В виду некоторого опоздания моих писем к вам и весьма подробной передачи хода первых заседаний комиссии по телеграфу, я считаю за лучшее совсем опустить описание всех заседаний до 4–го, поскольку они Не представляли собой ничего особенно выдающегося И притом уже достаточно известны в главных чертах Читателям «Правды». Начинаю прямо с 4–го заседания, Которое было первым, посвященным борьбе между советской делегацией и дружно сплоченным фронтом почти всех остальных участников сессии. Надо сознаться, что атака, поведенная на нашу делегацию, свидетельствовала о серьезной подготовке и твердом намерении опровергнуть наши позиции в глазах общественного мнения, не пожалев для этого труда.
«Огонь» открыл старый итальянский генерал де Маринис, обладающий столь слабым голосом, что его можно было скорее понять по зычному английскому переводу, чем по собственной его французской речи, подобной лепету. Нечто от такого лепета имеется и в содержании речей этого сентиментального фашистского генерала. Однако если как следует вникнуть в смысл еле слышного бормотания почтенного делегата, то горький привкус самого подлинного фашизма перебьет те доли сахарина, которыми маскирует его не лишенный лукавства старец.
Оказывается, что генерал, видавший военные виды, стал, как он утверждает, искреннейшим другом вечного мира и с этой стороны всей душой готов был бы поддержать наши «радикальные и великодушные» предложения. Но, видите ли, у него есть сомнения, которые он просил бы т. Литвинова рассеять. Маринису хочется не просто мира, а мира справедливого. Между тем у Литвинова ничего не сказано о том, как гарантировать эту справедливость. В чем же видит справедливость старый фашистский генерал? «В возможности свободно жить и свободно расширяться».
Все ясно. Италия все время думает об экспансии, считает свои планы в этом отношении верхом справедливости. Но в нашем малосправедливом мире она очень не прочь опереться на более или менее солидный меч.
Дальше следовала речь французского представителя графа Клозеля. Эта первая его речь была столь несвязна и малозначительна, что я совсем не остановлюсь на ней, отметив только неясные намеки на то, что одновременно где–то кто–то от имени держав сговаривается, во многом уже сговорился и т. д. Позднее эти клозелевские намеки сыграли некоторую роль. Основным «блюдом» 4–го заседания и самой крупнокалиберной пушкой, из которой выпалили по нашей позиции, оказался британский представитель лорд Кешендун.
Лорд Кешендун играет на нынешней сессии гораздо более активную роль, чем на прошлой. Уже сама наружность почтенного лорда делает его одной из замечательнейших фигур всей комиссии.
Лорд Кешендун — седой великан с характерным лицом диккенсовских времен. Все в нем выдает богатого и знатного барина. Он одет просто, но как–то особенно комфортабельно. Он держится необыкновенно уверенно и непринужденно, словом слон среди мелких зверюшек. Говорит он превосходно, медленно, ясно, просто, слегка подыскивая слова, что придает речи приятную фамильярность. Он острит, не улыбаясь, и грозит, не возвышая тона. Он всегда — джентльмен; приготовляясь сказать вам самую кислую неприятность, он раньше непременно заверит вас в своем личном к вам уважении.
Я остановлюсь на важнейших положениях его речи, которой буржуазная печать придала значение «разгрома» советской позиции и которая потом сама была действительно и буквально во всех своих частях опрокинута т. Литвиновым. Лорд Кешендун начинает с признания необходимости серьезного рассмотрения советского предложения.
Позднее Чемберлен на запрос в палате прямо признал, что именно подобная позиция была предписана английским правительством своему представителю, «который–де и выполнил это поручение с замечательным умением». «Умелый» лорд тотчас же, однако, сознательно или нет, исказил полностью мысль т. Литвинова о том, что прежде, нежели рассматривать советское предложение по пунктам, надо условиться, принимаются ли его основные принципы. Лорд понял это как требование обязательно и без обсуждения либо принять, либо отвергнуть все предложение целиком. В этом лорд горько и долго упрекал т. Литвинова.
Если это было результатом ошибки, то такая ошибка серьезно противоречит расхваленной Чемберленом «умелости» лорда Кешендуна; если это была хитрость, то — наивная, все результаты которой были позднее легко уничтожены т. Литвиновым. Двум основным вопросам т. Литвинова лорд противопоставляет два свои: Первый — практично ли советское предложение, и второй — если да, то как именно его обсуждать.
