Для всех, кто работал по разоружению в Женеве, слово Женева стало символом скуки и топтания на месте. На первый взгляд как будто и сейчас дело обстоит так же. И если я говорю, что в Женеве стало веселее, то не потому, что я признал успешными усилия господина Макдональда, которого сзади подпирает сам г. Рузвельт, подвинуть конференцию к некоторому этапу. И не потому, что противоречия великих держав могли стать сейчас менее красноречивыми, чем в наиболее острые моменты «работы по разоружению».
Нет, есть нечто совсем новое в женевской атмосфере. Да, конечно, и прежде бывали так называемые моменты оживления. Это были те моменты, когда через белые перчатки становились заметными выдвинутые из хищных лап острые когти, когда чаще и чаще между любезными улыбками слышался скрежет и лязг клыков, когда глаза из–под дипломатических темных очков метали злобные молнии, готовые испепелить противника. И сейчас, конечно, в Женеве немало можно наблюдать подобных явлений, но я говорю не о них. Я говорю о постепенно назревающем восстании малых держав против великих. Это восстание малых держав имеет свою широкую причину. Но есть еще и более узкие причины.
Великие державы сильно разошлись между собой. Ни одной из них не принадлежит дирижирующее место в концерте «сильных». Англия решила, если уж не пришлось взять дирижерскую палочку, по крайней мере играть первую скрипку. Она забирает такие фальшивые ноты, что от времени до времени за ней никто не в состоянии следовать, и она одна испускает свои ушераздирающие трели, в которых слышатся, однако, такие реальные угрозы, что мороз пробирает по коже у всякого, кто может оказаться не в числе «сильных», а в числе их жертв.
С точки зрения развития капитализма в его империалистической фазе, с точки зрения его внутренних законов должен прийти такой судный день, когда малых, как стадо овец, поделят между собой жестокие пастухи, причем некоторые овцы будут растерзаны для удобства на части. Малые державы, кто отчетливо, а кто неясно, это сознают. Они знают, что они живут в силу равновесия, т. е. взаимной боязни больших держав или соглашений между ними. Всякое сближение между собой больших держав (возьмите пакт четырех *) заставляет содрогаться самые кости малых держав. Кажется сговорились, ну держись теперь, кого–нибудь слопают.
* По–видимому, имеется в виду пакт четырех держав (США, Великобритании, Франции и Японии), заключенный между ними на Вашингтонской конференции 1921–1922 гг. относительно их островных владений и островных территорий на Тихом океане. После ратификации этого пакта утратил свою силу англо–японский союз 1902 г., служивший основой британской политики на Дальнем Востоке. — Прим. ред.
Постоянный тезис СССР — уменьшить зияющую разницу между подавляющей силой «сильных» и явной слабостью слабых — шел навстречу желанию малых держав. Мы прекрасно знаем, что эти государства все основаны на несправедливости, что они буржуазные, но в нашу программу входит также защита самостоятельности любой народности от посягательств на нее хищного империализма. Мы совершенно естественно, совершенно законно являемся сторонниками самоопределения народов. Мы будем особенно рады, когда эти народы будут самоопределяться не по–буржуазному, а по–пролетарски.
Получается своеобразное соотношение сил, при котором (не знаю, прочно ли и надолго ли) образуется как бы естественное сближение между малыми державами и единственной великой державой, выражающей не национально–буржуазную волю, а интернациональную, рабочую.
Началось с определения агрессора. Литвинов по самому своему положению может позволить себе быть умным.
Почти никто другой из представителей держав (да, пожалуй, и никто) не может позволить себе быть умным. Либо он должен прикинуться дурачком, либо чрезвычайно умными аргументами защищать явную нелепость, чтобы околпачить других. Отчего? Да просто оттого, что каждый защищает тезис, вытекающий из его интересов, а с точки зрения общих интересов, явно вредный и неправильный. Признаться, что истинной причиной защиты такого тезиса является интерес, неловко, значит защищать его нужно от ума, а ум отказывается, приходится его насиловать, и получается чепуха. Литвинову это не нужно.
Давно стоял вопрос о том, как определить нападающую сторону. Литвинов, пожав плечами, ответил (в официальной бумаге, конечно, и в самом дипломатическом тоне): нападающая сторона — это та сторона, которая нападает. Напасть — это значит двинуть свои силы морские, воздушные, сухопутные в чужую страну, начать там убивать людей, жечь здания, производить всяческий разгром и захват. Это и значит напасть.
Идея показалась всем довольно новой и оригинальной, но одним она понравилась, а другим нет, или, по крайней мере, с оговоркой. В самом деле, в Женеве много слышали о том, что если в стране Б отказываются покупать плохой, но дорогой ситец, ввозимый из страны А, то это значит напасть на страну А. Если в стране Б отказывают в жирных и дешевых концессиях для страны А — это значит напасть на страну А, это значит провоцировать ее, и если после этого страна А начнет бомбардировать крупнейшие города страны Б, если она вводит целые армии, захватывает целые провинции, то она отнюдь не нападает, отнюдь не воюет, а просто обороняется. Новизна с точки зрения Литвинова заключалась в том, что признавалась возможность самых различных разногласий между странами, самых различных конфликтов, которые, однако, отнюдь не являются войной и по поводу которых можно действовать разного рода репрессиями или обращаться в разного рода суды.
