеров, большевиков и меньшевиков, и здесь происходил тоже раздел типов по чрезвычайно своеобразной квалификации.

К эсерам примыкали все, относившиеся к революции романтически, имевшие достаточное количество более или менее страстного протеста против самодержавия, революционный авантюризм и т. д., но в большинстве случаев это были люди с плохими головами, которые не умели размышлять, не умели объективно расценивать явления; они не поняли поэтому — и это одно уже свидетельствует об общей их дефективности — такого огромного явления, как марксизм, они не сумели это достижение пролетарской науки применить к анализу России. Очень хорошо было, что эти романтические, часто героические люди отсеивались в другую партию и не портили наших кадров.

С другой стороны, среди тех, которые обладали холодной, трезвой головой, достаточно сильным умом, которые поняли марксистский метод и которые правильно применяли его к анализу существующих сил в России, т. е. среди социал–демократов, тоже произошло деление на два лагеря. Все, кто были более или менее мелкобуржуазны, считали, что марксизм есть простой учет закономерных явлений, констатирование фактов, такая наука, которая дает возможность, идя позади фактов, понимать их, — все такое дряблое, превращавшее марксизм в своеобразный фатализм, отходило к меньшевикам.

Среди социал–демократов большевиков оставались те рабочие и интеллигенты, которые сочетали в себе оба эти качества — большую волю, желание идти впереди событий, определять их, воздействовать на них и в то же время умение точно разбираться в окружающей среде. Это одно уже обеспечивало за социал–демократом большевистского типа, за ленинцем–революционером чрезвычайно большие высоты.

Но и среди самих большевиков производился самой жизнью отбор. Все слабое развеялось, остались устойчивые и выносливые. Несмотря на то что работать приходилось в темноте, люди великолепно столковывались друг с другом в подполье, умели великолепно перекликаться один с другим и выбирали на более ответственные посты тех, которые проявили себя в этой чрезвычайно трудной, напряженной, ответственной и сложной работе- и годились для нее. В течение десятилетий таким образом выковались необыкновенно устойчивые, хотя и слишком малочисленные, кадры. Они совершенно правильно распределялись жизнью. Молодые, начинающие социал–демократы, рабочие или студенты, были также распределены по своим полочкам, каждый был взвешен, проверен и поставлен на свое место. Условия нелегальной работы полностью обеспечивали дисциплину, моральную, политическую и умственную высоту наших кадров.

Но после Октябрьской победы возникли другие условия. Мы не могли уже ограничиваться замкнутыми кадрами. Нам нужны были необъятно большие кадры, и мы должны были привлечь обширные массы к преданному сотрудничеству с партией.

Ленин говорил, что безумец тот, кто думает, что какое бы то ни было меньшинство может построить социализм; он может быть построен миллионами рук. Партия растет; к тому времени, когда нынешнее комсомольское поколение все перейдет в ряды взрослого населения, партия будет значительно шире. Но верно ли, что партия в ближайшем будущем может, как говорят некоторые, объять много миллионов граждан? Я этого не думаю, так как партия должна идти вровень с ростом пролетариата. Втянуть значительное число рабочих — да, в этом отношении рост партии может быть весьма велик, но расти за счет крестьянского населения, которое превосходит в двадцать раз количество рабочих в стране, за счет интеллигенции, среди которой есть, конечно, очень много элементов, нужных нам в нашем строительстве, мы не можем, так как мы хотим, чтобы основное ядро партии состояло из рабочих от станка — фабрично–заводского, транспортного, горнозаводского и т. п. пролетариата.

Чтобы добиться все большего охвата населения и распространения среди него наших идей, мы должны не только усилить количественно партию до трех–четырех миллионов — это возможно, но мы должны окружить себя десятками миллионов людей, которые будут преданы коммунизму. Нам не нужно, чтобы все строители социализма обязательно входили в партию, нам нужно окружить партию такой периферией, которая будет предана задачам партии, находясь вне ее. Здесь должны быть прослойки: интеллигентская, крестьянская и т. д.

Таким образом, те кадры, которые должен будет создать комсомол, очень велики, так как вы должны будете и беспартийных работников в деле строительства социализма из попутчиков «от сих пор и до сих пор» превратить в сознательных помощников, которые будут великолепными, близкими к нам советскими работниками, по тем или иным причинам остающимися за пределами партии.

Кроме того, задача комсомола (и эта задача стоит перед ним больше, чем перед кем бы то ни было другим) — так распределить силы, чтобы каждый человек был на своем месте. Нужно известное умение считаться с особенностями данного человека, чтобы не заставлять делаться акушером того, кому хочется быть инженером, чтобы не оказался учителем тот, кто желает быть агрономом, и т. д.

Это имеет огромное значение в общей экономии человеческих сил, чтобы человек делал свою работу с любовью, чтобы он имел к пей определенное влечение. Но, конечно, целиком встать на эту точку зрения мы не можем. Если государству потребуется в известной области кадр работников больший, чем имеется добровольцев, а в другом случае кадры окажутся меньше, чем количество желающих, то нам придется известным образом распределить всех в интересах дела, но желательно было бы, конечно, чтобы в каждую такую рубрику попали из числа желающих те, которые наиболее способны. Такого рода распределение еще на школьной скамье, в особенности в высших учебных заведениях, людей по их наклонностям и по их способностям уже поняла буржуазия.

