Срывать всяческие «маски» — такова, конечно, основная задача советской делегации на Женевской конференции.
Как раз сейчас вся Женева оклеена афишами: «Мюсс или школа лицемерия», и все думают, что дело идет именно о конференции. Срывать маски можно двояко: можно прямо подойти к тому или иному джентльмену в маске и дерзким жестом сбить ее с его физиономии и обнажить за лакированным папье–маше дипломатического образца ту или другую «харю» звериного эгоизма.
На советском жаргоне эта тактика носит благозвучное название: «лордам по мордам». Однако т. Литвинов слишком тонкий и культурный человек, чтобы здесь, под знаменитым кисейным колпаком пленарной залы мировой конференции, действовать со столь плебейской несдержанностью.
Есть другой способ срывать маски, противопоставить настоящее, живое, искреннее человечное лицо всем этим казенного образца благообразным «ликам». Это и сделал Литвинов.
С каким эффектом?
Речь Литвинова отбросила ряд световых бликов и теней вокруг себя. В общем «пресса» Литвинова на этот раз просто изумительно благоприятна. Немецкие газеты преисполнены похвалами силе критики, благоразумной сдержанности и политической глубине его речи. Итальянская пресса, минуя то, что для фашистов в речи т. Литвинова совершенно неудобоваримо, восхваляет ее, в особенности за решительность и действенность его критики французского проекта. Приблизительно так же звучит и английская печать.
Французская печать, разумеется, в своей официальной части рвет и мечет. Очень характерно, что, не имея никакой возможности возразить на речь т. Литвинова по существу, кроме повторения разной клеветы о советском милитаризме, некоторые французские газеты устремились по легкому пути критики английского языка т. Литвинова. Однако и английский язык критиковали именно французы, отнюдь не англичане, напротив, газета «Дейли геральд» сочла нужным особенно подчеркнуть «превосходный английский язык мистера Литвинова».
Но и французская пресса не оказалась единодушной. Так, например, очень интересно замечание газеты «Энтрансижан»: «Надо сказать правду, — пишет женевский корреспондент этой газеты, — ясная, категоричная, порой, правда, наглая, издевательская речь московского делегата произвела громадное впечатление. Эту речь называют булыжником, брошенным в застоявшееся болото».
Мне, конечно, незачем передавать здесь содержание речи т. Литвинова. Оно давно и хорошо известно читателям. Им известно более или менее и содержание речей различных интересных масок, которые выступали в генеральных дебатах на конференции. Причем, едва заслышав голос каждой маски, можно не без некоторого оттенка отвращения сказать ей: «Маска, я тебя знаю».
Я позволю себе все же провести перед читателями всю серию этих масок. Первой маской был сэр Джон.
Сэром Джоном называется сокращенно великий шекспировский тип Фальстафа, но, к сожалению, мы имеем дело не со столь сочной фигурой. Сэр Джон Саймон — английский адвокат и по общему свидетельству — «величайший юрист» Англии. Это значит, что он — человек, который за очень большие деньги выигрывает капиталистам сомнительные дела в суде. Если бы дела были бы не сомнительные, то зачем было бы звать «самого» Саймона и зачем платить большие деньги?
Сэр Джон Саймон — оратор того типа, которые продают самое добротное красноречие (не хуже самого хорошего английского сукна) по столько–то десятков фунтов за «локоть». Сейчас он являтся адвокатом своей страны, своей буржуазии, своего правительства. Конечно, он развернул соответственное количество «локтей» самого лучшего сукна британского красноречия.
Сэр Джон — человек гладкий и благообразный.
Немножко социальной психологии, очень много коммерческого благоразумия, еще больше гуманной благожелательности и вежливое, ко заметное подчеркивание разницы великобританской точки зрения по сравнению с французской: правительство его величества — за разоружение. Правительство его величества — в особенности за уничтожение подводных лодок, которые совершенно не нужны его величеству и даже портят его величеству и всем его подданным непоколебимое спокойствие души.
Правительство его величества не возражает против сухопутного разоружения, так как Англия сравнительно мало сухопутно вооружена, но правительство его величества ни слова не сказало о танках, потому что ими Англия снабжена впрок, ни об авиации, потому что здесь бабушка надвое сказала: то ли дорогие соседи разрушат Лондон, то ли Лондон разрушит дорогих соседей. А кроме того нет лучшего успокоительного средства против нервных припадков у разных неуравновешенных народов, например, арабов, индусов, индо–китайцев, чем некоторая гуманная воздушная бомбардировка.