Войной надо назвать вторжение вооружённых сил в чужую страну, все равно с объявлением войны или без этого. И кто это сделал, какими бы причинами он это ни объяснял, есть агрессор.
Это действительно просто, это понятно для всякого человека. Ну поспорили, ну оказались во враждебной позиции по отношению друг к другу, но если ты схватил меня за горло, если ты ударил меня по голове, то ты напал. Так как никому не хочется, чтобы на него нападали и не все сами обладают силами, чтобы нападать, то, так сказать, снизу, с малых началось известное брожение. Не лучше ли, бормотали там внизу, отказаться от всяких возможностей нападения на соседа и в то же время не оказаться агрессором, чтобы только другой не мог на меня напасть и тоже заявить, что он вовсе не агрессор. Вверху, напротив, задумывались. Там нападения боятся очень мало. Там желание и возможность самим напасть очень велики, а попасть тем самым сразу под определение агрессора — это неприятно, компрометантно*, даже опасно. Но для того, чтобы опрокинуть это деление мира, надо было прежде всего напасть на здравый смысл. На это решилась держава, которая всегда выдавала себя за самую здравомыслящую, именно Великобритания. Лучший английский адвокат Саймон, который ведет сейчас ее иностранные дела, заявил, что английский ум устроен совсем особым образом. Английский ум, по словам Саймона, туповат, он не в состоянии ничего предвидеть, он не в состоянии ничего заранее определить. Нужно, чтобы перед ним был факт, тогда он сможет определить, куда этот факт относится. В самом деле, прежде, чем определить, что кто–нибудь агрессор, надо знать, кто же это. А может быть напавший есть наш собственный мил–дружок. А может быть великобританский бог устроил так, что самому британскому льву пришлось напасть? Что тогда? Тогда лучше сделать так, чтобы это нападение не считалось нападением. Вот почему определять лучше после факта, а не до факта. Так рассуждает адвокат Саймон, так по его приказу защищался в Женеве субадвокат Иден. Но вообразите себе, он никого не удовлетворил.
* Компрометантно (фр.) — испортить, подорвать репутацию, авторитет. —Прим. ред.
На этот раз, гораздо более талантливый адвокат, хитроумный афинский софист господин Политис остроумно возражал г. Идену. На этот раз, всегда красноречивый и тонкий Политис был притом же еще в дружбе со здравым смыслом. Он поддерживал тезис Литвинова, вследствие этого он был очень силен. И посмотрите: малые державы никак не захотели легко сдаться на доводы Саймона. Ведь для них эти доводы звучали так: Саймон готовится многих из нас скушать и при этом хочет еще сохранить вид святоши, а мы заранее должны определить такой его образ мыслей и действий. И вот, английские дипломаты и журналисты констатируют, что, пожалуй, Англия окажется в блестящем одиночестве. Какая неприятность! Проклятые большевики фактически выполняют роль защитников справедливости, а лорды, джентльмены, просвещенные мореплаватели при помощи страшно прозрачной софистики защищают свободу насилия.
Разве не весело? А тут еще запрещение воздушной бомбардировки. Как известно, проект Макдональда содержит в себе запрещение воздушной бомбардировки, но допускает оную в исключительных случаях и в отдаленных районах.
Спрашивается, что такое отдаленный район? Если, например, от Лондона до Мекки далеко, то ведь и от Мекки до Лондона далеко. Лондон — сам отдаленный район, т. е. он отдален от тех районов, которые от него отдалены. Стало быть, прежде всего, устанавливается некоторый пуп земли. Местности, которые лежат далеко от пупа, объявляются отдаленными, т. е. захолустьем. Если бы из какого–нибудь захолустья прилетел бомбовоз и бросил бы бомбу на пуп земли, то это совершенно запрещается, как ужасающее преступление. Но если из пупа земли вылетят бомбовозы и бомбардируют отдаленные местности, то это в порядке вещей.
Очень интересно рассуждал сильно смахивающий на ханжу голландец Рютгерс. Я его давно знаю. Он часто в Женеве угощал публику махрово–пасторским лицемерием. На этот раз он заявил так: конференция может запретить бомбардировать с воздуха или отравлять мучительными газами чужих подданных в чужих странах, но она не может запретить ни одному правительству бомбардировать своих собственных подданных и отравлять их какими угодно газами. А так как колонии принадлежат метрополии, то поэтому бомбардировать колонии и отравлять их — дело богоугодное.
Несмотря на всю такую пестроту отношений, все–таки малые страны, а их большинство (хотя они вкупе и не весят столько, сколько весит меньшинство сильных), очень хорошо понимали, что им самим бомбардировать кого–нибудь придется редко, а что их при случае очень даже забомбардируют.
Перспективы беспокойные. Но пока беспокоятся именно сами англичане. Ведь навязали же себе эту проклятую Женеву, в которой большинство принадлежит малым странам, которые нервируют вас, ставят вас в неприятное положение перед неким, совсем иным большинством, а именно, перед большинством людей на земле, все более страшащимся приближающейся перспективы войны, все более убеждающимся в бессилии капиталистов обуздать кризис.
Мрачно теперь в буржуазном мире, и именно потому нет покоя капиталистам. И даже в тупике, куда забралась женевская конференция, им нет покоя, и там слышен шум, и там закипает борьба, и там своеобразным эхом отзывается звон часов, отбивающих поздний, поздний час капиталистической системы.
Вот почему я говорю, что в Женеве стало веселее.