Буржуазия начинает вводить психотехнический и антропометрический подход к этому делу, для того чтобы не только исходить из каприза, из желания молодого человека, а отыскать объективный измеритель того, к чему он имеет наибольшее дарование. Это одна из задач, к которой мы еще очень слабо подошли.

Но как ни важно было распределение, само учение остается, само собою разумеется, главнейшим фактором в выработке кадров. Выработка кадров — это прежде всего выработка умелых людей, знающих людей. Поэтому учеба остается в центре внимания комсомола. Но учиться можно только у кого то, кто уже знает. Старые члены партии могут быть хорошими теоретиками марксизма и социально–экономических наук, все же остальные науки, вся техника вырабатывались буржуазными учеными, в буржуазной среде. Физика, химия, биология, все технические приемы строительства, металлопромышленности, легкой индустрии и т. д. — все это нам приходится принять либо у интеллигенции, доставшейся нам по наследству от царской России, либо в Западной Европе и Америке, которые ушли в этом отношении далеко вперед и у которых В. И. Ленин нам завещал учиться.

Величайшей и вреднейшей ересью является идея о том, что мы можем не учиться у буржуазии, а выдумывать свои собственные пролетарские ценности во всех областях науки и техники. Учеба означает, как разъяснял Ленин неоднократно (в особенности подчеркнул он это в своей речи комсомольцам), усвоение той культуры, которая выработана человечеством в предшествующие годы.¹ Но это усвоение должно быть в двух отношениях чрезвычайно своеобразно.

Во–первых, оно должно быть критическим: в основу кладется паше, марксистское миросозерцание, и то, что ему противоречит, должно быть отброшено. Многие буржуазные искривления культуры должны быть исправлены. Мы должны изучать это старое достояние и приспособлять его к нашему пониманию. И не только старое, но и самое новое, что сейчас родится где нибудь в Германии или Америке, мы не должны принимать без проверки. Мы все должны рассматривать под углом зрения того, насколько можно использовать достижения других классов для строительства социализма. Эта первая особенность учебы в нашей стране накладывает печать очень критического отношения, она проводит все сквозь мелкие сита, чтобы отсеять искажения, которые буржуазия внесла в науку и технику ради своих частных интересов, интересов изжившего себя, умирающего класса.

Другой важной стороной этого дела является то, что комсомолец (мы рассматриваем его как передовой элемент всего поколения, за нами следующего) учится не только из книги, учится не только на школьной скамье, а проверяет всю эту учебу на практике. Он общественный деятель. В. И. Ленин говорил, что не нужно перенапрягать силы комсомольца, ставя его на «генеральские» посты. Не это важно; пусть задача будет самая маленькая, самая простенькая. Важно, чтобы это была практическая задача, входящая как звено в весь наш общественный трудовой процесс. Мы хотим, чтобы комсомолец очень рано начинал свою общественную деятельность, знания свои освещал этой практикой, практике помогал своими знаниями, чтобы одно и другое сплетались постоянно; мы хотим, чтобы то, что называется академической учебой и общественной деятельностью, представляло бы неразрывные стороны одного целостного процесса его роста — умственного и общественного.

И это то как раз должно заменить острый экзамен, который делала нам, старому пополнению социал–демократов большевиков, жизнь. Тут тоже жизнь будет делать экзамен. На общественной работе вы наблюдаете друг друга, начиная с низовых ячеек и кончая вашим ЦК. Вы узнаете, кто чего стоит, не по тому, что он хорошо говорит, или много обещает, или может внешним образом блистать, а на деле, на практике, по тому, как он делает работу. Иногда внешне блестящий молодой человек, поставленный на практическую работу, оказывается пустоцветом и потом снижается; и наоборот, человек, может быть, на первый взгляд не особенно разительный и эффектный, на работе показывает себя настолько умелым, преданным, усердным, настойчивым, что поднимается в глазах всех. В течение ваших комсомольских маневров вы проводите полезную предварительную работу, на основании которой и партия, и вы сами можете дать соответствующую расценку отдельным товарищам, так что, когда вы войдете в жизнь, можно будет произвести отбор — кому большую, кому меньшую работу дать в общей организационной пирамиде.

Ленин не говорил, что мы должны исходить из принципа стадного равенства. У нас организация и государственная, и общественная есть подлинная организация, со взаимным подчинением друг другу, есть настоящий сложный организм, руководимый центром. У нас централизованная демократия. Вот почему такой подбор представляет собой работу громадной важности.

Это, однако, далеко не все, что нужно сказать, даже самым суммарным образом, подходя к методам выработки кадров.

Само собой разумеется, что одним из настоятельнейших вопросов, на котором должно быть заострено внимание комсомола, является студенческий вопрос и все подступы к студенчеству, к студенту, ибо, в конце концов, вузы и техникумы, в особенности вузы, являются тем аппаратом, который дает наиболее квалифицированных специалистов. Специалисты государственной работы, политической работы могут получиться иными путями — это возможно, но специалисты хозяйственной и культурной работы почти совершенно невозможны без специальной учебы, без специальной высокой подготовки в соответствующих учебных заведениях. Это безусловно верно для тех, кто составляет рабочий центр, командный состав хозяйства и культуры, как мы любим выражаться.

