В одной из недавних моих статей в «Вечерней Москве» я ставил вопрос о все большей определенности некоего своеобразного антагонизма между великими и малыми державами. Я уже писал, что с самого начала появления советской делегации в Женеве она чувствовала наличие этого антагонизма сквозь всю напыщенную вежливость, которой крупные державы старались скрыть факт огромной диспропорции сил между собой и малыми и сквозь те черты иногда мало пристойной угодливости, а иногда — слишком явно деланного чувства собственного достоинства, которые можно было отметить со стороны малых по отношению к большим.
Политические группировки — вещь очень сложная и очень подвижная. Сегодня державы группируются так, завтра — иначе, то в отношении дружбы или вражды больших между собой, то в отношении свиты, которую каждая из них или из их группировок старается приобрести себе среди малых.
Но за всем тем, независимо от частных группировок, остается контраст между странами–хищниками, странами–аристократами и странами, легче могущими попасть к хищнику на обед.
Советская делегация не из каких–либо дипломатических ухищрений, не ради какой–нибудь «интриги», а просто, продолжая ту политику, которой всегда держались коммунисты, делала очень много для того, чтобы дать малым державам лозунг, действительно являвшийся для них спасительным перед лицом их невозмутимо вежливых, но циничных эксплуататоров.
Еще в 1919 году Ленин писал в своем «Письме к рабочим и крестьянам Украины»: «…трудящиеся не должны забывать, что капитализм разделил нации на небольшое число угнетающих, великодержавных (империалистских), полноправных, привилегированных наций и громадное большинство угнетенных, зависимых, и полузависимых, неравноправных наций. Преступнейшая и реакционнейшая война 1914–1918 годов еще больше усилила это деление, обострила злобу и ненависть на этой почве. Веками накопилось возмущение и недоверие наций неполноправных и зависимых к нациям великодержавным и угнетающим…»* Конечно, в этих замечательных словах Ленин имеет в виду прежде всего юридически неполноправные нации, т. е. колониальные и полуколониальные.
* В. И. Ленин, Соч., т. 30, стр. 269.
Манифест Коммунистической партии Маркса и Энгельса с самого начала провозгласил, что коммунисты будут поддерживать всякую нацию, которая борется за свою свободу.
Но в том–то и дело, что так называемые независимые страны, если они мелкие, если военно–морские силы их скромны, оказываются на деле лишь чисто юридически суверенными. Конечно, они корчат из себя мелкопоместную шляхту, конечно, они тянутся за «силачами», конечно, они стараются заводить себе королей или президентов, содержать армию и флот, стараются, где могут, на любой медвежьей охоте стащить кусочек мясца и для себя, как это сделал заяц в басне, за всем тем, однако, жизнь их остается довольно жуткой. В иных случаях их самостоятельность является кажущейся, потому что они покупают возможность продолжать ее лишь полным лакейством перед тем или иным патроном. Они ходят на задних лапках перед таким патроном, они получают от него подачки, они по его приказу голосуют так или иначе, они по его приказу погонят своих граждан на ту или иную войну.
Несколько большую независимость имеют те из мелких стран, которые не являются прямыми вассалами, но существование которых обеспечивается главным образом враждой между колоссами–хищниками. Такая страна не может быть «съеденной» хищником уже сегодня, потому что для этого захвата надо было бы хищникам подраться между собой, а время для такой драки еще не пришло.
Самым курьезным является именно то, что юридические державы–победительницы в той проклятой войне, о которой упоминал Ленин, стали устраивать «Общество наций», где равноправие всех «суверенных» государств было провозглашено с особо скрупулезной тщательностью. А между тем можно было бы легко написать этюд о той необыкновенно оскорбительной в сущности своей манере, с которой крупные державы обращались с мелкими на всех без исключения собраниях различных институтов Лиги, а также на собраниях ее конференций. Беспрестанно, с величайшей наглостью заявляют, что дело собственно зависит конечно от разговора больших и что нужно на время прекратить «писк» младших, чтобы сделать настоящий шаг вперед. И когда за закрытыми дверями начинается разговор между сильными, то дипломатические представители слабых ходят и; молча, как бы спрашивают друг друга: «Ну, кого из нас будут есть и под каким соусом?»