На конференции притворились, будто бы американский представитель, господин Гибсон, сказал много нового и неожиданного. По существу же господин Гибсон сервировал конференции те же английские щи, только пожиже.
САСШ принято делать комплементы, что бы они ни сказали. Так как по поводу содержания речи господина Гибсона можно было сказать очень мало, то швейцарская печать вышла из затруднения, заявив, что пиджак господина Гибсона сшит, несомненно, у первоклассного портного.
Но этим самым образовался некоторый англо–американский фронт против Франции. Фронт безобидный только на первый взгляд. У Франции очень много врагов. Все, кто плохо вооружен или разоружен (а их ведь огромное большинство), — против Франции. И если к этим обезоружным или малым нациям присоединятся Великобритания и Соединенные Штаты, то кое–что Франции придется уступить или прямо заявить, что именно она, Франция, является помехой всему делу.
Вот тут–то уместно процитировать замечательную статью Пертинакса, озаглавленную: «Экспозе господина Литвинова». Пертинакс — это значит «упорный», но означенного публициста французы называют сами «нагло–упорным человеком».
Выводы Пертинакса таковы: либо Франция должна позволить дополнительное вооружение Германии, либо она должна пойти на серьезное разоружение, либо, наконец, «потопить конференцию».
Черт возьми! Потопить конференцию, находясь почти в единственном числе, имея соучастницей только весьма непопулярную Японию да заведомо проданные потроха польские, румынские и югославские, — это довольно рискованно, даже для такого французского бульдога, как крепкий господин Тардье.
Но господин Тардье старается продолжать делать вид, будто бы он нашел удивительную шахматную комбинацию и сделал шах всей конференции.
Надо только посмотреть на господина Тардье, чтобы понять, какие люди нужны Франции!
Квадратный и крепко стоящий на ногах Тардье, с ледяными глазами и железным лицом, с челюстями, которые могут раздавить любую кость, Тардье соединяет в себе удачливого и беззастенчивого биржевика, колониального устремителя и самоуверенного апаша.
«Гениальный» шаг господина Тардье — известный читателям французский план — как видно из статьи Пертинакса, мало поправил положение Франции. Но Тардье не сдается. Замечательна сама ораторская манера этого господина. С одной стороны, он реалист, нечто вроде героя известной пьесы Мирбо: «Дела — это дела», и поэтому его речь, если ее читать, является пределом сухой деловитости. Здесь «чуть–чуть циничный» и умный человек обращается к другим умным и «чуть–чуть циничным» людям. Так изящно и умеренно задуман текст его речи.
Текст господина Тардье обращается к уму, а его декламация — к сердцу.
Что же касается его жестикуляции, то она ведет самостоятельную жизнь. Господин Тардье жестикулирует охотно. Он даже по–наполеоновски скрещивает руки на груди, когда хочет показать, что ему даже и руки не нужны для защиты своих положений, до такой степени они сами по себе бесспорны.
Господин Тардье нашел поддержку в речи японского делегата, встреченной довольно холодно. Самой пикантной частью этой речи было заявление делегата о том, что Япония питает величайшее отвращение к воздушной бомбардировке и желала бы, чтобы ее как можно скорее запретили. Вместе с тем, однако, господин Мацудайра призывал к «терпению». Особенно терпеливым должно быть, очевидно, китайское население.
Поддержал Тардье еще польский министр иностранных дел Залесский. Польский министр прочел свою речь безучастным голосом, каким судебные приставы читают во время процессов перечень вещественных доказательств. Он сделал бы хорошо, если бы в начале своей речи сказал: «Нами получен для прочтения на конференции следующий документ Ке д'Орсэ».
Тем не менее его речь нельзя считать бессодержательной. Как больной организм выделяет сахар, так польская дипломатия выделила для употребления конференции несколько граммов сладкого моралина.
Выделенный господином Залесским моралин был тотчас же подобран шустрой французской газетой «Матэн», которая уже продаст его в очень изящных коробочках с очень эффектными этикетками.
Вот что пишет «Матэн»: «Как прежде закон преследовал оскорбление величества, так теперь Польша требует, чтобы он воспретил для прессы, кино, театра и школы всякое оскорбление его величества мира».
Никогда сам Залесский не додумался бы до такой этикетки!
Но об этой интернациональной и цензурно–полицейской охране «его величества мира» мы будем еще писать, так как, по–видимому, поляки добьются того, чтобы этому вопросу посвящена была особая подкомиссия.
Другие секунданты Франции — бельгиец Гиманс, который уже говорил, румыны и югославы, которые еще готовятся к речи, — ничего в существе дела изменить не могут.
