Новый шедевр мещанского кино

Мещанское кино поднимается от времени до времени до значительной высоты. Мещанство, т. е. мелкая интеллигенция, мелкий торговый люд, быть может, и некоторая часть европейского обмещанившегося, квалифицированного пролетариата имеет свой вкус. Худшая и наименее культурная часть европейского мещанства чрезвычайно неразборчива как в отношении идейном, так и в отношении художественной формы. Но нельзя этого сказать о верхней прослойке мещанства. Правда, она тоже не без удовольствия глотает обычную трафаретную кинопищу, однако она сразу откликается, а иногда устраивает шумный успех, когда встречает фильм по своему вкусу.

Можно отметить как нечто безусловное, что эта верхняя прослойка мещанства, представляющая собою очень серьезную финансовую опору для европейского и американского кино, относится с чрезвычайной симпатией к пацифистским картинам. Антимилитаризм может быть выражен даже очень остро, в формах почти революционных, например в некоторых кадрах картины «Большой парад»; но если все это сдобрено некоторым количеством добродушия, свадьбой в конце или еще чем–нибудь подобным, то так называемый культурный мещанин с величайшим удовольствием отметит такой фильм как глубоко идейный и т. д.

Другой штрих, привлекающий к себе сердца этой прослойки, — это сентиментальный бытовой сюжет, семейная драма, происходящая у небогатых людей, всякие сердечные потрясения, доходящие подчас до трагедии или преступления и залитые слезами примирения, всякое торжество пресловутой «искры», которая–де таится в каждом человеке под всякими безобразными шлаками, и т. д. Все это такое старое, можно сказать диккенсовское, и до сих пор воспринимается как нечто полновесное, содержательное. Глядя на такую хорошо рассказанную и непременно хорошо оканчивающуюся семейную драму, культурный мещанин отнюдь не относится к этому как к простому времяпрепровождению и отнюдь не относит соответственные картины к заурядным: такие картины он считает идейными и облагораживающими.

Поэтому, когда какая–нибудь из тысячи европейских и американских фирм выпускает от времени до времени боевики в духе гуманного сентиментализма или пацифизма, она обычно поднимается над своим заурядным производством. В большинстве случаев при выпуске таких картин заботятся о подборе артистов, которые обладали бы выразительной игрой и большим обаянием, стараются придать картине известную художественность внешнего облика, прекрасные фотографии, интересный выбор картин природы и т. п. Все вместе делает такие фильмы, вообще говоря, приятными и часто граничащими с подлинной, хотя и мелкотравчатой художественностью.

К таким картинам нужно отнести, между прочим, и картину «Путь плоти» с Янингсом. Только в «Пути плоти» ко всей этой кулинарии присоединено еще немножко буржуазного перцу, направленного на поучение растратчикам.

Каковы цели этих сентиментальных и пацифистских, часто изящно–художественных фильм?

Во–первых, здесь преследуются чисто коммерческие цели. Есть известное количество публики, которую на такую картину тянет, как мух на патоку. При мало–мальски удачном выполнении такие картины оказываются рентабельными. Во–вторых, этим преследуется цель создания рекламы для фирмы. Фирма, выпуская от времени до времени такие картины, напоминает о себе путем хора хвалебных голосов. Хвалы тут сразу отличаются по тембру. Конечно, подкупная пресса всякой, самой заурядной картине или картине трюковой может создать рекламу. Но крупные, уважающие себя критики и писатели не унизятся до того, чтобы расхваливать какую–нибудь кувырколегию или какой–нибудь «фоксовский» мелодраматический ералаш. Наоборот, при появлении гуманитарной или пацифистской, хорошей, благородной или либеральной картины, да еще выполненной крупным кинохудожником, можно добиться растроганных отзывов крупных и влиятельных журналистов, а иногда даже и провести успешно анкету среди общественных деятелей, популярных врачей, адвокатов и т. д., что применяется довольно часто, особенно в Америке.

Наконец, организация таких картин дает некоторое утешение режиссерам, артистам, даже операторам и другим техникам картины. Ведь в Европе, и в не меньшей степени в Америке, они тоскуют по сколько–нибудь художественной работе, и на таких вещах они отыгрываются. Сами относясь к разряду культурного мещанства, они редко видят выше и дальше, они даже испугались бы настоящей глубокой картины, от которой всегда будет отдавать социальным пессимизмом, призывом к борьбе и т. д. Вот почему этот жанр является, так сказать, законно установленным.

Несмотря на все его крохоборство и глубоко мещанский характер, кроющийся под этими чувствительными и внешне красивыми чертами, нельзя не признать, что именно из этого резервуара мы все же можем больше черпать интересных для нас картин и указаний конструктивного или технико–фотографического, или актерского порядка, чем из какого–либо другого жанра.

В недавнее время появился новый шедевр такого культурно–мещанского характера. Это — «Восход солнца», сделанный известным режиссером Мурнау¹ и превосходным оператором Фрейндом,² которые уже прославились в мировом масштабе картиной «Последний час»³ Я не буду рассказывать сердцещипательной семейной драмы, взятой на прокат у Зудермана⁴; в своем жанре это, несомненно, сильная вещь; но разделана она (между прочим, при очень неплохих двух главных актерах) режиссерски и кинематографически действительно умопомрачительно.

Таких эффектов светописного характера я еще никогда на экране не видел. Мурнау и Фрейнд поднимаются до живописи изумительно живой. Природа взята под таким неожиданным углом зрения, так передана атмосфера, что в отношении пейзажа некуда дальше идти. В этом отношении все, что мы видели до сих пор, меркнет перед кадрами «Восхода солнца». Я смотрел его с несколькими художниками–живописцами, между прочим, довольно энергичными отрицателями характера подлинного искусства за кинопейзажами. Они были совершенно обезоружены. Каждый кадр представляет собою в подлинном смысле пейзажный шедевр.

Но то же относится и к множеству других сторон картины. Показ большого города необычайно удачен. Самая техника кинорассказа доведена до высочайшей экономии и высочайшей выразительности. Тяжелая, но, в конце концов, малюсенького круга лиц касающаяся семейная драма при такой форме начинает невольно волновать и вас. А что же говорить о большой массе культурного мещанства? Она, конечно, провозгласила тысячами голосов «Восход солнца» одним из величайших достижений современной кинематографии. Разумеется, и здесь мелкотравчатость, разумеется, и здесь крохоборство, разумеется, и здесь некоторый церковно–протестантский привкус. Но все же картину эту следует показать у нас. Критика могла бы отметить всю мещанскую ограниченность ее сюжета. Но как многому можно тут научиться со стороны художественной киноформы!

Когда имеешь такого режиссера, как Мурнау, с его изумительной глубиной захвата, с его изящной внешней простотой и могучей способностью вдруг закружить вас в целом вихре ловко двинутых масс людей и предметов, то говоришь себе — что мог бы сделать такой исключительный талант, если бы в руки ему попалась действительно большая, волнующая тема, одна из тех человеческих тем, которые, потрясая, способны не только помочь пищеварению или сладкому сну после пролитой вкусной слезы, а двинуть вперед тех, кто заразился ее пафосом!

1928 г.