Вчера французское министерство иностранных дел роздало депутатам палаты Желтую книгу, подробно и на сей раз с большей, чем обыкновенно, откровенностью рисующую всю агадирскую историю.1
Возможность быть довольно откровенными дана ответственным дипломатам тем обстоятельством, что два главных действующих лица этой международной драмы: с французской стороны бывший министр иностранных дел де Сельв и бывший президент министров Кайо — люди конченные в политическом отношении. После невероятных водевильных промахов первого и возмутившего всех проявлений у второго сквозь министерский облик весьма выразительной физиономии корыстного финансиста и ставленника определенных групп, имевших свои частные интересы, они, для высшей карьеры по крайней мере, люди погребенные.
Правда, как раз по поводу этой Желтой книги некоторые газеты пытались воскресить обоих покойников. Вечерняя «Liberté» затеяла безнадежную реабилитацию де Сельва, а официозный орган радикалов–социалистов «Rappel», прямая связь которого с Кайо ни для кого не тайна, рассердившись по этому поводу, пишет: «Мы должны немедленно протестовать против тенденциозных толкований этого интересного документа со стороны «Liberté». Как бы не сильно было желание спасти от непоправимого крушения печальную память де Сельва, никому не удастся исказить до такой степени историю. Она впишет имя Кайо в золотую книгу великих слуг Франции, ставших жертвою клеветы, рядом с именем Жюля Ферри».
И дальше «Rappel» намекает, что если Кайо молчит, то молчание его высокопатриотично.
Эта мышиная возня сторонников двух «бывших людей» только забавна. Но грозное время, которое мы переживаем, делает действительно интересной подлинную историю этого недавно взволновавшего весь мир конфликта. Большая или меньшая реальная близость войны в ту пору проливает, пожалуй, свет и на реальные отношения сил мира и сил войны в наши дни.
Желтая книга распадается на три части. Первая включает в себя документы, объясняющие французскую экспедицию в Фес. Как ни обстоятельно обставлен этот вопрос, найдутся, конечно, и теперь скептики, которые по–прежнему будут рассматривать марш французских войск на выручку осажденным в Фесе европейцам как простую хитрость, как простую декорацию давнишних аппетитов. Но надо признаться, что подробный доклад французского резидента Гайяра составлен чрезвычайно талантливо как в литературном, так и в дипломатическом отношении, и чтение его оставляет впечатление весьма серьезной и искренней тревоги за участь европейцев.
Менее интересна вторая часть — документы, касающиеся франко–испанских переговоров после занятия испанцами Лараша и Эль–Кзара.
Наконец, третья часть заключает в себе документальную историю франко–германского конфликта. Здесь обращают на себя внимание два огромной важности документа. Один — телеграмма де Сельва из Амстердама, куда он сопровождал президента, директору департамента иностранных дел Бапсту. Де Сельв выражает здесь недовольство по поводу посланной министерством в Лондон телеграммы, тонко намекавшей на то, что энергичный ответ Англии на посылку Германией «Пантеры», ответ в форме посылки в Агадир английского крейсера, был бы неприятен Франции. Де Сельв довольно многословно распоряжается, чтобы впредь Париж предоставил Лондону полную свободу действий.
Телеграмма эта целиком подтверждает утверждения некоторой части прессы, что этому злосчастному де Сельву, единственным талантом которого является то, что он племянник Фрейсине, хотелось сыграть мировую роль и полегоньку толкнуть державы к войне. Грубая рука банкира Кайо, хранителя как французских, так и немецких крупнофинансовых интересов, расстроила гибельный план придурковатого барина". Что бы ни говорить о патриотизме, а невольная, может быть, заслуга деловика должна быть признана.
Второй документ с чрезвычайной яркостью характеризует официально ощущавшуюся в то время близость войны. Это телеграмма того же де Сельва посланнику в Петербурге, Луи. Вот она:
«Париж, 29 июля 1911 года.
Прошу вас сообщить русскому правительству, что переговоры между нами и Германией продолжаются в Берлине.
Мы должны быть готовы ко всякому исходу. В высшей степени полезно, чтобы вы осведомили об этом русское правительство».
А теперь о новых, живых дипломатах.
Пуанкаре проявляет деятельность прямо–таки кипучую. Не все ею довольны. В недовольстве, однако, сказывается и некоторая зависть профессиональных дипломатов к этому адвокату, затеявшему дирижировать европейским концертом.
Элегантные журналы сплетен передавали, что Берхтольд в одном великосветском салоне Вены с тонкой усмешкой говорил:
«Этот блестящий адвокат чуть не каждый день присылает мне превосходную апелляцию, но я ведь не судейский человек!»