Между тем здесь мы имеем чрезвычайно сложный вопрос. Наше пролетарское и бедняцкое студенчество материально бедно, плохо подготовлено к своим занятиям, страшным трудом разрешает вопрос об академической успеваемости рядом со своим общественным служением. И тут еще комсомолу предстоит разрешить очень сложные проблемы. Мы одно время очень сильно увлекались тем, чтобы разгружать этот отряд комсомола, предназначенный сделаться специалистами высокого порядка, от общественных обязанностей, и охотно шли на это, потому что знали, что под «общественной обязанностью» в эту студенческую пору часто разумеются беготня, суетня, пустяки или иногда администрирование, довольно мелочное, которое действительно может быть сброшено с плеч студенчества вовсе или доведено до минимума. Но в последнее время нам приходится особенно подчеркивать, что перестановка внимания исключительно на академическую успеваемость грозит нам вырождением нашего пролетарского студенчества в интеллигенцию более или менее старого типа.

Пролетарское студенчество, составляя очень значительный элемент нашего студенчества вообще, все же не является исключительным и даже численно доминирующим.

По существу говоря, надо было бы ждать, чтобы пролетарское студенчество не только само пронесло через весь период обучения свое коммунистическое миросознание, но чтобы оно увлекло за собой тех студентов, которые пришли в университет из рядов служащих или из знаменитых «прочих». В этом задача студента–комсомольца. Надо, чтобы наша пролетарская молодежь на подступах к вузу и в самих вузах сумела вести коммунистическую пропаганду и включить в свой организм тех своих коллег, которые пришли в вуз равнодушными и даже враждебными. Но на деле мы видим иногда совершенно противоположное, т. е. что эти равнодушные или враждебные элементы воздействуют на наши кадры так, что наши кадры начинают в известной степени развращаться на скамьях средней школы и в стенах вузов.

Укажу на два симптома, которые прежде всего бросаются в глаза как опасность загнивания наших кадров. Оба они раскрываются главным образом в вузах, они здесь более явным образом рисуются перед нами, более открыто о них говорят; «теоретики» этих извращений проявляют себя именно в вузах, — что поделаешь, люди образованные!

Первый симптом, может быть самый вредный, — это всякого рода разочарования. Из этого источника происходят и развращенность, толкающая в хулиганство, есенинщину (уже блаженной памяти), в самоубийство, постоянное нытье, которое и самому нытику не дает как следует жить и другим людям коптит небо.

Это явление в известной степени закономерно. Прошло боевое время, когда мы дрались, совершали дело, требующее большого мужества, но не требующее большого умения. Пришли мы ко времени, когда нужно учиться, и очень твердо, настойчиво учиться, притом в трудных условиях. Нужно строить, а для того чтобы строить, нужны большие знания. Само собой разумеется, что все движение наше замедленно, подготовка, которая требуется для успешной работы в этой области, должна быть очень высокая. Очень многие к этой работе оказываются не приспособленными, хотя бы временно; другим жизнь отводит такую работу, которая целиком их не удовлетворяет, кажется им скучной, мелкой и т. д. Мы ведь только на пути к социализму и на очень трудном пути; мы пробиваемся через очень трудные пороги, для того чтобы выбраться на другой берег — к социализму. И тут легко сказать: «Когда мы боролись, перед каждым новым Перекопом нам говорили: «Еще одно усилие, еще один подвиг, и перед вами социалистическая страна раскроется во всей своей прелести». Что же оказалось на деле? Разве мы завоевали социализм или даже просто хорошую жизнь? Нет. Может быть, и не стоило бороться, может быть, все это — обман?»

Говорящие так не понимают, что мы завоевывали вовсе не «хорошую жизнь», а право ее организовать, завоевали право ломать свою спину на тяжелой работе по построению социализма, и то еще не окончательно завоевали, потому что его хотят отнять у нас: возможны и военная интервенция, и экономическая блокада в целях отнятия этого нашего права. Мы пользуемся им и строим социализм. Это приводит в ярость буржуазию, которая знает, что успех социалистического строительства даже в одной нашей стране — смерть для нее. И вот это право, за которое, может быть, нам еще предстоят бои, не есть право на «хорошую» жизнь, а огромная обязанность. Нужно продолжать борьбу, еще более трудную, чем война, нести потери отставшими, ранеными и окончательно уходящими от жизни. Нужна громадная закалка пролетариата, его чрезвычайная выдержанность, его понимание, что такое труд, и понимание темпа этого труда, серьезного, трудного, колоссального сопротивления, которое оказывает среда, чтобы не растеряться при этом…

Превратить царскую тюрьму, азиатскую страну в страну социалистическую за пятьдесят лет без помощи победившего пролетариата культурно–передовых стран — это великолепно.

Но это великолепно с исторической точки зрения. А с личной точки зрения и двадцать лет — срок огромный. В особенности для человека старого, которому хочется увидеть хоть краешком глаза социализм.

Хочется этот социализм увидеть сейчас же: «Даешь социализм!» История отвечает: «Берешь социализм!» А это сделать не так легко. Как раз теперь каждый из нас должен с величайшим напряжением работать для того, чтобы к нему подойти.

На этом пути естественны разочарования. Более слабые, непролетарские или недостаточно пролетарские, имеющие явно индивидуалистический уклон, болезненные элементы — вся эта публика на наших глазах начинает колебаться: «Революция обанкротилась, наобещали тебе с три короба, а на самом деле — хотел на рабфак идти, не попал, а если попал, там тебе дали общежитие плохое, — ни жить, ни учиться». С такими настроениями, конечно, необходимо бороться. Не только в том смысле, что нельзя допустить, чтобы центральные пролетарские кадры начинали разлагаться, но никого нельзя до этакой меланхолии допускать.