На этой почве возникла тенденция к объединению отдельных мелких держав. Тенденция эта особенно усилилась после «пакта четырех».*
* «Пакт четырех» 1933 г. — «пакт согласия и сотрудничества» между Англией, Францией, Италией и Германией, подписанный в Риме 15 июля 1933 г. Ввиду серьезных внутренних разногласий между участниками пакта, он не был ратифицирован. —Прим. ред.
* * *
«ПАКТ ЧЕТЫРЕХ» (принятый одним из партнеров — Францией — не без колебаний) отличается особой наглостью. Подписали его крупные страны, политика которых ни в коей мере не может считаться согласованной, интересы которых никак не родственны. Все четыре державы являются в разной степени и в разном смысле резко империалистическими. Каждый добивается или ежеминутно может начать добиваться вооружения, пагубного для других. Именно потому, что между ними ежеминутно может возгореться открытая вражда, учиняется пакт. Смысл его довольно ясен:
Четыре державы будут стараться сговориться между собою так, чтобы все–таки не допустить до резкого конфликта (или чтобы обеспечить безболезненную победу одной стороны над другой, чего и боялась Франция), и
Пакт должен был обеспечить все возможности насытить желудки четырех партнеров за счет разной, вне пакта оставшейся мелочи, что во многих случаях гораздо удобнее, чем драка между собой.
По поводу определения «агрессора» на конференции по разоружению Англия взяла на себя с какой–то грациозной неуклюжестью защиту великодержавного цинизма. Литвинов дал исчерпывающую и простую формулу того, что значит нападение. Эту формулу приняло огромное большинство делегатов, но, как это можно было уже видеть из всей истории Японии за последние годы, для настоящей хищнической страны определение «агрессора» должно быть крайне неудобным. Об этом–то и заявила Англия. Она просто и откровенно сказала, что для стран, которые, может быть, вынуждены будут напасть на какую–нибудь слабейшую, совсем невыгодно иметь научное определение понятия нападения. Тогда же разразился и другой параллельный факт — тогда же великодержавная Англия заявила, что она во всяком случае оставляет за собой (и думает, что за ней последуют и другие великие державы) право воздушной бомбардировки «на периферии», т. е. на окраинах своей великой державы. Что за окраины, где они и кто к ним может быть причислен, это, конечно, нужно было оставить в тени также для «удобства» потенциального «агрессора».
Теперь мелкие державы решили в известной мере взбунтоваться против своих патронов, они решили заявить, что все–таки признают здравый смысл и определение этим здравым смыслом «агрессора». Они решили осветить светом логики темное поле международных интриг и таким образом «напортить» большим дипломатам. Но они никогда не решились бы на это, если бы на свете не оказалось бесспорной, хотя и очень оригинальной великой державы, которая подготовила им эту точку зрения, послужившую для их объединения.
Хотя СССР ненавистен для каждой буржуазной страны, для каждого буржуазного правительства, но бывают случаи, когда внутренний антагонизм буржуазного мира отчасти как бы парализует его антагонизм с державой пролетарской. Так и в данном случае. В известном разрезе на известное время организация общего пакта с СССР оказалась настолько выгодной для мелких, что они решились на нее, несмотря на скрежет зубовный твердолобейших англичан.
* * *
Еще два слова: великие державы находятся в несколько различном положении. Япония, например, совершенно не скрывает того, что ей нужны огромные завоевания территориального, а также коммерческого характера. Ей нужна огромная военная экспансия, ей нужно жрать своих соседей, ей нужно расти насильственным способом. Даже для приличия она редко набрасывает какой–нибудь флер на эти факты, и факты легко прокалывают всякий флер, как шило мешок. В близком к Японии положении находится и Италия. Она пока еще не ведет никакой войны, но если спросить, что собственно может фашизм обещать итальянскому народу как выход из его крайней бедности, из сжимающего горло Италии кризиса, то всякий искренний муссолинианец скажет: «Выйти из этого нашего бедственного положения можно только, получив для нашей итальянской эксплуатации новые места по соседству. И если их не дадут нам добровольно, придется драться».