Но прежде лорд хочет со всей откровенностью, на Которую да не посетует глубоко им уважаемый товарищ Литвинов, поставить некоторые предварительные вопросы. Во–первых, лорд Кешендун упрекает Советское правительство, что за все эти годы оно ничем не помогло Лиге наций в деле разоружения (как будто Советское правительство с момента своего возникновения многократно совершенно независимо от Лиги наций не предлагало разоружения). Лорду кажется, что предложение наше является каким–то изменением политики, неожиданным в такой большой стране, как Россия.
Очевидно, лорд плохо знает историю нашей иностранной политики. Лорд Кешендун сильно подозревает Советское правительство в «презрении к Лиге наций»; он видит подтверждение этого в статьях «Известий», которые он цитирует. Словно мы когда–нибудь скрывали наше более чем скептическое отношение к Лиге наций и словно мы одни безнадежно смотрим на это «предприятие»!
Лорд Кешендун утверждает, что советская пресса заранее предвкушала «саботаж», которому будет подвергнут со стороны членов комиссии советский проект.
«Ну, так вот, — сказал оратор, величественно поворачивая свою характерную голову огромного сенбернара к т. Литвинову, — я вас разочарую… Я не только не собираюсь саботировать ваш проект, но, наоборот, я хочу подвергнуть его самому внимательному рассмотрению.
Мы не собираемся вас саботировать, — продолжает лорд, положив руку в карман и глядя поверх спустившихся на кончик сиятельного носа очков, — но вы в вашем проекте действительно саботируете Лигу наций».
И тут лорд посвятил много усилий для того, чтобы взломать открытую дверь и доказать, что во всем проекте, всюду и всегда мы избегаем всякого упоминания о Лиге. В свое время т. Литвинов великолепно использует эти старания британского барона, в этом месте уже начавшего слегка потеть от усердного выполнения поручений своего правительства.
Следующим ударом, который старается старый парламентский боксер нанести, употребляя выражение Диккенса, «в середину жилета уважаемого мистера Литвинова», заключается в постановке вопроса о гражданской войне.
«Против каких войн вы выступаете? — монументально подсиживает делегацию Кешендун. — Только против международных? Но разве войны гражданские не являются самыми ужасными? Почему же, если вы такие противники войны, вы ни одним словом не обмолвились о методах пресечения возможности возникновения войн гражданских?» Эта военная хитрость приводит в восхищение дипломатов комиссии. Даже среди журналистов слышен почтительный одобряющий гул.
С полной уверенностью Кешендун заявляет, что СССР повсюду старается раздувать восстания. Недаром, утверждает он, предлагают они разоружение. Этим они открыли бы беззащитные бока многих цивилизованных стран для нападения «полудиких и беспокойных соседей».
Далее оратор распространяется на бонкуровский лад о легкости вооружиться вновь для сильных государств, о том, что при всеобщем разоружении некому будет удержать или наказать нарушителей мира и т. д. Лорд Кешендун забыл, что эти соображения Поля Бонкура были устранены еще во время короткой дискуссии, последовавшей после общего суммарного предложения советской делегации в декабре прошлого года.
Критикуя советские предложения в параграфах, посвященных полицейским силам и праву частных лиц иметь револьверы, лорд совершенно зря подозревает здесь всякие хитрости. Журнал «Голуа» позднее прямо объяснил все наши предложения «желанием обезоружить мир, ринуться на него ордой в 150 миллионов вооруженных револьверами, ножами и дубинками».
К сожалению, недалеким от этого дурацкого «толкования» оказался и представитель Великобритании. С особенным кокетством, грузным, но добротным, лорд шутил насчет того, что–де, конечно, советская делегация предлагает вооружать полицию ружьями. Но что поделаешь с нами, чудаками англичанами, конституционными джентльменами: мы не даем нашим констеблям ничего, кроме палок!
Не меньшими варварами показывают себя, по мнению Кешендуна, большевики и тогда, когда требуют в своем проекте целого ряда законодательных актов. Как будто Лига наций имеет право приказывать парламентам издавать законы, какие ей заблагорассудится.
«У нас, — с горечью заявляет представитель просвещенных мореплавателей, — парламент крайне ревнив по части своих прав!» Далее следовали поучения о том, что такое большое дело, как разоружение, можно делать только очень медленно и т. д.
За всем тем с высокомерной снисходительностью лорд, вернувшись к своим двум вопросам, нашел, что, быть может, проектом все же следует заняться. Отдельные положения, видите ли, например отказ от строительства подводных лодок, могут пригодиться. Как же использовать проект? Разослать его правительствам как материал.
После малозначительного, но довольно злостного заявления японца Сато, что советские предложения не следует вовсе рассматривать, так как они противоречат статуту Лиги, и заявления представителя Канады, что его правительство еще не установило свою точку зрения, заседание объявляется закрытым.