Когда рядом гибнет человек, комсомолец он или нет, вы не имеете права сказать: «Туда ему и дорога». Совершенно неправильная точка зрения. Может быть, если его поддержать, взять в руки, оказать помощь ему, не дать ему пойти по этому искривленному пути, он может оказаться великолепным работником.

Нужна огромная борьба со всеми попытками создать пессимистическое миросозерцание или пессимистическое художественное течение. Потому что искусство является не только наиболее сильным выражением известных настроений, но оно есть и сила влияющая, заражающая известным настроением. Искусство больное заражает, как чума. Его надо во что бы то ни стало разбить, уничтожить, его надо выжечь. Конечно, не только тем, чтобы его запрещать. Когда такое искусство тайно, подспудно проникает в массы, это еще хуже. С ним нужно бороться прямо, встречая его и разбивая его, как и всякую попытку создать пессимистические концепции и направления.

Но если эти разочарованные, хандрящие товарищи представляют собой тревожный симптом и должны встречать соответствующий отпор, то не менее, а может быть и более, тревожным симптомом являются «вполне трезвые» товарищи. Эти «трезвые» товарищи трезвы ни от чего де другого, как от коммунизма. Если «трезво» смотреть на вещи, нужно прежде всего знание и умение: «Мы хотим хорошо научиться нашим наукам и нашим приемам, и после этого мы, конечно, примем участие в строительстве, отечеству на пользу и самому для себя не без выгоды. Сделайте нас хорошими специалистами, а за остальным не гоняйтесь».

Товарищи, совершенно ясно, что хороший специалист, не воспитанный коммунистически, есть не что иное, как гражданин американского типа, человек, который, может быть, и хорошо делает свое дело, но прокладывает себе путь к карьере и будет лучше служить тому, кто ему лучше заплатит. Наиболее способные люди этой породы становятся классовыми врагами — служат буржуазии, помогают ей грабить пролетариат. Менее образованные, менее энергичные, но и менее подлые погружаются на дно. Но всякий воображает, что он окажется наверху, а не внизу. Они, в сущности говоря, мечтают о том, чтобы создать американизированную Россию.

Конечно, немногие так говорят открыто, они могут прикрываться разными хорошими фразами. Но известно, что судить людей надо не по тому, что они о себе говорят, а по тому, куда направлены их поступки. А куда направлены поступки наших «американцев» — достаточно ясно.

В нашей стране, где пролетарское меньшинство прививает коммунизм колоссальному мелкобуржуазному большинству, где приходится стомиллионную деревню поворачивать на путь кооперации, коллективного хозяйства, нельзя ослаблять коммунистическое воспитание. Пойти по стопам «трезвых» специалистов — это значит изменить революционному долгу, это значит быть врагом пролетариата, это значит быть врагом советской власти. И сейчас, когда ЦК призвал всю партию бороться против правой опасности, мы должны прямо указать на это явление как на одно из самых явственных проявлений «правой» опасности. Если у молодежи «неоамериканская болезнь» разовьется, это будет значить, что пролетарско–крестьянская масса растит в своем будущем комсоставе изменников, которые сядут на шею, которые хотят командовать не так, как командовали коммунистические комиссары красноармейцами, первыми идя в огонь, а запрячь их в ярмо. На кой черт пролетариату из своей среды создавать тех самых белоподкладочников, которых мы вместе с Михаилом Николаевичем Покровским разгоняли?² Ведь мы несколько лет работаем над тем, чтобы в вузе учился не мещанин, а пролетарий, батрак. А если этот пролетарий или батрак там омещанивается, значит, сама соль перестает там быть соленой. Вот почему я обращаю на разочарование, с одной стороны, и на спецовскую «трезвость», с другой стороны, ваше сугубое внимание. И с тем и с другим надо бороться путем правильной постановки общественной работы.

Не в том заключается общественная работа студента, что он работает в четырнадцати комиссиях, перебегая из одной в другую и занимаясь организационной болтовней, а в том, чтобы самому утвердить в себе коммунистические идеи, да еще б собой двух «трезвых» и «разочарованных» захватить. Чтобы вести настоящую, серьезную работу прежде всего в недрах самого студенчества, для этого нужно не отрываться от своего класса, от своей партии, от комсомола.

С этим связан и вопрос относительно выработки характера. Само собою разумеется, что новые кадры должны не только иметь знания, технические знания, надо, чтобы они были настоящими коммунистами, борцами, не останавливающимися перед жертвами.

Мы не победим, если мы сейчас уже будем считать, что достигли всяких благ, и будем больше хлопотать о своих правах, чем думать об обязанностях. В. И. Ленин говорил, что основная норма нашей морали: все, что способствует победе пролетариата, — хорошо, все, что мешает ей, — плохо.³ Эгоизм плох, потому что он мешает победе пролетариата. Всякая высокая самоотверженность, героическое самопожертвование во имя победы пролетариата — хорошо. Мы, правда, не аскеты и не требуем, чтобы человек только и думал о том, как бы ему собой пожертвовать. Ничего подобного.

