Ни Агадир, ни осложнения балканской войны не вызвали во Франции чего–нибудь похожего на панику. Правда, много и небезосновательно хвалились ростом военно–патриотического настроения, но и только. Реформы Мильерана в конце концов были лишь реакционно направленным крохоборством; но известие об огромном увеличении сухопутных военных сил Германии, увеличивающей свой бюджет на 212 миллионов марок и доводящей свою армию в мирное время до 800 тысяч против французских 500 тысяч с небольшим, вызвало настоящий пароксизм шовинизма.
Разъяснения наиболее спокойных германских газет, что новые вооружения не имеют отнюдь в виду Францию, не подействовали. События развертываются с головокружительной быстротой. Не затихла еще полемика относительно сенсационного заявления фон Тирпица о готовящемся договоре с Англией, принятого очень кисло французскими националистами, влиятельными сейчас во Франции как никогда, как разразилось подтвержденное канцлером известие о новых военных кредитах. Немедленно «Temps» начала усиленную агитацию, предсказывая 500 миллионов франков в год для усиления военного бюджета и возвращение к трехлетнему сроку военной службы. Пресса радикальная и социалистическая еще волнуется по этому поводу, газеты еще полны возбуждения, как на голову сваливается всех встревожившее, а на берлинской бирже вызвавшее падение ценностей известие о назначении кумира германофобов и политика самого первого ранга Делькассе в Петербург.
А теперь Сан–Джулиано возвещает усиление в экстраординарных размерах итальянского флота, и ему аплодирует Австрия.
Крик шовинистов превращается в какой–то визг. Шовинизм начинает буквально отравлять воздух Франции. Словно туча мух вылетела откуда–то серия книг, посвященных восхвалению энергии, религиозности, любви к отечеству и порядку подросшего поколения.
Некто Агатон в книге «Нынешняя молодежь» не остановился на этом и, фальсифицируя цитаты, представил несколько уважаемых, уже покойных профессоров аморалистами и космополитическими нигилистами. Еще живые «учителя» забегали, словно куры, высидевшие утят. Бугле гневно раскрыл клеветнические подлоги Агатона. С великолепной речью к молодому поколению выступил знаменитый Габриель Сейль. «Эти юноши, — говорит он, — слишком громко кричат о своей любви к отечеству. Пока они не пролили еще ни капли крови за него, зато разлили море чернил, которыми стараются выпачкать своих отцов, быть может, лучших, чем они сами».
Но словно сквозь прорвавшуюся плотину текли характеристики «нового француза»: «Завтрашняя Франция» Гейро, «Возрождение французской гордости» Рея, «Шаги грядущей Франции» Риу, «Христос и Франция» Гарнье.
Театр и кафешантан устремились по этой же дорожке. «Амбигю» в сто десятый раз дает глупейшую мелодраму «Сердце француженки», из которой следует, что когда шпионит немец — это позорно, когда тем же делом занимается француз — достославно. Знаменитая Режан, проявляющая на старости лет скандальную угодливость по отношению ко всяким, даже самым низменным вкусам публики, поторопилась поставить не менее барабанную пьесу «Эльзас», принадлежащую перу продувного журналиста из «Matin» Леру. Наконец, Гитри поставил пьесу академика Лаведана, все превзошедшую своим безобразным шпионски кровожадным эмфазом. Достаточно сказать, что «Comedie Frangaise» так была озадачена новым шедевром бывшего поставщика гривуазных пошад, что зазнавшийся бульварный академик, оскорбленный кислой миной Кларети, отнял у первого французского театра право представлять свои пьесы. Камил Ле–Сенн, вполне буржуазный и благонамеренный критик газеты «Жиль блаз», написал об этой пьесе следующую весьма пикантную фразу: «Иные представляют пьесу Лаведана как почти корнелевское изображение силы долга. Какое непонимание!.. Она напоминает скорее манеру Бальзака в несколько карикатурном преувеличении давать сатиру на профессиональные уродства. Безобразно искаженный патриотизм героя новой драмы есть, конечно, только профессиональное уродство, крайне редкое, надеемся, даже среди старых военных».
Тем не менее публика генеральной репетиции и первого представления, т. е. самая фешенебельная и более или менее интеллигентная публика Франции устроила этим уродствам грандиозную овацию.
Кафешантаны словно подрядились прославлять Наполеона; диветки в коротеньких юбочках вперемежку с грязными шалостями упоминают о своей смертельной любви к трехцветному знамени.
Опасность извне, жадно разинутые пасти патриотических аферистов, ждущих новых заказов от военного министерства, страстная тоска реакционеров по большой и механически вымуштрованной армии, чего можно достигнуть лишь при трехлетней службе, заносчивый патриотизм молодежи, поднявшей знамя бунта против интеллектуализма, за инстинкт, — вот тот фон, на котором выступают пока еще неясные контуры новой политики Пуанкаре.
Что готовит правительство в ближайшем будущем? Никто из министров не отрицает, что военный бюджет будет увеличен минимум на полмиллиарда. Все заставляет думать, что радикалы согласятся проглотить эту пилюлю.
Иное дело возвращение к трехлетнему сроку службы. Не одни социалисты бросились в атаку против драгоценной мечты правых. За ними дружной фалангой идут и лучшие газеты радикального большинства: «Lanterne», «Aurore», «Rappel», «Radical».