Еще более очевидно, что Германия находится в таком же положении. Она с невероятно тупым цинизмом заявляет о желании получить назад колонии; ей очень желательно расправиться с населением какой–нибудь части земного шара (они считают — лучше всего в пределах СССР).
Однако и Англия никуда не ушла от этого. Быстрое сползание ее с тех финансовых, производственных и коммерческих высот, на которых она стояла, оставляет для нее, только одну надежду на победу над этим безвременьем: надежду на ее огромное могущество, на рассеянные по всем морям станции и флоты. Возможность гигантской победоносной морской войны, для чего должен быть скомбинирован соответствующий союз, — это единственное «умное», что могли до сих пор придумать твердолобые. Между прочим, этот грядущий хищнический поход Англии либо будет прямо направлен на «имущество» САСШ, либо будет иметь своей целью захватить для английской торговли все то, что очень не прочь захватить САСШ для своей собственной.
САСШ более равнодушно относятся к итальянскому и германскому империализму, который не имеет такого мирового, океанского характера, но они очень нетерпеливы по поводу уже проявившейся японской и готовой проявиться английской агрессивности. А посему САСШ сами решительно выступили на путь такой же наступательной политики, открыто готовя гигантские морские силы для грядущих боев за первенство.
С точки зрения всех этих держав какие–то средние и малые державы, конечно, могут являться желательными союзниками, но в общем они рассматриваются как достаточно хрупкая посуда, которая во время драки, вероятно, будет разбиваться в огромном количестве.
* * *
Иное положение Франции.
Франция вышла из войны настоящей победительницей. Она лучше всех других сумела воспользоваться победой, обосновала действительно высокое развитие своей промышленности и своей торговли на развалинах германского империализма и его союзников, действительно устроила для себя привольную жизнь, в известной степени дав «паек» и своим ближайшим союзникам. Она является с этой точки зрения империалистической державой–охранительницей. К итальянскому и германскому империализму с его аппетитами она относится резко отрицательно, потому что аппетиты эти должны восполняться более или менее за ее счет. Более равнодушно она относится к империализму других держав, но во всяком случае Франция заинтересована в таком мире, в каком сохранилась бы ее гегемония над европейским материком, первоклассное значение ее франка, возможность для нее регулировать международные вопросы согласно интересам своей крупной буржуазии. Вот почему крупная французская буржуазия предпочитает дать права своим более мягким управляющим — Эррио и Даладье, а не Тардье с его наглыми аллюрами и «железной рукой».
Французский радикализм вполне империалистичен. Его бы, конечно, не продержали 24 часа у власти, если бы он не являлся защитником привилегий Франции. Но он делает это консервативными способами, провозглашающими неизменность существующего положения. Поэтому он может кокетничать широко с мелкими державами. Он заявляет: «Я никого больше обижать не хочу, я ни у кого больше ничего не думаю отнимать, я — за мир (читай: за Версальский мир) и за всех тех, кто готов меня в этом поддерживать». А так как у остальных держав, в особенности Италии и Германии, при всегда возможной поддержке англичан, есть огромное желание переделать мир к невыгоде для Франции, то Франции вполне к лицу выдвигать себя как защитницу порядка и мира. Этим объясняются все растущие дружественные чувства Франции к СССР. Вот почему Франция благословляет союз малых против больших, она радуется, что союз этот крепит такая могучая сила, как СССР, она прямо заявляет, что это — «лишний залог мира».
Конечно, наличие подобного раздвоения среди великих держав предоставляет известную возможность свободы маневрирования на новой курьезной почве, на почве этого до сих пор мало сказывавшегося антагонизма, на почве борьбы малых держав за свою самостоятельность против держав–разбойников.