С обычной колкостью высмеивал Пуанкаре Самба после неудачи его с Австрией.
«Пуанкаре похож, — писал язвительный социалист, — на того ирландца, который на вопрос, умеет ли он играть на скрипке, отвечал: «право не знаю, я ни разу не пробовал»».
Самый инцидент с Австрией Самба изображает в таком забавном виде:
«Представьте себе, что несколько весьма элегантных господ садятся за карточный стол, и вот один деликатно обращается к другому с такой речью: Сегодня никто не будет мошенничать. Не правда ли, вы принимаете это условие?»
«Если бы Австрия и не хотела мошенничать, — замечает Самба, — то и тогда бы этот совет не мог не показаться ей обидным».
Другие, наоборот, считают Пуанкаре каким–то обновителем дипломатии и превозносят как шедевры обе его речи: нансийскую и сказанную вчера на банкете Маскюро.
Банкет Маскюро — это собрание представителей разных отделов так называемого «Комитета промышленности, торговли и агрикультуры», организованного сенатором, радикалом и миллионером Маскюро.
Вы можете представить себе значительность этой организации по тому, что вчера за столами сидело 2500 коммерсантов, съехавшихся со всех концов страны. Присутствовали также почти все радикальные депутаты и сенаторы, президенты обеих палат и министры.
Из уст Пуанкаре текла его обычная речь: прозрачная, как вода пресного источника. На мой взгляд в дипломатической части его речи нет ничего нового. Более сочна часть, представлявшая собою прославление роста обеспеченности французского населения.
Пока что дипломатия, руководимая Пуанкаре, ползет с такой черепашьей скоростью, что Турция, просившая вмешательства, прождав десять дней и убедившись, что «воз и ныне там», с тяжелым вздохом решилась на непосредственный разговор с победителями. И разве не прав Лозанн, который пишет в «Matin»: «Народ может быть двадцать раз разорен, вырезан, уничтожен, прежде чем врачи посредничества и арбитража придут к нему на выручку».
Но каким именем назвать и другую дипломатию, на противоположном полюсе? В то время как пролетариат хочет мощно манифестировать свою волю в воскресенье, 4–го ноября, здешние синдикалисты принимают такую резолюцию:
«Заслушав предложение социалистической партии об участии в общепролетарском митинге, конфедеральный комитет значительным большинством голосов постановил, что резолюции Амьенского 2 и Гаврского 3 съездов не позволяют ему принять это предложение».
Агадир — город и порт на атлантическом побережье Марокко. В мае 1911 г. Франция оккупировала столицу Марокко Фес. В ответ на это Германия направила в Агадир канонерскую лодку «Пантера». Прибытие в Агадир 1 июня 1911 г. германского военного судна привело к резкому обострению международных отношений, известному под названием Агадирского кризиса. Действия Германии создавали опасность для английских позиций в Гибралтаре, ставили под угрозу признанное Алхесирасской конференцией 1906 г. разделение Марокко на испанскую и французскую «сферы влияния».
Конфликт закончился подписанием 4 ноября 1911 г. в результате франко–германских переговоров соглашения, по которому Германия признавала французский протекторат над Марокко (за исключением испанской «сферы влияния» и международной зоны Танжера), а Франция уступала Германии небольшую часть французского Конго.
Непосредственный предвестник первой мировой войны — агадирский инцидент явился одним из проявлений международных противоречий и борьбы империалистических держав за передел мира. — Прим. ред.
↩- Амьенский съезд — съезд Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) Франции, проходивший в 1906 г. в Амьене. Программная декларация съезда (Амьенская хартия) провозгласила «независимость» профдвижения от политической партии рабочего класса. Пробравшиеся к руководству профдвижением социал–реформисты и анархо–синдикалисты рассматривали классовую борьбу как борьбу чисто экономическую. — Прим. ред. ↩
- Гаврский съезд (конгресс) — съезд французской рабочей партии, происходивший 16–22 ноября 1880 г. в Гавре, на котором была окончательно принята программа этой партии. К. Марксом была написана теоретическая часть программы, содержащая научное обоснование коммунистических целей рабочего движения и необходимости революционного завоевания политической власти рабочим классом. Помимо этого Гаврская программа включала в себя политические и экономические требования программы–минимум, среди которых были и некоторые ошибочные и путаные требования, частью внесенные по настоянию Ж. Геда, частью же добавленные непосредственно на съезде 1880 г. по настоянию оппортунистов Б. Малона и П. Брусса. Позднее лидеры рабочей партии Франции, предавшие ее, апеллировали именно к этой части программы, принятой Гаврским съездом. — Прим. ред. ↩