Жорес возобновил свое предложение вооружить народ. В блестящих статьях, имея своим секундантом капитана Русселя, он доказывает даже с технической точки зрения полную недостаточность и вредность возвращения к третьему году.
Характерно, что и некоторые из высокоавторитетных генералов решительно становятся на ту же точку зрения. Так, генерал Переел пишет в газете «Aurore»:
«Я призываю французов сохранить спокойствие. Было бы безумием обрушивать на страну бремена неудобоносимые, быть может, даже без существенной прибыли для войска. Да, безумно было бы стеснять развитие науки и промышленности, навязывая населению третий год службы для всех, делать же исключение для более богатых или образованных значило бы идти против демократических убеждений Франции».
Пожалуй, дальше всех зарвавшаяся в проповеди «нового патриотического усилия» газета «Temps» решилась пером генерала Гаммершмидта предложить ввести для третьего года «заместительство» за деньги, но это вызвало бурю негодования. Жорес выступил с волнующей филиппикой, и прекрасную отповедь дал также Б россе в «Aurore».
«Если вы верите в честь и совесть защитников трехлетней повинности, — пишет он, — прочтите статьи, печатающиеся в газете «Republique Francaise», вы увидите тогда, к чему стремятся эти патриоты: они хотят трехлетней службы для народа, для пролетариев, а для сыночков благонамеренной и зажиточной буржуазии они хотят сократить ее до одного года! Они начинают откровенно поговаривать о заместительстве, о ненавистном заместительстве, превращающем людей в продажное мясо!»
«Треть солдат из лиц, продавших за деньги свои буйные головушки, — иронизирует Жорес, — да добрый процент черных рабов в армии — и Франция станет неуязвимой!»
«Lanterne», так недавно еще бывший журналом Бриана, пишет:
«В сущности весь этот шум есть не что иное, как переход в наступление старой военной школы. Им хочется держать как можно больше народа под ружьем для парада, престижа, для пыли в глаза. Им хочется вернуться к старым осужденным демократией порядкам под шум немецкой опасности».
Над всеми дебатами с грозной силой судьбы царит один факт, факт уменьшения населения Франции.
«Temps» рассуждает упрощенно: население у нас меньше, чем в Германии, следовательно каждый француз обязан приносить более тяжкие жертвы на алтарь отечества.
Но дело обстоит сложнее, как неопровержимо показывает это Прессансе.
«Франция имеет 39 миллионов населения, Германия — 65. В 1876 году прирост его во Франции равнялся 6,5, в 1901–4,5. Сейчас он отсутствует. В Германии этот прирост равнялся 107 в 1890 году, потом он вырос до 150 в 1900 году, а в 1910 слегка опустился, именно до 140. Итак, прирост населения в Германии в тридцать раз больше нашего. Не ослепление ли при наличности такого факта устраивать бег взапуски в смысле количества солдат в казармах».
Если правительство даже решится пойти за националистами и серьезно поставит вопрос о трехлетней службе, — оно наткнется на серьезное сопротивление.
Что означает назначение послом в Петербург недавнего морского министра Делькассе? Делькассе принадлежит к числу наиболее ярких и наиболее оспариваемых государственных людей республики.
Разве не он создатель франко–английского соглашения? Разве не он чуть–чуть не преуспевший мастер изоляции Германии? Разве не он настоящий отец возродившейся гордости французов, лелеявший ее в течение бессменного семилетнего руководительства иностранной политикой? Разве не он громкая жертва ультиматума императора Вильгельма и трусости банкира Рувье?
Так говорят поклонники. Но зоилы возражают: разве не он подписал в угоду Англии тайный договор с Испанией, отдавший этой стране, несмотря на понесенные потом Францией жертвы, прекраснейший кусок Марокко? Разве не он позволил Англии хранить для себя такой лакомый кусок, как Танжер? Разве не он провоцировал германскую заносчивость в такое время, когда Франция была явно не готова к столкновению? Разве не он виновник того позора, что французский министр иностранных дел был убран по приказу из Берлина? Разве не он, господин Клемансо, свалил ваше министерство?
Но, как известно, Клемансо настолько простил этому человеку, именуемому одновременно «талантливейшим дипломатом Франции» и «честолюбивым гномом», его прегрешения, что прочил его в президенты!
В палате сильно поговаривали, что Бриан вынужден найти для Делькассе, резко отказавшегося войти в министерство, теплое местечко, ибо «гном» является наиболее вероятным наследником Бриана.
Так что теперь и не разберешь, поехал ли Делькассе в Петербург из соображений высшей внешней политики или тончайшей внутренней.
Но шум большой. Справедливо или нет, Делькассе считается решительным империалистом и упрямым врагом немцев. С одним во всяком случае нельзя спорить: это человек огромного трудолюбия, огромного опыта и огромного авторитета. Он поведет свою линию. Он не спасует ни перед Жонаром, ни перед самим Пуанкаре, ибо он ветеран дипломатии, а они едва кончили ее приготовительный класс.
Ближайшее будущее покажет, насколько оправдаются надежды националистов, что президентство Пуанкаре будет эпохой военной славы.
«Berliner Tageblatt» зло охарактеризовала нового президента: «Он разыгрывает забияку для галерки, но если бы французы знали, как он миролюбив за кулисами!»
Поживем — увидим.