Мы знаем, что нужен человек здоровый, жизнерадостный. Это в глубокой степени наш собственный долг — заботиться о развитии нашем и о том, чтобы наша личная жизнь протекала в здоровых и по возможности счастливых условиях. Но как только такие требования натыкаются на какой нибудь конфликт с нашим долгом по отношению к пролетариату, эти личные моменты должны уступить место моментам общественным. Для этого нужно выработать большой характер, нужно выработать умение владеть собой, подавлять свои страсти, свои желания, уметь властной рукой направлять свою волю, свое сознание в нужную сторону, — одним словом, нужно, чтобы коммунист господствовал над мещанином, чтобы общественная личность господствовала над личностью индивидуальной. Это очень важная задача, к разрешению которой можно идти самовоспитанием, известными формами очень тонкой товарищеской дисциплины, товарищеским влиянием и т. д.

Буржуазные психологи говорят, что «толпа» всегда гораздо хуже, чем отдельная индивидуальность; все, что есть в индивидуальности хорошего, умного, доброго, — все это оригинальные черты; когда люди собираются в толпу, все это отпадает, и наоборот, звериный эгоизм, злоба, тупость — все это суммируется, и поэтому даже самые умные люди, как только собираются в толпу, образуют чудовище. Так думает буржуазия, потому что она считает всякую массу толпой. Мы же в каждую толпу стараемся внести организацию. Но что значит — внести организацию? Это значит мобилизовать все лучшее, что есть в этой толпе. Когда мы будем перебирать рабочих на какой нибудь фабрике индивидуально, каждого поодиночке, то мы узнаем, что есть лодыри, есть и шкурники, пьяницы и трусы и т. д.

А когда мы говорим обо всем пролетариате вместе, то оказывается, что все эти черты почти совершенно исчезают, а на первый план выступает общественность, те черты, которые свойственны каждому пролетарию как представителю прогрессивного класса. Наша общественность выше, чем отдельные индивидуумы, и наша общественность дает воспитательную реакцию каждому отдельному индивиду. Так должно быть и в комсомоле, и в каждой организации.

Весь быт, все внешние черты этого быта — наша будничная работа, наши праздники, наши комсомольские собрания и т. д. — все должно быть построено таким образом, чтобы оказывать здоровое воздействие на каждую единицу.

Вредное, больное искусство обладает огромной силой, которая разлагает нашу психику; точно так же искусство и литература, и в первую очередь театр — это есть такие силы, которые могут, будучи освещены внутренним огнем положительного, с большой агитационной силой внедрять это положительное в коллектив. С этой точки зрения надо приветствовать всякое продвижение комсомола к искусству — в качестве ли потребителя, осторожного и критического потребителя высокого искусства прошлого, или в качестве создателя искусства нового через своих писателей, актеров, художников.

И здесь нужно подчеркнуть создание комсомолом своего собственного театра, который так блеснул перед нами в образе ленинградского ТРАМа (Театр рабочей молодежи) — наиболее совершенного комсомольского театра.⁴ Здесь комсомол нащупывает то, что ему нужно, и не дает спектаклей, которые бы не имели воспитательного значения, чутко понимая в то же время, что если это воспитательное искусство будет скучно, то оно не будет иметь силы искусства. Куда бы вы ни направили вашу винтовку, но если в ней нет пороху, вы не поразите цель. Так и искусство можно направить хорошо и правильно, но если в нем нет художественности, то оно будет бесполезным. Комсомол в последнее время очень правильно развертывает эту сторону своей работы.

Наконец, при выработке кадров завтрашнего дня придется еще больше обращать внимания на физкультуру, чем это делалось до сих пор. Есть большая опасность, что мы будем иметь в наших кадрах слишком большое количество больных и инвалидов. Мы даем нашему студенчеству такую трудную молодость и так мало даем возможности правильного отдыха, правильного развития молодого организма, что у нас получается значительно превышающее норму количество больных. Это тоже тяжелый отсев, и мы должны с ним бороться. Конечно, в эту борьбу входит и борьба с алкоголизмом, в меньшей степени — борьба с курением и т. д., но главное — это борьба за гигиеничность жилища, за воздух, за умение пользоваться солнечным светом, водой, за умение развить свою мускулатуру, свои легкие, уберечь свое сердце и т. д. Все стороны гигиены быта, в том числе игры, спорт и т. д., чрезвычайно важны.

Если во всех других отношениях мы будем иметь превосходные кадры, если это будут коммунистически цельные и сознательные люди, хорошие специалисты, обладающие большими техническими сведениями и т. д., но в то же время чахоточные, с пороком сердца, слабосильные люди, то они скоро выйдут из строя или смогут давать ничтожный процент работы. По этой линии Наркомздраву предстоит огромная, серьезная, культурная работа.

Тут я не могу не упомянуть о половой морали пролетариата, так как это чрезвычайно важный для нашей молодежи вопрос не только потому, что излишества и распущенность в половом отношении могут подорвать здоровье, а еще и потому, что нам нужно беречь наших девушек. Совершенный подлец и негодяй тот комсомолец, который не понимает, что надо беречь девушек, которые слабее мужчин и больше рискуют и при неправильностях и срывах половой жизни часто идут ко дну. Вы помните, какое огромное значение Ленин придавал женскому вопросу, говоря, что если мы не поставим женщину в одинаковые условия с мужчиной, то мы социализма не построим. Надо рекомендовать молодежи товарищеское, братское отношение к женщине, браки продуманные, серьезные, с внимательным воспитанием детей и чрезвычайную осторожность в деле каких бы то ни было половых излишеств, в особенности таких, жертвой которых может оказаться товарищ — женщина или девушка. В этой области большую часть воспитательной работы придется взять на себя комсомолу.

Чрезвычайно серьезные задачи стоят перед нами не только в связи с выработкой, но также и с распределением кадров. Мы должны поднять культурно не только национальные меньшинства, но и всю нашу деревню, которая находится в хвосте нашего каравана, голову которого составляет городской пролетариат, опередивший весь мир. Нашей деревне мы не только не даем культурных кадров, но каждый молодой крестьянин устремляется в город и, если может, там остается.

Культурные сливки, которые в деревне поднимаются, город собирает для себя и чрезвычайно мало дает деревне взамен. Сознание необходимости изменить это положение все больше проникает в молодежь. Недавно на выпуске молодых врачей во 2–м МГУ аплодировали моему заявлению, что я хочу в ближайшем будущем поднять вопрос о всеобщем деревенском стаже для врачей. Но эту меру надо провести не только в отношении врачей, но и в отношении всех культурных сил, которые нужны деревне. Это наконец распределит наши силы, уничтожит ту пробку безработных, которые сидят в городах (в то время как деревня предъявляет на них огромный спрос), и даст огромный толчок культурному развитию деревни. Конечно, нельзя какую то часть культурных кадров на веки вечные законопачивать в глушь, в то время как другая часть будет работать в центрах. Гораздо правильнее путем такого рода стажа перемещать с одной работы на другую. Я в первый раз говорю об этом на комсомольском собрании, но предваряю, что буду добиваться у комсомола в этом отношении поддержки, так как только это может разрешить опасность, возникающую из за скопления культурных сил в городе, сопровождающегося чрезмерным возрастанием безработицы и оголением в этом отношении в деревне.

Мы сейчас переживаем десятилетний юбилей единой трудовой политехнической школы. Я хочу напомнить вам, что такое единая трудовая политехническая школа, и указать ряд вопросов, связанных с ее реализацией. Этот злободневный вопрос и явится пунктом, к которому приложит начало своих усилий комсомол во время своего культурного похода и школьного субботника.

Мы хотим создать единую школу, не низшую, среднюю и высшую школы, совершенно отделенные друг от друга, а единую школу для всего населения, чтобы в ней был естественный переход из школы первой ступени во вторую ступень и из второй — в третью. Вы, может быть, скажете, что это неосуществимо, потому что школ первой ступени больше, чем школ второй ступени, а второй больше, чем школ третьей ступени, и что здесь должен быть какой то отбор. Да, этот отбор нужен. Мы поставили этот вопрос в первую очередь и для школ второй ступени. Мы идем навстречу рабочему населению и деревенской бедноте, часто даже отказывая в приеме так называемым «прочим», если мест не хватает для детей рабочих и крестьян; если для всех желающих нет мест — мы выбираем наиболее способных, которые могут сослужить большую помощь обществу. Конечно, все это проводится еще далеко не совершенно и чревато многими неожиданностями, а подчас даже трагедиями. Еще много недоработанного, но тем не менее школа уже провозглашена единой и такой и остается.

Школой трудовой мы называем ее потому, что она будет проводить не книжные формы обучения, а будет иметь трудовой, активный метод усвоения знаний, т. е. усвоение знаний путем опыта, экскурсий, анализов, записей, докладов, дискуссий и т. д. Важность этого метода поняла передовая буржуазия, которая еще до нас, — правда, не так последовательно — провозгласила лабораторный принцип.

Но это одна только сторона трудовой школы. Закрывая на это глаза, в Америке, например, называют трудовыми школами школы, ничего общего с трудовой не имеющие. Другая сторона заключается в том, что трудовая школа должна учить труду, и при этом так, чтобы усвоение трудовых методов было связано с общим развитием ребенка, с расширением круга его знаний и т. д. И комплексный метод, и программы ГУСа ⁵ стоят очень мало, если они не опираются на действительный труд. Надо, чтобы ученик мог работать на каком нибудь большом заводе или же в каком нибудь хорошо поставленном совхозе или чтобы школа опиралась на хорошо оборудованные, более или менее научно поставленные мастерские с соответствующими лабораториями и т. д.

Мы называем школу политехнической потому, что смысл такого трудового воспитания, по Марксу, заключается не в том, чтобы ученик в конце концов превратился в узкого специалиста, а в том, чтобы научить его понимать, что такое труд, его организация, что такое машина, что такое химические и физические процессы, которые лежат в основе индустрии в целом, и таким образом обеспечить за ним понимание производственных процессов и возможность ориентироваться в любой профессии, которая будет им в дальнейшем избрана.

Часто говорят, что эта идея Наркомпроса провалилась и что единая трудовая политехническая школа не осуществилась. Ни идея Наркомпроса, ни единая трудовая политехническая школа не провалились. Это тот же знакомый мотив, который ведет вообще к разочарованию. Это все равно, что сказать: «Так как социализма у нас нет, то идея построения социализма провалилась». На самом деле это значит только, что идею построения социализма нельзя осуществить в первые десять лет после захвата власти. То же и с идеей трудовой политехнической школы, которую в первые десять лет мы построить не могли. Сейчас, когда приближается конец года, со всех сторон, и даже со стороны хозяйственников, раздаются голоса, что к этой идее надо вернуться не для того только, чтобы разговаривать о ней, а для того, чтобы начать осуществлять ее.

Поставить политехническую трудовую деревенскую школу или общегородскую школу, конечно, нужно, но это очень трудно и притом не так безотлагательно важно, как поставить на эти рельсы пролетарскую школу, в особенности семилетнюю. Думать об охвате девятилеткой мы теперь не считаем еще нужным — вопросы о последних годах обучения находятся вообще под исследованием. Мы не пришли еще к окончательным выводам в этом отношении. Но вопрос о фабрично–заводской семилетке встал перед нами чрезвычайно остро. Это вопрос об образовании для пролетарских кадров, об образовании молодого поколения руководящего класса. Надо подвести под фабрично–заводское ученичество, под дальнейшее техническое обучение достаточный общеобразовательный фундамент. Потому ФЗС — очередная и важная задача наша.

Поскольку провозглашен лозунг культурной революции и поскольку комсомол откликается на него первым громадной ценности и громадного размаха общественным откликом, своим культурным походом, постольку придется вам самое глубокое внимание обратить как раз на этот пункт. Это то, что должно быть ближе всего сердцу каждого комсомольца в общем школьном фронте. Сейчас мы не говорим о высшей школе. Культурный поход на этот раз не коснется высшей школы. Может быть, комсомол отдельно устроит неделю или месяц пролетарского студента, но сейчас самым острым и важным является тот пункт, где наиболее легко достигнуть успеха, — сеть нормальных ФЗС. Я думаю, что особенно важным результатом похода и школьного субботника должен быть громадный толчок в направлении количественного и качественного развития ФЗС.

Конечно, Наркомпрос может только с величайшей благодарностью видеть, как комсомол первым и так широко, энергично откликнулся на лозунг культурной революции. Комсомол раскачивает теперь всех, от самых верхов партии и Советского правительства до самого неподвижного обывателя. Но нельзя сказать, чтобы так легко ото удавалось. Мы еще не находим такого широкого отклика, которого, казалось бы, можно было ожидать по степени развития нашей общественности и по энергии призыва XV съезда партии. Поэтому надо видеть в культурном походе стержневое явление, вокруг которого должно начаться широчайшее общественное движение.

Дело не в том только, что будет вовлечен комсомол. Вероятно, и на местах, вплоть до самых тихих прудов комсомольских вод, все зашевелится; но нельзя, чтобы комсомол был в этом отношении изолирован. Это будет общественным скандалом, если окажется, что такое дело, как культурный поход, дорого только нашей молодежи, а остальные отвертываются от него. Но я не думаю, чтобы это было так, хотя есть учреждения почтенные, бесконечно уважаемые в пашей советской системе, как, например, профсоюзы, которые на первый раз просто ответили, что «это до нас не касаемо», так что пришлось второй и третий раз, подымаясь вверх по лестнице иерархии вплоть до ВЦСПС, настаивать, что «это вас самым непосредственным образом касается». Ну, конечно, вняли, в одно ухо впустили, но не выпустили ли из другого — я еще не знаю.

Надеюсь, что присутствующие здесь товарищи из профсоюзов меня самым резким образом опровергнут, и не тем, что меня выругают — руганью ничего не докажешь, а тем, что на деле покажут, какую гигантскую энергию развернет организованный ими пролетариат в ответ на инициативу комсомола. Мы этого ждем от профсоюзов. Что касается правительственных и партийных учреждений, то здесь, по–видимому, мы имеем сейчас значительный отклик и, вероятно, достигнем еще большего.

Надо заручиться также откликом всего общества. Конечно, нужен самый широкий отклик прежде всего самих просвещенцев. Я думаю, что если здесь мы и наблюдаем еще некоторую косность кое–где, то это просто растерянность от неожиданности. На улице просвещенцев так редко бывает праздник, что они теперь не верят глазам своим. Знаете рассказ о том, как красивый офицер проехал мимо захолустной красавицы и она только усы его увидела? Может быть, и тут школа только из окна увидит дорогу, по которой в пыли и гремя бубенцами промчался комсомол? Нет, комсомол остановится у самой школы. Очень важно, чтобы это не был единичный праздник, чтобы мы научились дружно работать с комсомолом и впредь. Поход есть введение в работу, которая должна быть непрерывной. Мы ставим ворота, за которыми пойдет дорога.

Школьный субботник важен не только тем, что он даст известное количество миллионов рублей, хотя, конечно, каждый миллион сейчас имеет для нас гигантскую важность. Но еще важнее, что этот комсомольский субботник положит начало постоянному сотрудничеству, постоянной работе. Наркомпрос всячески озаботится о том, чтобы весь его аппарат, включая всю армию учительства, с величайшим напряжением плодотворно реагировал на инициативу комсомола. Вообще Наркомпросу, который за время своих невзгод немножко мохом оброс, надо помолодеть. И где же ему почерпнуть эту молодость, как не у вас? Вы должны ему помочь в этом отношении, не останавливаясь перед решительными мерами, если окажется, что одряхление глубоко проникло в недра Наркомпроса. Но я думаю, что это не столько одряхление, как некоторая понурость, вызванная тяжелым положением в течение стольких лет.

Здесь присутствуют не только товарищи из комсомола, но и представители взрослой части московского пролетариата. Мы рассчитываем, что громадная революционная отзывчивость, которую московский пролетариат всегда проявлял, что его привычка оказываться в авангарде всякого большого общественного явления и здесь ему и нам не изменят и что рабочий класс Москвы и Московской губернии даст пример всему рабочему классу, а через него, конечно, и всему трудовому населению всей страны — пример того, как нужно откликаться на такие начинания. Я энергичнейшим образом призываю здесь и от имени просвещенцев, и от имени комсомола, и главным образом от имени подлинных нужд страны, которые каждый рабочий великолепно чувствует на себе и на своих детях, не проморгать этого похода, не сказать так: «Да, молодежь зашевелилась — это хорошо», похлопать по плечу комсомольца: «Действуй, молодой друг, сам, я, мол, занят более важными вопросами» — это свидетельствовало бы об известной заскорузлости и глубоком непонимании лозунгов XV съезда, что культурная революция не роскошь, не проблема послезавтрашнего дня, а необходимая предпосылка успеха всего социалистического строительства. Комсомол это понял, выступил сам и зовет за собой других. Не может быть, чтобы московский пролетариат не откликнулся в первую очередь и не стал в ряды со своими сыновьями, со своей сменой, с нашим комсомолом, который на этом культпоходе, совпадающем с десятилетием его существования, показывает такую зрелую отзывчивость, понимание и активность.

1929 г.

---

XV съезд ВКП(б), проходивший в декабре 1927 г., выдвинул лозунг дальнейшего развертывания культурной революции, важнейшей задачей которой по–прежнему оставалось преодоление массовой неграмотности. В годы первой пятилетки новой формой решения этой задачи стал культурный поход, начавшийся в 1928 г. по инициативе VIII съезда комсомола.

Первоначально предполагалось начать всесоюзный культурный поход молодежи 1 августа 1928 г., в Международный юношеский день, и окончить к XI годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Однако в ноябре 1928 г. этот поход не закончился, он вылился во всенародное движение, которое продолжалось в течение всей пятилетки.

Зачинателями культпохода были Москва, Саратов и Самара, где основная часть неграмотных обучалась на средства и силами общественности. К концу 1928 г. комитеты содействия культпоходу (штабы по руководству походом) были созданы почти во всех областях страны. 30–31 октября в Москве состоялось совещание руководящего актива культпохода, в котором приняли участие представители ЦК ВКП(б), ЦК ВЛКСМ, ЦК профсоюза работников просвещения, Всероссийской чрезвычайной комиссии по ликвидации безграмотности (ВЧК л/б), центрального совета общества «Долой неграмотность» (ОДН), представители национальных республик и многих городов. Осенью того же года был выработан единый план работы всех организаций, принимавших участие в деле ликвидации неграмотности, проведены молодежные субботники, которые дали несколько миллионов рублей в фонд ликбеза.

Опыт первых месяцев культурного похода был обобщен в постановлении ЦК ВКП(б) «О работе по ликвидации неграмотности», принятом 17 мая 1929 г. Постановление подчеркнуло необходимость широкого использования «форм работы, выявленных культпоходом»: «привлечение к работе по ликвидации неграмотности членов партии, комсомола, пролетарского студенчества, учащихся старших групп школ II ступени, просвещенцев и других групп советской интеллигенции в городе и деревне», «организация групп содействия ликвидации неграмотности при городских и сельских Советах», «сочетание ликвидации неграмотности со всеми формами массовой политико–просветительной работы» и т. д. ЦК ВКП(б) ставил задачу «ликвидировать неграмотность индустриальных рабочих — в годичный, рабочих совхозов и членов колхозов — в двухгодичный срок», «обеспечить в 1929–1930 гг. увеличение размаха работы по сравнению с результатами, достигнутыми культпоходом, по меньшей мере вдвое» (см.: Народное образование в СССР. Общеобразовательная школа. Сборник документов. 1917–1973 гг. М., 1974, с. 382–383. Подробнее о развитии и результатах культпохода см. в монографии В. А. Куманева «Революция и просвещение масс». М., 1973, с. 207–219).

Луначарский посвятил всесоюзному культурному походу несколько своих выступлений. 15 октября 1928 г. было передано по радио и разослано во все отделы народного образования его обращение к инициаторам культпохода в Москве — «Ко всем просвещенцам Бауманского района». С докладом «О задачах культпохода» Луначарский выступил на пленуме райкома партии Рогожско–Симоновского района столицы. Осенью 1929 г. на собрании комсомольского и профсоюзного актива Москвы им был прочитан доклад «Культпоход комсомола», который публикуется в настоящей книге.

В публикуемой работе Луначарский обратил внимание прежде всего на огромное воспитательное значение культпохода, на его связь с общими проблемами коммунистического воспитания. Луначарский раздвинул границы понимания культпохода, углубил его задачи, сфокусировал эти задачи в первую очередь на самих участниках культпохода, который, по его убеждению, должен был стать школой коммунистического воспитания молодежи, школой выработки «большого характера», характера «настоящего коммуниста, борца».

Отмечая, что в культурном походе комсомола «надо видеть…. стержневое явление, вокруг которого должно начаться широчайшее общественное движение», Луначарский подчеркивал, что это движение необходимо направить и на подъем общеобразовательной школы, без которой дело ликвидации неграмотности не может быть прочным. Культурный поход, по словам Луначарского, «есть введение в работу, которая должна стать непрерывной. Мы ставим ворота, за которыми пойдет дорога».